Григорий Неделько - Это все нереально! (сборник) Страница 52

— Так… так-так-так… секуундочку…

Где-то через полчаса Децербер задался вопросом:

Сколько же ног у октанога?

Пёс пролистал газету, но не нашёл на её страницах ответа на сей важный вопрос. Эти существа, журналисты, то ли глупые, то ли удивительные. Как мастерски они умеют выбирать именно те темы, которые нисколечко не интересуют читателей. И при этом не прогорают и печатаются в изданиях с миллионными тиражами. О нет, это не глупость, — Децербер помотал головой, и боль с новой силой напомнила о себе. — Ууй… Нет, это не глупость — это талант, и талант такого уровня, что обычным талантливым существам его не понять.

Итак, сколько же ног у октанога?

Со слов «Не посмотрите ли вы мою ногусссс?» и до слов «Спасибо большое, дай вам Повелитель здоровьичка, до свидания, жалкие, доктор!» Децербер насчитал приблизительно 26 штук.

Старичок выполз из кабинета хромой черепашкой. Чтобы не испытывать судьбу и не дожидаться, когда док Трудельц отправиться на обеденный перерыв — время обеда давно подошло, — Децербер стремглав ринулся в приоткрытую кабинетную дверь, по дороге точным броском отправив газету в щупальца её владельца октанога. Децербер миновал его на двух световых скоростях, так что заметить пса было нереально.

Старик ошалело уставился на упавшую с неба прессу.

— А я-то полагал, шшш, что там, наверху, газетчиков нет. — Старичок поразмыслил и добавил: — Жалкие.

— Прет, док, я тут! — выпалила ракета с именем «Децербер» на бортах, и порыв ветра захлопнул за псом дверь.

— А. — Док Трудельц вздрогнул и обернулся. — Так-так… так-так… Веээ… это, льзевул?

— Да, примерно, — ответил Децербер. — На самом деле, его друг — Децербер, но платить всё равно будет Вельз.

— А, да-да, припоминаю, Вельзевул меня предупреждал… Что-то вы долго.

— М-м, попал в пробку.

За спиной дока возвышалось гордое и неприступное, ужасающее и сделанное из металла, пластмассы и материи медицинское кресло.

— Да? Ага. Ну что же. Садитесь… садитесь. — Док ткнул пальцем в кресло, не попал и, отвернувшись, заскрипел ручкой по заполонившим рабочий стол документам.

Децербер звучно рухнул в кресло, и оно, привыкшее само угнетать и мучить, оскорблённо застонало. Децерберу показалось, будто бы он расслышал что-то вроде: «Ну и тяжёлая скотина». Но, может быть, ему только показалось.

Маневрировавший под потолком стилонер щедрыми горстями сыпал в кабинет горную прохладу, оседавшую на поручнях кресла кристалликами льда.

Децербер посмотрел на невысокую, скрюченную фигурку упыря во врачебном халате.

«Почему среди докторов так много упырей? — мелькнула мысль. — На какого ни посмотришь: не доктор, а упырь. Почему?»

Об этом журналисты тоже не писали.

Белые, почти до бесцветности, волосы дока, не поражающие густотой, но довольно длинные, были уложены вокруг идеально круглой лысины концентрическими окружностями.

«А лысина у него естественная или специально выстриженная, для понта?» — не унимались Децерберовы мысли…

— Вы случайно не знаете, кто исчеркал мои бахилы? — неожиданно спросил док Трудельц.

— Нет, док, — искренне ответил пёс. — А что, должен?

— Мало ли, мало ли… — Трудельц дважды пожал плечами, в такт своим словам. — Какой-то шутник всё время меняет «бахилы» на «бацилы», я замучился за ним править. Он, наверное, думает, что это смешно. Это смешно, как по-вашему?

— Смешно так думать, док, — сказал Децербер. — Лады, если найду виновника, пришлю вам письмо с первым же истребителем.

— Что-что?

— Ну, поставлю в известность, короче.

— Ах, это. Спасибо большое… Ну да ладно. — Трудельц принял серьёзный вид. — А сейчас, пожалуйста, откройте рот, как-вас-там, эээтот, Децибел.

— Дофтор, я фе не по эфому пофоду.

— Так-так. Три из семи.

— Неф-неф.

— Что нет? Я же вижу. — Доктор оттопырил губы, придав своему обворожительному лицу выражение «Любому же дураку ясно», и указал на раззявленную пасть Децербера: — Вот, только три признака здоровых зубов из семи!

Дых! Децербер захлопнул рот, едва не отхватив Трудельцу руку. Но док оказался непростым малым: он быстро среагировал, отпрыгнув от пса не меньше, чем на три шага.

— Аа… в чём же дело, позвольте узнать? — спросил Трудельц.

— Голова, — кратко ответствовал Децербер.

— Одна?

— Нет, три.

— Все?

— Все, док.

— Хм. — Трудельц был озадачен. — И что с ними?

— Посмотрите, док. Такое странное чувство: будто стенки черепа превратились в преграду между армиями Ада и Тартара[7], и первая обстреливает мою черепушку с внутренней стороны, а вторая делает то же самое, но с внешней. И пули, я вам хочу сказать, нехилого калибрика.

Децербер замолчал. Это тоже было на него не похоже. Творилось что-то очень странное…

— Пулями, значит? — внёс точность док Трудельц.

— Не грешат и гранатами, — подтвердил Децербер.

— А гранатомёты?

— Не исключено.

— Танки?

— По паре десятков с каждой стороны.

— Атака с воздуха?

— Периодически проводится.

— Бластеры, плазменные пушки и пулемёты бозар?

— Да настоящая бойня, док!

— РПГ, пациент?

— Варгейм, док.

— Весьма… весьма-весьма-весьма странненько.

— Почему же, док?

— Потому что, пока вы балаболили, я вас обследовал и не нашёл следов каких бы то ни было заболеваний. Если не считать три признака и подуставшие почки. Много пьёте?

— Да как все.

— То есть как?

— Три-четыре в день — не больше.

— Яасненько, ясненько.

— Что я, враг себе, пить больше трёх-четырёх бочек алкоголя в день? Я знаю меру.

— Кхм!

— Что-то случилось, док?

— Нет, кхм, ничего, кхм. Я задумался о природе ваших осложнений. Скажите, вы не пробовали не пить?

— Что вы, док!

— А не хотите попробовать?

— Да вы что, док!

— Но, может, я и ошибаюсь… Как бы то ни было, я не обнаружил у вас никаких осложнений. Так же как и самой боли. — В знак того, что он обыскал всё, везде и очень тщательно, док Трудельц помахал медицинским оборудованием, при помощи которого, видимо, и проводил обследование. — Я бы усомнился: уж не разыгрываете ли вы меня?

— Док!..

— Если бы вы не были серьёзным, как я вижу… м-да… молодым существом.

— До свиданья, док.

— Хотя и пьяницей.

— Спасибо, док.

— Берегите зубы! — крикнул вдогонку Трудельц. — И не забывайте про «Орбитальную резинку»!

Децербер покинул кабинет Трудельца в смятении и сомнениях.

Док сказал, нет боли? Как же нет боли? Вот она, на месте — ааа! — пульсирует и переливается всеми болевыми цветами, давит и изнутри, и снаружи, в каждой голове, и, кажется, передаётся дальше по телу: к шеям, к груди… Не нафантазировал же Децербер её!