Надежда Попова - Природа зверя Страница 47

– И все же.

– Отец провел в мастерской весь день до вечера, когда был назначен обмен. Кроме того, именно в мастерской он и должен был проходить – твари сами настояли на этом; судя по всему, они решили, что встреча в разгромленном доме привлечет внимание, на улице можно попасться на глаза нежеланным свидетелям, а светить свое лежбище не хотели…

– Так чем он сумел их одолеть?

– Он их не одолел, – помрачнев, нехотя отозвался Ван Ален. – И даже отдал треклятую книгу; точнее, сказал, где она спрятана – когда получил нас лично в руки живыми и почти здоровыми. Тварей было всего двое, и когда один из них ушел за книгой, другой остался стеречь нас. С ним одним отцу и удалось управиться. Тогда, готовясь к встрече, он подумал, что – как знать, быть может, в рассказах о стригах полно выдумки? И не действует на них либо святая вода, либо чеснок, либо серебро… И запасся всем подряд. Мастерская – сам понимаешь, что такое: навалено вокруг всякого барахла, и поди разбери, что есть что, особенно, когда в этом деле ни черта не рубишь. Стриг, что остался с нами, надо думать, не рубил, посему, когда отец уловил удачный момент, гад получил по полной – и ведро освященной воды на голову, и истолченный чеснок в лицо, и – то, что отец придумал и изобрел в тот день, накануне. Серебряные монеты, перетертые в песок. Кстати сказать, сейчас наши взяли это в работу, его задумку. Заверни серебряную пыль лучше всего в бумагу; можно использовать и кожаный мешочек, однако тогда приходится кроить его особым образом, чтобы рвался от удара и разбрасывал содержимое как можно дальше. Брось такую штуку стригу под ноги или в лицо, если повезет – и он будет плеваться кровью уже через мгновение. Они ведь, вопреки расхожему мнению, не ходячие трупы и дышат, гады.

– Остроумно, – признал Курт заинтересованно. – Если выйду из этого трактира живым – знаю, о чем буду говорить с шарфюрером нашей зондергруппы.

– Дарю идею безвозмездно, – вскользь усмехнулся охотник. – Как идейному соратнику. Штука и впрямь оказалась убойная; хотя много лет спустя стало понятно, что отцу еще и повезло. Судя по рассказам наших, по тому, что удалось собрать из всевозможных источников, да и по его собственному опыту – все так легко прошло, потому что твари были молодые, еще не достигшие силы. Наверняка всего лишь птенцы, которые были посланы добыть книгу для своего мастера. А когда на тебя, облитого водой, сыплется толченый чеснок и забивается в дыхалку металлическая пыль – тут и человеку станет хреново… Словом, как бы там ни было, в тот вечер отец сумел убить тварь и спасти нас. Он много раз говорил потом, особенно после пятого стакана, что, не будь нас при нем тогда – он остался бы и попытался б уничтожить того, другого. Я его даже понимаю.

– Поэтому такие, как мы, должны быть одинокими, – уверенно приговорил Курт. – Жена, дети, братья и матери – это лазейка в безопасности, которая, как бы ни была крепка, может рухнуть в один миг. С родителями и братьями ничего не поделаешь, но не заводить семьи самому – это в твоих силах.

– А твой помощник, я вижу, с тобой не согласен, – усмехнулся охотник, кивнув на Бруно. – Семейный?

– Я монах, – напомнил тот; Ван Ален отмахнулся:

– Монахами не рождаются. Не сказал «нет» напрямую; стало быть, есть семья?

– Уже нет.

– Убиты?

– Умерли от простуды, – неохотно возразил Бруно. – Задолго до моей службы в Конгрегации. Просто у меня свое мнение на этот счет – быть может, именно поэтому. Я не был инквизитором, не был охотником, никто не хотел подобраться ко мне или чего-то добиться от меня, отомстить мне или запугать – и все же я потерял близких. Это может произойти с кем угодно. Жены умирают в родах, матери – от старости, дети – от болезней, братья от увечий… Ты не убережешь себя от потерь, замыкаясь в одиночестве.

– Да, – согласился Курт язвительно. – Поэтому ты пошел в монахи.

– Этот выбор – история долгая и непростая, и тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было. Кроме того, и это тебе тоже известно лучше, чем многим, и без наличия сородичей есть точки, на которые можно надавить – даже на тебя. Есть друзья, приятели… сослуживцы.

– Если встанет такой выбор, на них можно закрыть глаза, – хмуро отозвался Курт. – Тоже непросто, но проще, чем это было бы с сыном, дочерью, братьями-отцами… разумеется, если с ними нормальные отношения, и ты не мечтаешь с раннего детства увидеть их в геенне огненной. В случае с приятелями дело лишь в привычке, а когда речь идет о близком родстве – тут говорит кровь, против нее переть сложно. А кроме того, все прочие – посторонние тебе люди, которые ничего не должны тебе и которым ничего не должен ты. Заводя же детей, ты обрекаешь себя на вечную перед ними ответственность. «Почитай отца и мать, ибо они произвели тебя на свет»; чушь.

– Опа, – усмехнулся охотник. – Сильно.

– Если б они тебя не породили, – пояснил Курт доброжелательно, – тебе не стало бы ни хуже, ни лучше. Тебя не было бы. Ты просто не обрел бы жизни, ты ее не потерял бы. В этом смысле незнакомый попутчик, спасший тебя от нападения разбойников, заслуживает благодарности куда больше: он не дал тебе утратить уже полученную жизнь. Потерять то, что ты уже смог оценить. Твое рождение есть лишь потакание желаниям твоих родителей размножиться, а чувствовать себя обязанным за подобное – глупо.

– Циник.

– Реалист. Они привели тебя в мир грязи, злобы, болезней, войн и смерти, в конце концов, просто потому, что им так захотелось; и всего этого не было бы, если б ты так и не проявился бы в бытии. И коли уж так случилось – их долг хоть чуть сгладить то, что они с тобой сделали. Аргумент «мы тебя выкормили» на деле есть тот minimum, который является их священной обязанностью. Благодарности достойно лишь то, что сверх этого: они просто должны оградить тебя от всей той пакости, что сопровождает их бытие.

– И научить меня самому ограждаться от всего враждебного.

– Разумеется, – не стал спорить Курт, – однако когда твой сын десяти лет дергает за хвост жеребца и получает копытом в лоб – в этом виноват он сам: ты говорил ему, что этого делать нельзя. А вот если его похищают стриги, дабы выторговать у тебя магический артефакт – в этом повинен ты. Никто его не тронул бы, не будь он твоим сыном.

– В этом повинны стриги.

– Несомненно. В первую очередь. И ты – во вторую.

– Это наезд на отца? – уточнил охотник ревниво; Курт пожал плечами:

– Это пример. Только лишь. И вот вторая причина, по которой подобным личностям лучше блюсти одиночество: угрожай эти существа смертью лишь ему – как бы он поступил? Кто знает, быть может, решил бы принести себя в жертву и, рискуя жизнью, уничтожить вещь, могущую дать им такую власть и силу. Приносить в жертву ваши жизни он не стал – и пострадало дело. Они получили книгу. И, убив одного стрига, он не остался, дабы попытаться убить второго – потому что на нем висели вы. Но он был обывателем, он, в общем, был не обязан рисковать хоть чем-то; если же говорить обо мне подобных… Не думаю, что кто-то должен обрекать себя на выбор. Пострадает либо дело, либо собственная душа, и при обоих раскладах конец скверный: в первом случае последствия могут быть сколь угодно тяжкими, во втором человек может просто сломаться. Осознание верности выбора не препятствует душевным мукам.