Юрий Леж - Перевертыш Страница 58

Итак, в течение часа после того, как вы выйдете отсюда, народ должен спокойно разойтись по домам и носа оттуда не высовывать трое суток. В течение получаса после того, как народ разойдется с площади, вы доставите на нее зачинщиков и самых активных участников беспорядков. В связанном виде, живых или мертвых — нам неважно.

Если мои искренние пожелания спокойствия и процветания городу не будут выполнены в указанное время, то через два часа, после того как вы выйдете отсюда, авиация нанесет штурмовой удар по негритянским и студенческим кварталам. Вообщем, будут у вас еще одни развалины, как на восточной окраине города».

Всем присутствующим показалось, что мертвая тишина наступила еще до конца перевода речи Октябрьского. Причем, мертвой эта тишина была только со стороны парламентариев. Пан в этот момент о чем-то говорил с Успенским, кажется, рассказывал какой-то анекдот или просто сравнивал двух девиц-парламентерш, Прошин угрожающе побрякивал массивным карабинчиком ремня ручного пулемета, сам Егор Алексеевич, сидящий на стуле, умиротворенно закурил, чиркнув зажигалкой. А вот «пятерка отважных» замерла, будто услышав собственный смертный приговор.

— Вы… вы сможете убить ни в чем неповинных людей только потому… — начала было остроносенькая, но Октябрьский вновь не дал ей договорить.

— Мои друзья, — показал он на Пана и Успенского, — подтвердят вам, что выжить при штурмовом налете авиации можно. А вот если в город войдут штурмовые батальоны…

— Но мы… мы не сможем так быстро уговорить людей разойтись, — нервно вступил в разговор один из парней, высокий, но все-таки изрядно уступающий негру в росте, бледный, рыжеватый.

«Ирландец, к гадалке не ходи, — подумал Егор Алексеевич, — прям какой-то интернационал тут собрался…», а вслух сказал:

— Так вы не командиры? и не их представители? Вы вообще — никто и зашли сюда сами от себя просто поболтать?

Пока Мишин переводил, а парламентеры готовились возразить, Октябрьский добавил:

— Переведите и это… товарищ капитан, как у нас камеры внизу? освободились?

— Так точно, — кивнул Мишин и принялся переводить.

Первым порывом парламентеров, услыхавших о свободных камерах в подвале, было — бежать, они странно задергались, затоптались на одном месте, понимая, что бежать отсюда им все равно не дадут, но и оставаться в неподвижности у них не хватало выдержки. Потом они о чем-то зашептались, зашушукались между собой, и Октябрьский дал знак капитану не переводить их личные разговоры, все равно и так понятно, что они лихорадочно совещаются, как быть дальше, что бы и перед своими поклонниками предстать целыми и невредимыми, и остаться в их глазах борцами за справедливость.

— Мы согласны выйти и попробовать уговорить людей разойтись, — выступил, наконец-то, ирландец, похоже, именно он и являлся среди парламентеров основным, ну, а может быть, таковым был второй до сих пор молчавший юноша лет двадцати пяти, с мрачным выражением лица, одетый, как докер из порта, но с чистыми, ухоженными руками и здоровым цветом лица, а потому и выглядевший ряженым. — Но и вы должны дать какие-то гарантии, что к участникам выступлений не будут применены карательные меры…

— Какие тебе гарантии, друг сердешный? — даже удивился Октярьский. — В Сибирь вас не повезут, больно дорого через океан пароходы гонять, вот одна гарантия. А тех, кто сегодня громил магазины и поджигал авто на улицах, мы будем искать и карать по законам военного времени…

— Мои братья не уйдут с улиц и будут бороться, — с неожиданным пафосом проговорил негр, складывая руки на груди и выпрямляясь из-за чего показался еще больше и мощнее, чем при входе в комнату. — Мы думали, что придут «красные» и освободят нас от произвола белых, а вы — такие же, как и они!

— Фу ты, ну ты, — весело засмеялся Октябрьский, — встал тут, как памятник самому себе… Вечно все от нас чего-то ждут: свободы, денег, бесплатной жрачки и выпивки… Ты — лично ты! — почему не в армии? Больной? Инвалид?

Негр молчал, сверкая белками глаз, не меняя позы, и делая вид, что не слышит обращенного к себе перевода.

— Сачок ты, — резюмировал Октябрьский его молчание. — Трус и мелкий бандит с большими амбициями. И кого вы себе в компаньоны выбрали?

Белые парламентеры промолчали, они-то прекрасно знали Джека-«Молнию», который подвизался в самой сильной банде черных кварталов. Прикрываясь демагогической риторикой, образчик которой он только что продемонстрировал, Джек грабил маленькие ювелирные магазины и мелкие продуктовые лавочки, побаиваясь более крупных дел, где легко налететь на стреляющую без предупреждения полицию. И еще, пользуясь своей физической силой, нехорошо обходился с девушками, даже местными, работающими в их районе, черными проститутками. Слухи такие ходили, хоть сам «Молния» игнорировал их с высокомерным презрением.

Но как теперь разговаривать с «красными командирами», если этот болван и мелкий бандит с гордым видом испортил всё? Нет, правы были те из «серьезных людей», кто предлагал не включать этого черномазого в число разведчиков-парламентеров.

— Леди и джентльмены, — издевательски сообщил парламентерам Октябрьский. — Молчать на переговорах считается дурным тоном даже у папуасов. В конце концов, вы пришли поговорить. Итак, вы идете распускать свою толпу или мне прямо при вас отдать приказ о начале штурмовки города?

— Мы идем, — поспешно, даже не дослушав перевода, сказал ирландец. — Вот только как у нас это получится, гарантировать не можем, вы нас заставили принять такое решение под давлением и с помощью угроз…

— Юрист что ли? — спросил Егор Алексеевич.

— Будущий, — признался ирландец. — Это имеет значение?

— Для меня — нет, — покачал головой Октябрьский. — Все равно сейчас и здесь никакие слова не имеют силы…

— А что же здесь имеет силу? — уточнил будущий юрист, начинающий свою деятельность в роли главаря уличных хулиганов.

— Силу имеет только сила, — философски развел руками Октябрьский. — А что бы было понятнее, то обратно на площадь вы пойдете втроем. Твой молчаливый друг, этот грандиозный негр и — вот та девчушка, остроносенькая, в безобразных штанах. А ты и вот эта красотка в маленькой юбке, побудут пока с нами. Что бы мы не заскучали, верно, друзья?

Как и положено в театре, все присутствующие громко выразили полное одобрение словам Егора Алексеевича, а Пан даже пристукнул донышком стакана об стол, расплескивая налитую туда, но так и не пригубленную во время переговоров водку.

— И не дергайтесь, — предупредил Октябрьский, хотя никто из парламентеров и не думал сопротивляться такому решению. — Вот, кивну товарищу, и вообще из всех решето будет…