Юрий Леж - Перевертыш Страница 6

— Не обращай внимания, Пан, — хладнокровно сказал старший сержант, грубо и сильно отталкивая назойливого человечка. — Сутенер это местный, думает, если первым предложит, то мы на его товар и клюнем…

— Какой товар? — не сообразил сразу Пан.

— Женщинами торгует, — пояснил Успенский. — Тут, в городе, этих шлюшек — пруд пруди. Кто под сутенерами работает, кто сам по себе… ну, то есть, сама по себе. Привыкай, тут все продается, даже счастье…

Хорошо, что старший сержант был занят отпихиванием с дороги сутенера, и не видел, как густо покраснел Пан. Про женщин, торгующих своим телом, он только читал в книжках, да видел в кино, но вот что бы лично, нос к носу сталкиваться… Да еще и иметь возможность купить… Ух… что-то пересохло в горле от странного возбуждения, и Пан сказал:

— Какое ж это счастье, если продается…

— Правильно мыслишь, — похвалил Успенский, — плохое счастье, но вот для физиологии — годится, не все ж время онанировать, пока не воюешь…

— Это не по-человечески, эксплуатировать несчастных женщин, вынужденных торговать собой, это низко и… — подал голос Пельмень.

Но Успенский, в очередной раз покрепче оттолкнув назойливого сутенера, душевного порыва не оценил:

— Смотри, Пан, с кем поведешься, от того и наберешься. Чешет, прям, как замполит.

— В чем я не прав? — попробовал высказаться Пельмень, не понимающий, что с начальством вообще, а уж в армии тем более, спорить бесполезно.

— Тебе никто несчастных женщин за деньги не предлагает, — засмеялся Успенский. — А если и предложат, то у тебя денег нет. Пойдем, Пан, для начала выпьем по чуть-чуть… Ты как к этому? Не увлекаешься?

— Нет, только вот когда провожали… — Пан засмущался, не зная, как признаться, что на собственных проводах напился так, что с трудом очнулся уже в теплушке эшелона, двигающегося на восток.

— Да на проводах-то мы все гульнуть мастера… — не стал выяснять подробностей Успенский. — А в жизни-то тебе лишку нельзя никак, пропадешь на нашей снайперской работе.

Пан не стал отвечать, увлекшись рассматриванием улицы, на которую они вышли, отбившись от сутенера. Несмотря на поздний вечер, а может быть и благодаря ему, людей на тротуарах было много, а по середине улицы даже проезжали автомобили, водители которых неизвестно откуда доставали бензин, ставший стратегическим сырьем и дефицитом для частных лиц с первых же дней войны. К удивлению Пана, среди прогуливающихся было очень много мужчин вполне призывного возраста. Они фланировали неспеша по тротуарам, стараясь прижиматься поближе к домам, заложив руки в карманы, надвинув на брови или заломив на затылок широкополые шляпы, в каких на «материке» ходили разве что инженеры и ученые. Еще больше было женщин и — почему-то — молодых подростков, шныряющих между прохожими с ловкостью цирковых обезьян. Внимательным взглядом снайпера, пусть и начинающего, Пан отметил, что пестрота и разнообразие нарядов компенсировалась отнюдь не первой свежестью брюк, пиждаков, платьев и жакетиков, ботинок и туфелек на острых, длинных каблуках.

Упомянутые старшим сержантом продажные женщины легко бросились в глаза своим развязным поведением. Никто из них не прятался боязливо в сторонке, не прикрывал стыдливо лицо, наоборот, они выставляли себя напоказ, иногда приставая к прохожим, задевая их дерзкими шутками и смешками. И хотя Пан не понимал ни слова, так и не справившись до сих пор с военным разговорником, полученным уже по эту сторону океана, смысл того, что говорили проститутки улавливался легко.

К удивлению Пана ни негров, ни китайцев, которые, как говорили на политинформациях, преобладают среди городского населения, он сразу не увидел, и только через несколько минут смог вычленить несколько негритянок, даже, скорее, мулаток, среди проституток, да еще пара подростов с черной кожей сновала туда-сюда, толкаясь и обзываясь со своими белыми сверстниками.

— Не их район, — пояснил Успенский, когда Пан обратился к нему за разъяснениями. — Тут все живут отдельно. Один квартал для белых, другой — для негров, а уж китайцы вообще отдельно от всех поселились. Но в негритянский район мы сегодня не пойдем, да и вообще там нечего делать, в этой помойке…

— А как же интернационализм? — поинтересовался вновь не к месту Пельмень. — Мы же должны ко всем одинаково относиться…

— Это я должен ко всем одинаково относится, — ответил Успенский, — но вот смотрю на тебя и относиться хорошо начинаю к Пану. Догадайся — почему?

Пельмень засопел, громко шмыгнул носом, напрягся, но говорить ничего не стал, видимо, сообразив, наконец-то, что спорить с начальством — себе дороже.

— Пойдемте, ребята, для начала в бар, — скомандовал старший сержант, — ты, Пан, расслабься чуток, здесь поспокойнее, чем в развалинах, да и сразу заметно, если кто вооружен. Хотя, говорят, тут у каждого второго пистолет дома имеется.

— Да-да, я читал, что абсолютно официально разрешена продажа оружия, — поддакнул Пельмень, — вот только зачем людям все эти пистолеты?

— Я тоже думаю, зачем им оружие. если они им пользоваться не умеют? мв-то уже здесь прогуливаемся… — подмигнул Пану Успенский и поторопил, — давайте, давайте, двигайтесь, тут только в самом конце улицы приличное заведение.

— А это чем плохо? — ради любопытства поинтересовался Пан, кивая на переливающуюся огнями вывеску совсем рядом от них.

— Да там ни водки, ни закуски порядочной, — засмеялся Успенский. — А их виски ты, пожалуй, пить не будешь, пойло такое, что самогон моего дядьки из рязанской губернии ему сто очков форы даст.

— Ну, такую дрянь и в самом деле пить не стоит, — согласился Пан.

А Пельмень опять не сдержался:

— Виски пьют с содовой водой, маленькими глотками, тогда только можно почувствовать вкус и аромат напитка…

— Слышь, ты нам свою начитанность не показывай, — попросил Успенский. — Сам-то пробовал? с содовой и маленькими глотками? Ну, так и не издевайся над народом…

— Но я и не думал издеваться… — запротестовал было Пельмень, но ни сержант, ни Пан его не слушали, сжав в тесную «коробочку» между собой и проталкивая по улице.

На них оглядывались и шептались позади, не понимая, как попали сюда солдаты не в составе комендантского патруля, со штурмгеверами наперевес, с блестящими штыками на стволах, а в обычном камуфляже, таком чужом своей цветовой гаммой, с одними лишь пистолетами, хотя по местным меркам пистолетами в армии положено владеть только офицерам. Но никто не делал резких движений, не мешал проходу, старательно уклоняясь с пути движения Успенского, Пана и Пельменя, даже проститутки жались к стенам домов или отшагивали подальше с обочины на проезжую часть, что бы не попасть на глаза солдатам. Впрочем, не все, одна губастая и скуластая мулаточка лет двадцати, размалеванная, как актриска из провинциального театра, в короткой юбчонке и обтягивающей упругие сиски маечке под маленькой кожаной курткой, пристроилась рядом с Паном и жалобно о чем-то залопотала, не рискуя, правда, хватать того за рукав, хотя, и Пан это заметил, с трудом подавила привычный такой жест.