Криминальный попаданец (СИ) - Круковер Владимир Исаевич Страница 5

Мне вот как раз прошлой ночью снилось, будто живу я в общежитие какого-то завода, отдельная комната у меня в этой общаге и плачу за неё по-черному прямо комендантше. Кто-то вроде подсказал мне, что там можно пожить халявно, вот и пришел, договорился. Вещей с собой немного, небольшой чемодан. С деньгами напряг. В общежитие есть кухонька для жильцов и вот в ней-то я и вожусь, супчик варю. Э-э-э нет, не супчик. Варю я три сосиски, в комнате на табуретке накрыт газетой стол, там ломоть хлеба и головка чеснока. В тумбочке стоит заветная чекушка, вот сейчас доварю лакомство и пойду завтракать.

А потом надо искать деньги.

Это я одновременно сплю, варю сосиски и планирую свое поведение после еды. И вижу двойным зрением, как выхожу из общаги, представляющей двухэтажное здание глубоко во дворе. Выхожу, значит, из общаги, из двора и утыкаюсь в Краснопресненскую. баню, которая не Сандуны, конечно, но тоже ничего. И мимо бани я уже выхожу к Зоопарку, а там рядом и метро по обеим сторонам дороги. Причем прекрасно знаю, что у центрального входа в зоопарк располагаются сразу две станции Московского метрополитена — «Краснопресненская» (Кольцевой линии) и «Баррикадная» (Таганско-Краснопресненской линии). Но что-то меня во сне ужасно смущает. Я снова мысленно выхожу из общежития, из двора и смотрю на баню, около которой все забито автомобилями, даже на тротуаре стоят. И я понимаю, что этого быть не может, ибо автомобили все иностранные: опель, Фольксваген, тойота, субари, форд… Откуда, скажите, в СССР столько иностранных машин, пусть даже и в самой Москве. Нет, есть возможно, вон слышал будто у самого Высоцкого мерседес, но тут, утром, у захудалой бани?

И тут я просыпаюсь с чувством несомненного голода и жалею, что не доварил сосиски. И топаю на кухню урвать корочку хлеба.

Нянечки дают кусман хлеба с маслом и щедро посыпают его сахаром. Никогда не пробовал такой вкуснятины!

Нет, когда-то и где-то пробовал подобное. Но память приносит лишь разрозненные отрывки видений: домик в какой-то местности, где между высоких сосен стоят открытые веранды, полные людей; слово, не несущее информации, хотя и с расшифровкой — «ФТИ — Физиотерапевтический институт»; спичечную коробочку, полную божьих коровок, которую я вытряхиваю в траву, и детский голос: «Вован, дай откусить кусманчик?».

Может я — Вовка. Пробую имя вслух, обсасываю его, как мятный леденец: Вовка — божья коровка, где твоя иголка? Вован, Вовк, Владимир, Вова, Володимир, Владимир. Владимир Ильич? А чё — хорошо, буду Владимиром Ильичем. Зовите меня просто — Ильич.

Я уже почти оправился, мне еще колют пенициллин, но всего два раза — утром и вечером. Дают витамины, желтые шарики с кислым вкусом. Один раз поставили капельницу с витаминным раствором. Старшая сестра нашла в своих катакомбах старый спортивный костюм — теплую куртку с молнией до конца и надписью СССР на спине, такие же шаровары с задним кармашком. Так что я более менее прилично выгляжу и могу выходить в больничный двор. Шубы и теплые польта с шапками висят на коридорной вешалке, больные не слишком охочи до прогулок. Там голо и снежно. За забором, за снежным бруствером (снег сметают к забору, не вывозят) виден город. Похоже, больница находится близь центра, так как через улицу в голых ветвях тополей просматривается гордость каждого советского города — Городской Комитет КПСС, Горком партии. Спиной к нему стоит мой тезка (если я действительно Владимир). Он в пальтишке, по-зимнему, а кепку снял, зажал в правой руке. Левая в кармане. Стоит лицом к народу, а к власти — спиной[1]. Все правильно. Откуда же мне на память приходит такой же Ленин, но стоящий лицом к райкому? Да, да, именно к райкому. И я там фотографировал свадьбу… Вроде…

Четко вспоминаю — поселок Еланцы. Который расположен в 200 км от Иркутска и насчитывает около 4000 жителей, среди которых преимущественно буряты и русские. Там я в КБО работал фотографом, интересный был обычай: на похороны и свадьбы делать коллективное фото напротив поссовета рядом с памятником Ленина. И фотограф сопровождал такую свадьбу, обходясь не казенным, на треноге, а личным, узкопленочным. в КБО (Комбинат Бытового Обслуживания), получил даже съемочный зал с деревянным фотоаппаратом на треноге и неплохую лаборатория. И возможность зарабатывать раза в три больше, чем в редакции.

