Кен Маклауд - Ночные проповеди Страница 43

Он замолчал, а потом воскликнул: «Ура!»

– Что такое? – спросила Джессика.

– «Паранойя» нашла их.

– Что это значит? – спросил Дэйв. Алиев потрогал нос кончиком пальца.

– Извините, подробнее рассказать не имею права. Но это значит, что мы не зря возились с этими парнями. Совсем не зря.

– Рада слышать, – отозвалась Джессика, пугливо озираясь. – От здешних красот у меня мурашки по коже.

– И как, черт возьми, нам отсюда выбраться? – спросил Михаил.

– Может, так же, как вы забрались сюда? – предположил Дэйв.

Алиев с Джессикой покачали головами.

– У ребят были «паучьи накладки» на руки и колени, – объяснил коп. – Потом они перебросили их нам. Жаль, я свои не взял.

– Я покажу вам, как выбраться, – пообещал Дэйв. Потребовалось немало подсаживаний, вставаний на плечи и подтягиваний, прежде чем все оказались по другую сторону ворот. Алиев с Джессикой огорченно рассматривали сломанные ногти и исцарапанные ладони, глядя на Дэйва так, будто виноват в этом был он.

– Паб «Франкенштейн» должен быть еще открыт, – заметил тот. – Кто-нибудь хочет освежиться пивком?

9. Грассмаркет

Инженеры фирмы «Ханиуэлл», спроектировавшие симуляторы чувств и эмоций для мозга Лодыря – те отлично работали еще до того, как проснулось самосознание и начало что-то ощущать, – по непонятной прихоти включили в их число и симулятор скуки. Правда, до сих пор Лодырю не приходилось скучать. Но ранним субботним утром он оказался в глухой улочке на задворках Грассмаркет, где доступ в Интернет, мягко говоря, барахлил.

К рассвету Лодырь заподозрил, что терзающее его мучительное чувство и есть та самая скука, предусмотренная в перечне чувств, но доселе не распробованная.

Рой микроскопических дронов уже разлетелся по Грассмаркет: крошечные камеры записывали, миллиметровые антенны вздрагивали, распознавая запахи и сканируя передачи.

Около 6:15 открылись первые закусочные, и воздух наполнился запахами лапши, острого перца, кофе и зеленого чая. Из близлежащих районов, как муравьи, поползли студенты и «белые воротнички», они хватали в забегаловках завтраки и чашки кофе, после чего спешили к трамвайным остановкам.

В 7:00 три ропа незаметно заняли позиции по углам Виктория-стрит и под аркой Каугейт. Лодырь оставался на месте.

В 9:30 начали подниматься жалюзи и открываться двери магазинов одежды и затхлых букинистических лавок. Без четверти десять Адам Фергюсон прошел по Кингстейблз-роуд к Мемориалу ковенантеров, стоявшему в дальнем углу Грассмаркет, – памятнику, имевшему примечательное, хотя и непреднамеренное сходство с мусорным баком. Инспектор встал в открытом кругу низких стен Мемориала, склонив голову, будто размышляя о мучениках.

Лодырь, испытывая еще одно новое чувство, приблизился к шефу.

– Доброе утро.

– Доброе, Лодырь, – ответил тот, изучая надпись на небольшой табличке. – Ты отлично поработал прошлой ночью.

Фергюсон глянул туда, где из щели у основания стены высовывался сантиметровой толщины пакет, завернутый в прозрачный полиэтилен, практически незаметный среди палой листвы и банок из-под пива.

– Я вижу, сюрприз еще на месте.

– Да, – подтвердил Лодырь. – Наверное, нам уже можно идти.

– Наверное, – согласился инспектор.

Он вышел из-за стен Мемориала и пошел по крутому склону Виктория-стрит. Лодырь заковылял рядом. Оба старались не замечать несущих службу ропов.

– Здесь ты и поймал их? – спросил Фергюсон.

– Чуть дальше по улице. Я заметил, что Карл Повис хотел побежать к Мемориалу, а Уилл Лэтэм уговаривал его «оставить эту затею». А я уже… успел узнать, что робот Хардкасл иногда задерживался здесь по пути домой. Так что после задержания, вернее, после вежливой просьбы остановиться, сопровождаемой оживленным размахиванием щупальцами над их головами, я решил обследовать место. Как только офицеры увели задержанных, я приступил к работе: вынул пакет и, прозрев важность его содержимого, сфотографировал через обертку первую и последнюю страницы, после чего вернул на место.

– Прозрев важность… Ты любишь выбирать выражения.

– Есть у меня такой пунктик. Ты еще хочешь поговорить о прошлой ночи?

Фергюсон сунул руки в карманы.

– Почему бы и нет? Если ты не против.

– Я очень хотел бы все разъяснить.

– Я думал, мы напарники, – обронил Фергюсон. Они добрались до конца улицы и повернули налево, на улицу Георга IV. Утреннее солнце блистало на сотнях квадратных метров карбонового стекла, покрывавшего фасад Королевского банка.

– Мы же с тобой – человек и машина – стоим плечом к плечу. Вместе прошли через многое.

Он искоса взглянул на Лодыря, затем посмотрел по сторонам, прежде чем перейти Хай-стрит. На углу виднелся паб «У декана Броди», чье название отражало двойственную натуру Эдинбурга. За ученость и университетский дух города отвечала позеленевшая от времени статуя Юма[18] напротив.

– Да, – согласился Лодырь. – Именно потому я не мог рассказать тебе.

Вместе они перебежали идущую вниз Бэнк-стрит. Фергюсон остановился рядом с лестницей Уэверли и прислонился к стене, глядя на вокзал далеко внизу и Принсес-стрит за ним. Оттуда доносились, отдаваясь эхом, бестелесные голоса, оповещавшие о поездах.

– Именно поэтому я и злюсь. Ты просто взял и не захотел мне ничего рассказывать. Понимаешь?

– Теперь понимаю.

Фергюсон постучал костяшками пальцев по панцирю Лодыря так, что зазвенел металл.

– Если бы ты рассказал мне про лейтенанта, я бы понял. Я бы ни слова против тебе не сказал, – он наклонился, поскреб в затылке. – У него все совсем плохо, да?

– Наверное. Он отказывается лечиться. Скажем прямо, он не слишком доволен жизнью. С другой стороны, у него есть свои радости. Рыщет где вздумает. Совокупляется с себе подобными – подобными если не телом, то разумом. Он многое подмечает вокруг и считает, что постепенно одолевает своих демонов. Я ему много раз говорил проконсультироваться с психиатром, это доступно и несложно, – но он не хочет ни в какую. Думаю, наши с ним встречи – он их называет «сессиями» – для него полезны. Возможно, их эффект накапливается. За прошедшие годы наметилось определенное улучшение.

– Если честно, положа руку на сердце: он – полезный источник информации?

– Да. Но не только. Главное – мы с ним друзья. Машина и человек.

– Ну да, ну да. Се ля ви. Вот такая вот хреновая жизнь. Знаешь, я понимаю, что дружба, закаленная в смертельном бою, покрепче дружбы, за которой всего лишь пара выбитых дверей. Но неужели вторая не заслуживает того, чтобы просто знать о первой?

– Я понял, – отозвался Лодырь.