Сергей Лексутов - Ефрейтор Икс [СИ] Страница 43

— Вот тебе и сравнил… Вот тебе и изменения за двадцать лет… Вот тебе и сукцессия…

Олег не выдержал, проговорил:

— Арнольд Осипович! Ну не может же быть такого, чтобы на протяжении всей реки тайгу извели!

— Может, Олеженька, может… На этих склонах естественным путем лес никак возродиться не сможет, начнутся оползни, обнажатся материковые породы… Вот те и сложные биоценозы… Вся наша страна, сплошной оползень… — вдруг задумчиво выговорил он. — Сколько живу, столько и помню, будто все с грохотом катится в тартарары. И в умах, и душах людей тоже какой-то оползень… Будто в тридцатых годах гигантским напряжением сил воздвигли могучую машину, потом еще поднатужились, будто отряд диверсантов перед броском, — бросили все лишнее, пристрелили раненых, — но броска не получилось. И вот могучая машина, построенная для какой-то грандиозной цели, теперь медленно разваливается, сползает в какую-то историческую яму…

Береговые склоны были буквально ободраны, и, изрезанные промоинами, белели выходами иссушенной на солнце каменистой породы, будто ребрами, жутко напоминая костяк животного, обглоданного на чудовищном пиру какой-то дикой орды. Картина побоища тянулась километр за километром, и казалось, конца ей не будет, до самого края Земли не осталось ни единого живого дерева.

— Это называется, молевый сплав леса… — проговорил Батышев. — Подобного варварства уже лет сто нет ни в единой стране мира, даже самой лесистой.

После этого он замолчал. Молчал на походе, молчал на ночлегах. Когда вечером приставали к берегу, он сам готовил еду на костре, быстро ужинал и уползал в палатку. Его молчание угнетало Павла, рождало почему-то чувство вины. Перед кем?.. За что?.. И еще ощущение собственной ничтожности, перед силой, которая вывернула наизнанку реку. Она ж и по его жизни может так же пройтись…

На протяжении трех суток похода они не встретили ни единой живой души. Два раза мрачно и жутко глянули на них бельмами высаженных окон брошенные поселки лесорубов. Батышев заговорил на вторые сутки, вернее, не заговорил, а заорал зло, раздраженно, будто где-то внутри него лопнул нарыв. Он свирепо рявкнул на Олега Щелокова, когда тот, жмурясь на пышущее жаром солнце, принялся стягивать с себя штормовку:

— Надень сейчас же!..

В предыдущие дни было прохладно, несмотря на сияющее солнце, со стороны гор тянул свежий ветерок, от скорости лодки превращавшийся в пронизывающий вихрь. Но в этот день ветер стал попутным, и лодка начала накаляться под солнцем.

— Арнольд Осипович, жарко же! — Олег жалобно смотрел на профессора, и штормовку надевать не спешил.

— Не испечешься… — профессор сверлил его взглядом до тех пор, пока тот не застегнул молнию до самого носа.

Павел не любил Олега. И вовсе не за тягу к фирменной одежде. Даже в экспедиции на нем были надеты дорогие импортные джинсы и штормовка с наклейкой какой-то иностранной "фирмы". Павел примерно представлял, сколько дерут за эту красоту фарцовщики на толкучках. Павел не завидовал ему, хоть сам до окончания техникума донашивал вещи, из которых вырастал брат. Первый костюм ему мать купила в семнадцать лет, и то на заработанные им же в стройотряде деньги. Но костюм ему не понравился, а через полгода он его и надеть не мог; пиджак угрожающе трещал на плечах, а рукава стали тесны для бицепсов. Олег шиковал вовсе не на аспирантскую стипендию. Обыкновенный профессорский сынок, кому было все равно, в какую науку двигать, пристроенный отцом к Батышеву, который по старой дружбе не смог отказать. Университет Олег закончил вполне "удовлетворительно". Обо всем этом Павлу рассказал второй аспирант, Михаил Маркин. Который был прямой противоположностью Олега, полностью равнодушный к своей внешности и увлеченный лишь наукой. Родом он был тоже из Урмана, и даже в детстве они с Павлом были знакомы, побывали в одном пионерском лагере. Отца у Михаила не было. Учился он в Университете, живя только на стипендию. За все пять лет не взял у матери ни рубля. После учебы его оставили на кафедре ботаники ассистентом. Лишь после четырех лет работы ему удалось поступить в аспирантуру, и то в заочную. При всем притом, что Университет он закончил с красным дипломом. Скорее всего, аспирантура для Михаила, была условием, на котором Батышев согласился взять Олега. Олег относился к Михаилу с этакой барственной снисходительностью, как к человеку второго сорта. Впрочем, Павла он вообще не замечал. Потому Павел и невзлюбил его с первого часа знакомства с ним.

Маркин вел практические занятия по ботанике на первом курсе, вот с тех пор Павел и был с ним в дружеских отношениях. На первом же занятии Маркин долго приглядывался к нему, наконец, спросил:

— Мы с вами могли где-нибудь встречаться?

Павел вгляделся, и, наконец, узнал парнишку из старшего отряда, вместе с которым лазил по кедрам, сбежав из лагеря.

Олег сменил Павла у мотора, и тот растянулся на снаряжении, уложенном на дно лодки и крепко увязанном прочной капроновой лентой. Рядом, задрав ноги на борт, лежал Михаил, и, похоже, дремал. Павел жмурился на солнце, наслаждаясь покоем, и старался не допускать к себе невеселых мыслей о том, что с этого года ему предстоит жить только на одну стипендию. Весной с него сняли инвалидность, и теперь он больше не получает пенсии. С одной стороны это наполняло его гордостью, а с другой стороны, надо было думать, где и как заработать хотя бы полсотни к стипендии на жизнь. Однако ему так и не удалось отрешиться от грустных размышлений. Занятый ими он не сразу уловил изменение тональности звука мотора. А когда осознал, что мотор заработал на полную мощность, даже с надрывом, лодку уже швыряло в бурунах переката. Отбирать управление у Олега было поздно, и единственное, что сделал Павел, это вцепился покрепче в борт.

Павел испустил могучий вздох облегчения, когда их старенькая, изрядно помятая, "Казанка", пронзительно треща мотором, миновала последний бурун и, набирая ход, вырвалась на небольшой плес. Но тут какая-то сила вздыбила лодку, поставила вертикально на правый борт. Когда Павел вынырнул, пустая лодка, описывая циркуляцию, шла на полной скорости по касательной к берегу, Олег, конечно, не успел сбросить газ. Как норовистый конь, лодка стряхнула экипаж за борт, а сама, встав на ровный киль, помчалась дальше. Но лишенная рулевого, она теперь могла ходить только по кругу. Павел с запоздалым раскаянием подумал, что следовало бы отремонтировать рукоятку газа, которую клинило в крайнем положении с самого начала похода, и сам собой сброситься газ никак не мог. Ударившись левой скулой о выступающий в струи реки каменный лоб, лодка, как резвящийся дельфин, или дельфиниха, нырнула в перекат и исчезла.