Александр Сивинских - Гончий бес Страница 41

– Ты сегодня на редкость неразговорчива, – наконец решил я завязать разговор. – Как поживаешь?

Зарина чиркнула по мне взглядом и снова опустила глаза.

– Лучше всех.

Общаться она была явно не расположена. И это – после всего, что с нами было? О, женщины, вам имя вероломство! И ведь знал я, знал, что такая фигня рано или поздно случится. Был готов к ней. Почему же мне настолько погано? Я обиженно уставился в ок-но.

Голодный Жерар был выше глупых сердечных мук. Его волновала только еда и её количество. Бедняжка едва дотерпел, пока принесут заказ. Проглотил свою порцию в мгновение ока и с умилением начал таращиться на торт.

– Прекращай гипноз, обжора. Всё равно ничего не обломится. К тому же это не кач-ковская пища. – Я съел кусочек торта, зажмурился от удовольствия, прихлебнул кофе и подтвердил: – Нет, совсем не качковская!

Жерар перевёл взгляд на меня. В его широко распахнутых глазах, влажных от под-ступивших слёз, смешались мольба и укоризна. Готовность пожертвовать ради меня соб-ственной жизнью и с благодарностью принять самую чёрствую корку. Этот шельмец смог бы разжалобить и средневекового тирана! Разумеется, уже через минуту я отправился к стойке, чтобы взять для Мистера Бездонное Брюхо большую порцию креветочного салата. Жерар признательно хрюкнул… и слупил салат за какую-то минуту.

Наблюдая за продолжателем славных дел Гаргантюа и Пантагрюэля, Зарина слегка оживилась:

– Что с ним? Это не заразно?

– Для кого как… – Я подмигнул. Может, ещё не всё потеряно, и зря я себя накручи-ваю? Мало ли, почему девушка может быть задумчива. – Он, понимаешь ли, влюблён.

Намёк она проигнорировала начисто. Сделалось окончательно ясно, что моему появ-лению она совсем не рада. Мигай не мигай.

– Странные симптомы. Обычно от любви аппетит теряется.

– Так ведь животное… – вздохнул я.

Жерар быстро огляделся и, убедившись, что на нас никто не смотрит, погрозил мне сжатой в кулачок лапкой.

– Опасное животное! – добавил я. – Особенно в брачный период.

Зарина усмехнулась, посмотрела на часики и сказала:

– Мальчики, если вы уже покушали… Могу я смиренно попросить вас оставить меня одну?

У меня кровь прилила к лицу.

– Кого-то ждёшь?

– Ага, – ответила она с голубиной кротостью. – А почему это тебя так рассердило, Пашенька?

– Рассердило? Какая же ты выдумщица! – возразил я ей в тон. (Знал бы кто, чего мне стоило придерживаться такого тона.) – Да разве можно на тебя сердиться? Всё равно, что на щенка или котёнка. Они ведь даже если напроказничают, то не со зла, а потому что ба-луются. Натура такая… шаловливая. Скажи, Жерар?

Тот после долгой паузы кивнул. Морда у него стала безрадостной. Догадался, что мы развели пикировку неспроста.

Зарина приложила руки к груди:

– О, спасибо за лестные сравнения! Кстати, я могу рассчитывать, что удалившись, вы удалитесь по-настоящему? Шаловливые котята вроде меня любят играть, когда за ними не подсматривают.

– Само собой! – пообещал я, поднимаясь из-за стола. – Навсегда уйдём в закат, скро-емся за горизонтом, растворимся в ночи, исчезнем с глаз долой из сердца вон… – Жерар несильно цапнул меня за палец, я осёкся и завершил: – Передавай привет новой игрушке. Бай-бай!

– Чмоки, Пашенька, – сказала она.

С одеревенелой физиономией я прошагал к кассе, расплатился и покинул кафе.

Не оборачиваясь.

