Светлана Чехонадская - Саваоф Страница 53

Лицо присвистнуло.

Это было так неожиданно, что все присутствующие побелели, а я, наоборот, прыснула. Но, разумеется, не от особой какой-то радости — а только от испуга и напряжения. От этой плоской рожи я ждала не свиста, а чего-нибудь вроде: «Расстрелять!», поэтому и хихикнула, как ненормальная.

— Извините, — сказала я. — Это нервы.

— Да... — Лицо снова улыбнулось своей зеленой улыбкой. — То-то и оно. Пугать у нас умеют... А прощать?

— Что прощать? Кого прощать? — растерянно спросил из-за его спины начальник службы безопасности.

Даже взглядом не намекнет, что меня знает. Мне не надо его заступничества: хоть он и шишка, но по сравнению с Лицом — муравей. Разумеется, он никогда не пожертвует репутацией, но мог бы подмигнуть ободряюще или взглянуть на меня не с отвращением, а хотя бы нейтрально. Ты ведь хоть и небожитель, но мой знакомый. Не мой, скорее, а... Я смотрела на него во все глаза, покрываясь мурашками — мне уже было неинтересно, чем закончится весь этот ужас с увольнением.

Я вспомнила!

— Прощать молодого и ценного специалиста, который еще послужит нашей корпорации своим талантом! — отчеканило Лицо, немного срываясь на фальцет. — Не думаю, что это разумно: потеряв деньги, терять еще и кадры. Вы все виноваты в том, что кража стала возможной! И никаких выводов, как я вижу, никто не сделал! Ужесточить контракты вы предлагаете? То есть пусть воруют, лишь бы потом их строго наказывать? Хорошее предложение, сразу видно, что вам деньги акционеров безразличны. Что же касается вас, — Лицо повернулось к человеку, на которого я теперь смотрела, не моргая, боясь спугнуть воспоминание, — что же касается вас, то давно пора понять: всю систему защиты сделок нужно менять коренным образом! Коренным! Она устарела, и мы теряем на этом деньги. Пусть наши контракты вас не волнуют: следите не за контрактами, а за тем, за что вы получаете зарплату! Наплодили сотни отделов — зачем, если ничего не меняется? Нет уж, если мы кого-то и будем увольнять в ближайшее время, то, скорее, вас, а не ее!

Лицо повернулось и покинуло зал, не прощаясь. И снова пространство за дверью зашевелилось, закопошилось, затопало, зашепелявило рациями — и отдалилось.

Вся сцена очень напоминала внезапную отмену казни на средневековой площади: обвиненная в ведовстве, я уже почесала спину о хворост, к которому привязана, священник прочел надо мной молитву, палач застучал огнивом, заулюлюкала толпа, кто-то уже упал, закатив глаза... Но тут с небес спустился Бог и сказал: «Это неразумно. Мы потеряли ее душу, а теперь теряем и тело! А ведь тело — это ценный материал, в нем есть жир, и кости, и сухожилия. И вы предлагаете все это сжечь! Нашли топливо!» Примерно так.

Немое стояние над столами продолжалось еще несколько секунд. Наконец, все немного пришли в себя, начали смущенно качать головами, кашлять, кто-то даже перекрестился...

Мне их было жалко. Они работали два месяца, и они были абсолютно правы: я не должна была клеветать на себя, так как этим накосила ущерб имиджу компании, и обязана была уволить наркомана. Но приказы Лица даже мысленно не оспариваются. Как же они выйдут из положения?

Они вышли вполне благородно. Даже с юмором.

— Вы все видели сами, — произнес начальник, повернувшись на стуле. — Можете возвращаться на свое рабочее место.

— Странно, что мы не выписываем ей премию! — зло сказал главный по компьютерной защите. На него зашикали.

Я повернулась и пошла к дверям.

— Да ладно! Так все можно проглотить! — понизив голос, сказал он тем, кто шикал.

— И проглотим! Ты не понимаешь? Это ходатайство такого уровня... Не лезь.

— Какой бардак! Видели, в итоге наш шеф будет крайним!

— Она Его любовница, что ли? То-то, такая молодая, а начальница отдела...

— Так Он все-таки мужчина? А говорили, женщина...

— А что, у женщин любовниц не бывает?

— Ну и бардак!

Это были последние слова, которые я расслышала. Дверь за мной закрыли.

Я зашла за угол и упала в кресло, переводя дыхание. В этом странном заступничестве я ничего не понимала! Но и думать о нем уже не было сил — настолько меня поразило то, что всплыло в памяти при виде начальника службы безопасности.

Да! Я говорила о нем в день ссоры! И я действительно солгала, когда похвасталась: «Наш шеф службы безопасности мне сегодня все рассказал!» Это была безобидная ложь, она не принесла никому никакого вреда, а мне самой она не принесла пользы, но дело в том, что в нашей дружеской компании был человек, который знал, что я говорю неправду.

Начальник службы безопасности — мой знакомый, иногда он даже болтает со мной о разной ерунде, словно мы равны по положению — но в тот день, когда мы все поссорились у нас дома, этот человек был в отъезде. Он уже месяц был в отпуске и ничего не мог мне рассказать.

Зачем я болтала? А зачем мы все болтаем? Мне было приятно похвастаться таким высокопоставленным приятелем, обронить в разговоре, что, мол, вот какие шишки открывают мне свои тайны. Я не сразу сообразила, что рядом сидит Елена — его любовница — и может уличить меня во лжи, может возмутиться: зачем ты выдумываешь? Он уже месяц на море!

Когда я сказала эти свои слова, то сразу поняла, какой дурой выгляжу. Конечно, она бы ничего не произнесла вслух: ведь это ее любовник, Антон о нем не знает, и никто не знает — но перед ней было неудобно, я помню, что даже покраснела уже через секунду после своей фразы. Впрочем, Елена никак не отреагировала, и я решила, что она не расслышала или не поняла, о ком речь.

Оказалось, она все расслышала, и даже с кем-то обсудила мою ложь! И я теперь припоминаю, что когда мы все смотрели нашу ссору по телевизору, то мне не было неловко! Значит, я не услышала в версии «Саваофа» этой своей лжи. Да, точно. Фразы: «Наш шеф службы безопасности сегодня мне все рассказал» — не было. Ее кто-то изменил и, по-моему, сделал такой: «Наша служба безопасности, как обычно, хранит этот секрет под семью замками!» Господи! Но зачем понадобилось менять мою безобидную ложь на такую же ненужную правду?! Кому это могло быть нужно?!

Стукнула дверь, из-за угла вышли люди, еще минуту назад непримиримо сидевшие напротив меня за своими начальственными столами. Некоторые, натыкаясь на мое кресло, недовольно оглядывали всю меня сверху донизу, но были и такие, что улыбались, словно мы были свидетелями веселого розыгрыша — причем, розыгрышем было не заступничество Лица, а их двухмесячная работа, все эти допросы и угрозы. «Ну ты что — поверила, что ли? — словно бы говорили их ласковые глаза. — Вот смешная! Да кто же за такое увольняет?»

Нет, я не злорадствовала. Меня била дрожь. Может быть, так выходило напряжение: я все-таки воспринимала это разбирательство как главную трагедию своей жизни — крест на мечтах о ребенке и хорошем доме, приход неотступных страхов перед болезнями и старостью — весь букет безработного ада. Только сейчас я поняла, что была на шаг от пропасти, а может, и самоубийства.