Олег Северюхин - Личный поверенный товарища Дзержинского. Книги 1-5 Страница 56

И снова кивок головы моего шефа.

– Протоколами к соглашению определить признаки дегенерации расы, порядок этапирования и передачи задержанных. Окончательный текст соглашения подготовить к подписанию в ноябре 1938 года в Москве, – завершил своё выступление представитель НКВД СССР.

– Я думаю, что протокол этой встречи не нужен, – предложил Мюллер, – у нас есть записи, а рабочие группы в письменном порядке согласуют тексты и формулировки. У Германии и СССР одинаковые внутренние враги, не согласные с теорией социализма и ведущие подрывную работу против основополагающих идей ВКП (б) и НСДАП. Мы перекроем им все пути к бегству и обеспечим идейное единство населения наших стран. Хайль Гитлер!

Мы все вскочили и тоже дружно проорали партийное приветствие. Скажу честно, что и у советских чекистов тоже было желание вскочить и прокричать то же самое. Массовый психоз заразителен.

В течение двух дней мы знакомились с московскими тюрьмами и условиями содержания заключённых.

– Я доложу Гейдриху о либерализме нашей пенитенциарной системы, – сказал нам Мюллер. Увиденное его не то, чтобы поразило, но в сталинской системе он увидел неиспользованные резервы для национал-социализма. – Нам ещё нужно много работать и создавать систему подразделений гестапо в самых отдалённых уголках нашего государства. В каждом учреждении и учебном заведении, на заводах и фабриках, в союзах и спортивных обществах любой человек должен знать, куда ему обратиться с заявлением о враждебной деятельности. Он не должен носить это заявление несколько дней с собой, а мог сразу же найти сотрудника гестапо. Сталин это смог сделать, сможем сделать так и мы.

Перед отъездом мы знакомились с собранием Оружейной палаты в Кремле. Важна была не сама палата, а то, что за стенкой сидит Великий вождь и учитель советских народов товарищ Сталин.

Глава 27

– Бригадефюрер, – спросил я у Мюллера при очередном докладе уже готовых частей текста соглашения, – есть ли такая необходимость в шлифовке формулировок и настаивании на своём? Я знаю, что у двоих членов рабочей группы застопорилось согласование формулировок. Так ли нам это важно, потому что я сомневаюсь, что СССР может стать надёжным другом Германии?

– Может, вы ещё и сомневаетесь в гении нашего фюрера, коллега Казен? – ехидно спросил Мюллер.

– В гениальности нашего фюрера я не сомневаюсь, шеф, – сказал я, – но начинаю сомневаться в своих способностях правильно оценивать ситуацию.

– И не сомневайтесь в этом, коллега, – сказал бригадефюрер, – у вас прекрасные аналитические способности. В своих оценках вы ещё не ошиблись ни разу. Вот в ноябре подпишем соглашение, отпразднуем Рождество и с нового года я поручу вам то направление, за которое с радостью возьмётся любой немец и русский.

– Неужели поляки, бригадефюрер, – забросил я крючок с первой попавшейся наживкой.

– Я вам ничего не говорил, господин Казен, – строго сказал Мюллер и разрешил мне быть свободным.

– Поторопился ты, Дон, со своими выводами, – подумал я, – пусть бы он ещё поиграл в индейцев, разыскивающих клад Монтесумы. Нужно ждать, пока шеф объявит тайну, а не догадываться о том, что лежит на поверхности и все делают вид, что там ничего нет. Дранг нах остен. Вот разгадка всех тайн. Нашим нужно это знать, но как это сообщить, если мы так тесно сотрудничаем с гестапо или это мы тесно сотрудничаем с НКВД. Кто я сейчас? Агент НКВД, внедрённый в гестапо, или агент гестапо, сотрудничающий с НКВД? Главное – не дёргаться, понадоблюсь, сами найдут.

Процесс согласования текста соглашения прошёл, можно сказать, плодотворно. Все формулировки согласованы. С большей частью наших предложений советская сторона согласилась, так и немецкая сторона согласилась с большей частью советских предложений. Никто не был в обиде. Русский текст был идентичен немецкому. Окончательный вариант был доложен Гейдриху, а тот докладывал Гиммлеру. Наконец, было получено добро. Руководителем немецкой делегации вновь был назначен Мюллер. В состав делегации вошёл я и ещё три начальника отдела, осуществлявших сотрудничество с соответствующими подразделениями НКВД.

Наша встреча в Москве проводилась без помпы. Так и хотелось сказать:

– Товарищи большевики! Как же быть с вашим лозунгом об отказе от тайной дипломатии? Давайте опубликуем все секретные соглашения советского правительства и позволим народу знать, кто им управляет, и насколько рачительно используются закрома нашей родины!

И тут же понесётся такой же тайный ответ народных представителей:

– А кто ты такой, чтобы требовать такое? Если у нас кто-то потребует открыть все тайные соглашения, тот будет удовлетворять своё любопытство на Колыме. У всех стран есть тайная дипломатия, и мы не исключение. То, что мы говорили перед революцией – это обыкновенная пропаганда, которой вообще нельзя верить. Разве нормальные американцы верят предвыборным обещаниям кандидатов в президенты? Они и не верят, им нравится слушать сладкие голоса, которые говорят то, что им приятно слушать. Пролетариям хотелось услышать о тайнах царского двора? Хотелось. Мы им и сказали, что они хотели услышать. Они хотели быть свободными, чтобы похулиганить, послать подальше офицеров и исправников, пограбить? Мы им дали такую возможность, а вот то, что касается настоящей дипломатии, то это не их сермяжное дело.

То, что в своё время говорил мне полковник Борисов, начало реализовываться в России. Появились генералы и маршалы с лампасами на брюках и с золотым шитьём на мундирах. Такое же шитье получили начальники департаментов, особенно дипломатических. Ордена стали делать из драгоценных металлов. Скоро дойдут и до бриллиантов. Дамы стали ходить в мехах, в бриллиантах и в золоте. Элитные дети получают элитное образование и живут в своё удовольствие, несмотря на то, что большинство населения живёт намного ниже общепринятых стандартов бедности. Жирующая элита всегда с презрением относилась к народу, и сейчас всё то же самое. Работа на публику раздувается всеми газетами как высшее проявление народности.

Подписание соглашения проводилось на том же объекте в обстановке торжественности, доступной на секретном объекте. Все были в парадной форме, в том числе и мы сверкали серебряными рунами и шитьём на черных мундирах с красными повязками и свастикой в белом круге.

За столом, покрытым красной бархатной скатертью, сидели Мюллер и Берия. На столе стоял массивный серебряный письменный прибор с двумя чернильницами, двумя ручками, массивным пресс-папье. На приборе возвышалась фигура рабочего и колхозницы с молотом и серпом в руках. Когда я смотрю на эту фигуру, то у меня всегда возникает ассоциация, что эта парочка специально поджидает случайных прохожих, чтобы молоточком тюкнуть по голове, а потом уже серпом по… ну, вы сами понимаете по чему.