Ну и какая слежка может быть после таких сцен?! Меня придавила жуткая депрессу-ха пополам с агрессивностью. Хотелось до полной потери интеллигентности накачаться какой-нибудь гадостью вроде картофельной браги, а потом рвать меха гармони, с матом ломиться в запертые двери, бить посуду, фонари, витрины и морды. Жерар мигом почув-ствовал моё настроение и благоразумно отбежал подальше. Я изо всей силы пнул кучу па-лой листвы. Хоть бы рассерженный дворник появился, что ли. Поругаться всласть. Но улица оставалась пустынной, лишь в стеклянной будке у входа в «Серендиб» маячил при-вратник.

– Зря ты пил кофе. Кофеин тебе вреден, – тявкнул Жерар. – Или торт. Вишни были с ликёром, да?

– Да пошёл ты, остряк! У меня душевная травма, дай пострадать.

– Значит, догадка верна. У вас с Заринкой прошлой ночью был не просто разговор!..

– Догадки оставь при себе, блохастый.

Он не обратил внимания на мою реплику и продолжал:

– Впрочем, чему удивляться? Эта змея смотрела на тебя как на добычу с первого дня твоего появления в агентстве. Только тогда ей по малолетству нельзя было э-э-э… сла-денького, а сейчас стало можно.

– Ты скоро заткнёшься?

– Я-то без проблем. Но заткнёшь ли рот Правде?

– Да легко! – рявкнул я и бросился его догонять.

Он пулей – не помешало и полное брюхо! – метнулся к «Серендибу» и влетел в буд-ку охранника. Я подбежал со значительным отставанием. Из «стакана» навстречу мне, ко-солапя, вышел дядька Горбунов по прозванию Конёк-Горбунок. Хороший мужик, надёж-ный как кувалда. Отставной военный, а затем рубщик мяса на рынке, где его и приметил Сулейман.

– В салки играете, молодёжь? – добродушно спросил Конёк-Горбунок.

– Ага. Поймаю мерзавца, шкуру спущу. А сало на мыловарню сдам.

– Суров ты, Павлик.

– Наоборот, дядь Миша. Это будет актом милосердия по отношению к человечеству. Да и лишний брусок мыла не повредит. У терьеров жир нежный, можно «Детское» сва-рить.

– Ну, не знаю… Ещё Лев Толстой спрашивал, стоит ли счастье человечества жиринки одного терьера?

Похоже, окружающие сегодня сговорились добить меня цитатами.

– Может, всё-таки Достоевский?

– Может и он. Я их постоянно путаю. Оба бородатые, лохматые. Нет бы, побрить башку как я. Сразу бы индивидуальность проявилась.

– Ага, действительно отразила бы мир.

Я перешучивался с Горбуновым, но напряжение не спадало. Оно уползало куда-то вглубь, перестраивалось, будто камень под руками комбинатора, в аморфную и очень опасную массу, состоящую из злобы и нетерпимости. Мне становилось только хуже. Нужно было с этим что-то делать.

– Кончаем прикалываться, дядя Миша, – сказал я, посерьёзнев. – Давайте лучше по-спаррингуем. Сулеймана нету, ругаться некому. А то у меня, блин, адреналиновый пере-доз. Сами знаете, какой я при этом дурак. Не приведи господь, натворю чего.

Конёк-Горбунок был настоящим фанатиком единоборств, и одно время активно тре-нировал меня. Тренировки прекратились, когда он решил, что я слишком быстрыми тем-пами двигаюсь к умению не просто оборонятся, а по-настоящему калечить людей. Но спарринги мы устраиваем до сих пор.

– На локотках поборемся? – спросил он, засучивая рукава.

– Не. В полный контакт.

– Ох, и напугаем народишко!.. – не без удовольствия заметил он и тут же сунул мне в рыло кулачищем. Я отпрянул в самый последний миг. Он добавил с носка, вновь промазал, заревел медведем и сгрёб меня в охапку. Сразу стало тесно и жарко. Я боднул его в лицо, а когда, уклоняясь, он ослабил хватку, выскользнул из захвата.