Воспоминание прожигает мою дурную голову, нахлынывает слабость. Сажусь на лавочку при входе, где летом наверное курят врачи. Следовательно я действительно имею некое отношение к журналистике. И к фотографии. Вот бы еще время этого эпизода из прошлого моей личности определить. Надо бы в библиотеке посмотреть в энциклопедии, что это за поселок такой Еланцы и когда там КБО открыли?

С этими мыслями бреду домой, коим теперь стала больница. Санитарка рассказывала об одном таком, потерявшим память, так он по её словам больше месяца в больнице жил. В кочегарке работал, помогал, за что его кормили и одежду сгоношили — тоже голый попал, в реке выловили чуть живого.

— Но потом оклемался, взбодрел, — рассказывала санитарка, — и начал ко мне клинья подбивать, стервец такой.

Я посмотрел на обвисшие щеки женщины явно преклонного возраста и сомнительно спросил:

— И что, уступила ты ему?

Она улыбнулась:

— А чего, парень видный был, на груди орел наколот в когтях герб держит. Когда память вернулась, оказалось воевал, награды есть. А я тогда бойкая была, на танцах всегда первая. Эх, было времечко! Вроде и город наш весь разрушен, немцы пленные работают, восстанавливают, и в магазинах даже за хлебом очередь, кроме консервов морской капусты — шаром покати, а и плясалось, и пелось. Эх! — она махнула рукой и пошла по своим делам, а я так и остался сидеть, опаленный призраком недавней войны.

Я теперь в общей палате, инфекционной. Десять коек, пять тумбочек, шторы на окнах, пару стосвечовых лампочек под потолком. Зима, мух нет. От вероятных вшей — прожарка. Я опять иду к расстроенному пианино «Красный октябрь» в надежде обнаружить в себе элементы музыканта. Увы, одним пальцем удалось сыграть «Домино», а двумя с примитивными трехпальцевыми аккордами — «Не брани меня родная». Это прогресс, когда в первый раз сел, то получилось лишь: «ми-до-ми-до-фа-ми-ре-соль-соль-соль-ля-си-до-до-до — ». Помните:

«Гнедич, Гнедич! Где ты был?

На Кавказе ж…ку мыл;

вымыл разик, вымыл два,

освежилась голова»?

Ой, это же чижик-пыжик! А меня чего то на Пушкина потянуло. Похоже, я все-таки имею некое отношение к литературе? В то же время вчера радио в соседней палате починил, откуда умею? Там всего лишь предохранитель перегорел, вставил проволоку и посоветовал купить новый. Приемник простенький, четырех ламповый супергетеродин «Воронеж» с двумя ручками управления. Одна ловит в диапазонах длинных и средних волн, вторая регулирует громкость.

Обычный то, обычный, но откуда знаю. Правда мои умения никого не удивили, как сказали соседи их дети тоже увлекаются радиолюбительством и даже журнал такой есть «Радио». Массовый ежемесячный научно-технический журнал, тираж более 300 миллионов.

Так что мою память ни пианино, ни радиоприемник не стимулировали. Зато пришел журналист, сделал фото и подготовил небольшую заметку о том, что в городской больнице мается больной, позабывший кто он и откуда? Мы с ним неплохо поболтали и он тоже считает, что я по профессии журналист.

— Ну и что, — сказал он, — у нас многие корреспонденты сами фотают, не ждут фотокора. У меня самого в кладовке и увеличитель есть, и бачок для проявки пленки, и глянцеватель. А бумаги в магазинах полно: контрастная фотобром, унибром, есть даже для коричневых портретных отпечатков. Не ссы, раскопаем твою биографию, нашу газету многие читают.

Дай бог, как говорится. Но на него надейся, а сам не плошай. Так что решил проверить свое отношение к алкоголю — ну не зря же память такие пьяные сцены подбрасывает. Хотя, если я журналист, так они говорят там в редакциях и не просыхают. Кто говорит? А хрен его знает, кто?