Юрий Леж - Перевертыш Страница 53

— Может быть, у кого-то фонарик найдется? — спросил Егор Алексеевич, засовывая в кобуру так ни разу и не выстрелившего «семена».

— Так точно, — отозвался выходящий из-за угла дома Успенский.

Он уже кому-то оставил штурмгевер и выглядел привычно с пистолетом в руке. Вот только глаза у старшего сержанта до сих пор были ошалевшие, и он старательно прятал взгляд от начальства.

— Под окнами следов нет, — доложил он, и тут же спохватился: — Взвод у машины, ждет дальнейших распоряжений.

— Надо было сразу их обратно отправить, — посетовал Октябрьский, — ну, раз уж так получилось, то пусть подождут полчасика. А пока, молодежь, пойдем-ка со мной…

Пан осторожно положил винтовку на небольшую приступочку возле крыльца. Все-таки, внутри дома с «семеном» сподручнее. А Октябрьский тем временем взял из рук старшего сержанта фонарик и шагнул к двери. Пан, опережая московского гостя, грубовато оттеснил его плечом, толкнул дверь стволом пистолета и сразу же полунырком ушел от прохода влево, опускаясь на колено. Рванувшегося было следом Успенского Егор Алексеевич просто не пустил, закрыв собой проход и ворчливо заявив:

— Ну, и молодежь, все бы только первыми поглядеть…

Но глядеть в домике было не на что. Рассеянный свет фонарика прояснил абсолютно пустое внутреннее пространство, без мебели, без домашней утвари, даже извечных в любом хозяйстве тряпок не было видно, только маленькие занавесочки на окнах, снаружи выглядевшие нарисованными. И в центре пустого пространства, как жертва на языческом алтаре, лежала слегка раскинув рук и ноги, обнаженная мулатка.

Она даже не отреагировала на попавший в глаза свет, только заметно дернулись, сужаясь, зрачки. Пан поднялся на ноги и подошел поближе к мулатке. Оказалось, этого вполне достаточно, что б она ожила.

— Я живая, он отключен, — равнодушно и тихо сказала она, но слова её понял, вернее, прочувствовал, только Пан. — Требуется включить.

Подхромал и Октябрьский, посветил фонариком, разглядывая девушку с любопытством не мужчины, а профессора-энтомолога, поймавшего новое, забавное насекомое. Впрочем, как мужчина к мулатке ничего не ощутил и Пан. Слишком уж пассивной и холодной была её поза, слишком много бессилия и нежелания исходило от нее. Да и женщина ли, в простом человеческом понимании этого слова, лежала перед ними?

Всё утро и первую половину дня Октябрьского мучили короткие, бессвязные сны, которые он забывал, едва проснувшись. Просыпал Егор Алексеевич от мучительной тянущей боли в ноге, ругал себя за то, что, как мальчишка, увлекся ночью преследованием, побежал сам на захват, да еще и там, вместо того, что бы, как порядочный «представитель», руками водить из далекого и надежного укрытия со всеми удобствами, решил лично посмотреть на происходящее с близкого расстояния. «Вот тебе и близкое расстояние, вот тебе и посмотрел», — укорял он себя, с трудом сползая с постели.

Впрочем, было в этих укорах что-то наигранное, нарочитое, потому что собой Егор Алексеевич был доволен. И все, что предпринимал за это короткое время в далекой командировке за океан, оказалось правильным, а главное — результативным. Чего давненько не случалось. Не вообще в его работе, тут достижения были и — значительные, но вот в этой теме никак не удавалось добиться настоящего результата. И заплатить за этот результат всего лишь болями в ноге казалось Октябрьскому вполне приемлемым.

Правда сейчас, дохрамывая к выставленному в углу за ширмой большому отхожему ведру с крышкой, он думал только о болячке, прицепившейся к нему десяток лет назад и мешающей нормально жить и работать. Он всегда думал, как хорошо быть молодым и здоровым, когда хотел отвлечься от других мыслей.

За его спиной, в другой походной постели, заворочалась, замычала что-то во сне Марта. Она тоже переживала предрассветный набег на домик у берега океана. Да и кто же не переживал случившегося заново, хотя бы и во сне?

Здесь, в одной из отдаленных, просторных комнат бывшего губернаторского дворца, собрались на отдых все непосредственные участники вылазки: и капитан Мишин, и старший сержант Успенский, и рядовой Панов. Часть своей добычи — «Мартышку» — они «замуровали» в небольшую, смежную комнатку без окон. Видимо, сам зал когда-то служил кабинетом значительному чиновнику, а комнатка за ним — комнатой отдыха. Дверь в нее прикрыли, но даже не стали запирать на замок. Октябрьский почему-то был твердо уверен в безопасности для окружающих плененной вновь мулатки, да и Пан подтвердил это, покивав головой, мол, чувствую, что так, но почему…

Кроме непосредственных участников операции, в комнату загнали досыпать и доктора Соболева, и майора Прошина, но майор спать не стал, предпочтя дежурить у дверей, сидя на стуле. Да и то ладно, он успел подремать в то время, пока остальные бегали по побережью или лежали на гребне обрыва, всматриваясь в предрассветные сумерки. Да и кроме самого майора с противоположной стороны дверь охранял специальный пост, выделенных комендатурой солдат, и еще десятка два патрульных специально следили за окнам кабинета, пусть и находящимися на высоком втором этаже.

А под присмотром майора оставались еще и «останки» некоего существа, убитого или отключенного Паном, и таинственный аппарат, который это существо держало в руках. Помещать его вместе с как бы живой мулаткой ни у кого не возникло даже мыслей. Кроме этих трофеев, в домике на берегу океана не нашлось ничего. Хотя, Октябрьскому очень хотелось ободрать до последней досочки весь дом, особенно — гладкий, будто сделанный из одной, огромной по длине и ширине доски, пол. Но для этого потребовалась бы работа целой бригады, а значит, последующий контроль еще за двумя-тремя десятками душ. И контроль за контролирующими, и проверка достоверности, и периодические провокации… Словом, тьма всяческих оперативных рутинных мероприятий, до которых Октябрьский был большой неохотник. К чему распылять и без того не безразмерные силы и средства? Впрочем, и предавать огню, всеблагому и заметающему любые следы почище воды, домик тоже не стали, рука не поднялась. Пришлось так и бросить его без особого присмотра, надеясь только на уже имеющуюся у строения славу «нехорошего места» и относительную отдаленность от городской черты. Даст бог, любители поживиться чужим имуществом не найдут в нем ничего для удовлетворения своей хищнической страсти.

Впрочем, сейчас Егору Алексеевичу хотелось больше всего наглотаться болеутоляющего, снова лечь и поспать, наконец-то, нормально. Но — болеутоляющее он уже принимал перед рассветом, когда выезжали из города. Повторять прием ранее, чем через сутки он себе просто не позволял, не столько боясь привыкнуть и «подсесть» на лекарства, как наркоман подсаживается на трубочку с опием или понюшку кокаина, сколько продолжая непрерывно воспитывать себя в духе борьбы с трудностями. Да и не требовалась сейчас, после завершения активной фазы операции физическая выносливость, а моральной у московского гостя было вполне достаточно.