Александр Лонс - Договор Страница 44

Виляя между газонами, украшающими подступы к Большому дворцу, мы прошли по направлению к мосту Александра Третьего, помпезному и нелепому памятнику тысяча девятисотого года, у входа на который стоят знаменитые позолоченные фигуры, трубящие в фанфары и одновременно сдерживающие бег быстрых лошадей. Этот мост, такой же величественный и тяжеловесный, как и царь, имя которого он носит, по моим сведениям, уникален тем, что под ним наличествует надпись, строго-настрого воспрещающая выколачивать в этом месте ковры. Я до сих пор так и не узнал, какие именно ковры имеются здесь в виду — Большого или Малого дворца.

Мы тогда облокотились о парапет моста невдалеке от одной из громадных центральных скульптур с серо-зеленой спиной, исцарапанной непристойными надписями. Сена с обманчивым журчаньем вяло текла внизу, далеко под нами, не производя ничего похожего на прохладу. Вдали, на мосту Инвалидов, зеленые и красные огни светофоров зигзагообразно отражались в черной ряби реки. Вращающийся маяк на Эйфелевой башне через правильные интервалы пронзал своим лучом парижское небо. Да. Кажется, я первым тогда нарушил затянувшееся молчание, и между нами вышел примерно такой диалог:

"Не пойму, — сказал я, — зачем мне нужно было влезать во все это дерьмо?"

"Я тоже, — Мулен встряхнулся, как бы сбрасывая с себя оцепенение. — Э! А о чем, собственно, речь?"

"Расскажите мне, если можно, о Сегое, — сказал я вместо ответа. — Что вы знаете о его смерти?"

"Сегой? А, действительно!.. Но, как я понимаю, дело закончено, это был добровольный уход, на который имеет право любой адепт. Вам-то теперь что до этого?"

"Не ваша забота. Расскажите про Сегоя, и все".

"Зачем? Это утомительно, а любой парижский адепт сообщит вам больше, чем я смогу рассказать".

"Все уже заняты до утра. С Сегоем перед смертью ничего примечательного не случалось?"

"Насколько мне известно, нет. Но он же был скрытен до крайности, я могу просто ничего не знать".

"Никаких несчастных случаев? — давил я. — Никаких слухов?"

"Несчастье? С ним? Это невозможно. Он ведь был стар, как мир, опытен, как дьявол, и знал такое, что нам всем вместе взятым и за тысячу лет не освоить. Он просчитывал каждый шаг на сто ходов вперед. Почему именно несчастный случай?"

Как потом выяснилось Мулен тогда пунктуально припрятал эту гипотезу где-то в недрах своего головного мозга, помотал черепушкой, чтобы посмотреть, что из этого получится. Ничего не получилось, но пробудило у него зевоту. Затем он сомкнул челюсти и тут же снова расцепил их:

"По-моему, это был не несчастный случай, а нормальное самоубийство… а не выпить ли нам? — И, показывая на реку, произнес: — Вся эта жидкость возбуждает во мне сильную жажду".

Потом он дважды икнул, плюнул в Сену и начал напевать модную в ту пору песенку.

"Бросим все это, — сказал я, отстраняясь от парапета. — Пошли, посидим лучше в "Бешеной кобыле".

"Наконец-то у вас хоть одна неглупая идея сегодня, — сказал Мулен, — идем".

В "Бешеной кобыле", наблюдая восхищенным взором за красивой чернокожей стриптизершей, вяло раздевающейся под сонную музыку, я вновь принялся думать о Сегое и мысленно рассуждать, стоит ли делиться своими раздумьями с Муленом. После раздумий и зрелых размышлений решил, что не стоит. Я тогда решил, что вообразил себе невесть что и просто скверно во всем разобрался, а интерес Мулена носит случайный характер… Но, как показали последующие события, моей оплошности не было, и я оказался прав в своих подозрениях.

Я молча слушала, заинтригованная новой информацией.

— Намного позже, уже в Москве, я подарил кольцо Григорию. Я был многим ему обязан, а он тогда пребывал не в лучшей своей форме — впадал в меланхолию, тоску, депрессировал. Да вы и сами все прекрасно знаете, ведь читали его досье. От моего подарка он тогда был просто в восторге, а я — спокоен, что столь сильный артефакт попадет в надежные руки. Я за себя не всегда могу поручиться, а Григорий прекрасно управлялся с вещами подобного рода. Вообще-то именно его, а не меня, должны были избрать Великим Мастером. Но судьба… Да. Ну вот, а после очередного омоложения Мулен перебрался в Москву и стал именоваться Мельниковым. Он завладел информацией, еще по Парижу, которая могла быть истолкована как нарушение Договора мной и Григорием. Несмотря на то, что у нас у всех были тогда совсем другие имена — в документах фигурировали французы — он как-то все понял. Детали уже не важны, главное то, что никакие наши действия на Мельникова влияния не оказывали, мы попали в полную от него зависимость. А я предать Григория не мог. Странно, да? Я с самого начала был против принятия Мельникова в Круг. Но молодые настояли. Потом он начал нас шантажировать. Постепенно он стал контролировать всю работу Московского Круга, постоянно вмешивался в наши дела и проводил нужные ему решения. А когда он велел принять постановление относительно Ирины, я, как мне тогда казалось, все понял, но поделать уже ничего не смог. Я тогда ошибочно подумал, что Ирина — дочь Мельникова. Круг большинством проголосовал "за", и эту девчонку приняли. Она была всецело в руках Мельникова, и он вертел ею как хотел. Никто не знал, что они состоят в интимных отношениях, это удалось выяснить только вам. Да. Вот тут-то все и прояснилось, встало на свои места. Последним штрихом явилось найденное вами кольцо. Мы его прозевали, поскольку в протоколах фигурировал "перстень из серого металла под старину" и "старинный кинжал". А все было наоборот. Мы искали именно этот кинжал, такой действительно был в коллекции Филиппова, и он куда-то пропал, так до сих пор и непонятно — куда. Ведь вы его не видели в списке вещественных доказательств?

— Не видела. Он там отсутствует. И в хранилище его нет.

— Я подозревал или Ирину, или Григория. После самоубийства Григория я почти не сомневался, что убийство Филиппова — дело рук Ирины. Но она так здорово доказала тогда свое алиби, что никто даже не заподозрил ее вмешательства. Да. А Мельников летел в Америку, в самолете его видели, и вообще никто на него не подумал. Ирина сама никогда бы не справилась без этого инструмента. Это кольцо — очень мощный артефакт.

Камень играл под светом настольной лампы, искрился и сверкал, испуская яркие блики и отсветы. Великий Мастер молчал, задумчиво глядя на кольцо, лежавшее на его столе.

— Как это произошло? — Наконец спросил он. — Расскажите все сначала.

— Вы же и так все уже знаете, — ответила я.

— Я хочу послушать из ваших уст. Последний раз.

— Хорошо. Только объясните мне одну вещь. Это камень… Шпинель, вы сказали? Это что?