Евгений Дембский - Блудный брат Страница 61

Водитель смотрел на нас с некоторого расстояния, сдерживая улыбку — либо он когда-то уже схлопотал за свое хихиканье, либо видел подобное множество раз. Конвоира я вообще не видел, вероятно, он ушел в казарму сразу же после того, как подключил шланг, и как раз в этот момент он вышел из здания в обществе сержанта, макушка которого напоминала мяч для гольфа — голая и покрытая мелкими шишечками. Сержант подошел ближе и небрежно отдал честь, несколько иначе, чем это делается обычно, — приложенная ко лбу рука была согнута, словно он прикрывал глаза от солнца. Я окаменел, хотя из глаз у меня все еще текли слезы, а в носу отчаянно жгло. Открытый от удивления рот представляет собой мало эстетичное зрелище, но помогает перевести дыхание, во всяком случае, меня это наверняка спасло от удушья. Я смотрел на сержанта Кашля, который мгновением раньше вернулся ко мне в воспоминаниях, а теперь — в реальности. Он окинул группу кашляющих и чихающих голышей бдительным взглядом, не пропустив и меня, но я не заметил в его глазах ничего напоминающего улыбку или понимание, ничего, что говорило бы о том, что сержант Кашель — знакомый мне сержант, а не его копия с той стороны мира. Видимо, это все же была копия. Но подобие было потрясающим — так же как и Кашель, он приподнялся на носки и крикнул:

— Не могли бы вы выстроиться в две шеренги? — И если бы он не добавил: — Жопы подравняйте, мать вашу… — я бросился бы ему на шею.

Но Кашель, наш любимый Кашель, не употреблял слов крепче, чем «черт», да и то, услышав известие о начале Третьей мировой войны. Водитель пожал плечами и толкнул в плечо стоящего ближе всех, показав ему на прочерченную на асфальте линию.

— Можно побыстрее? — рявкнул Кашель, может, и не Кашель, но точно сержант. — А то хотелось бы успеть еще сегодня.

Я вздохнул, с сожалением и облегчением одновременно. Кашлю было абсолютно чуждо чувство юмора. Подобная ирония в словах и голосе не свойственна была органам речи сержанта Кашля, нашего сержанта Кашля. Этот был усовершенствованной версией нашего, отличавшейся наличием казарменного юмора и умением употреблять ругательства. Я подумал, что когда-то предпочел бы именно эту модель, но сейчас ощутил идиотскую ностальгию по «своему» Кашлю, отверг нового и решил ему не поддаваться. Мы выстроились в некое подобие двух шеренг, на лице сержанта отразилась боль, в этом отношении он был похож на моего Кашля.

— Сегодня вы только получите форму и распределите между собой койки и шкафчики, — сказал сержант. — Настоящее…

— Простите… — Я поднял руку, чтобы задать вопрос. Мешок тут же свалился, и я, вместо того чтобы заняться вопросом, занялся мешком. Сержант нахмурился, я посмотрел на него подтягивая вверх мешок. — Простите, на этот раз за мешок. — Я лучезарно улыбнулся. — Я хотел спросить, как нам вас называть? — Сержант вытаращил глаза, давление внутри его организма явно возросло — я видел, как затрепетали ноздри, словно клапаны котла. — Если нужно будет вас позвать, или еще что…

— Меня позвать? — рявкнул он. — А зачем вам меня звать? Я что вам, прислуга в отеле? — Он сделал шаг в мою сторону, затем второй и остановился в метре от меня. — Я что, должен вам кофе в постель приносить?

— Сержант… — Я слегка наклонился вперед и заговорил тихо, но отчетливо: — Если это армия, а очень на то похоже, то у меня звание капитана. Ну и что — я вам буду кофе носить? — Я обошел остолбеневшего сержанта и, сопровождаемый аплодисментами коллег-наемников, направился в сторону здания.

Я вовсе не собирался разозлить сержанта или сделать его объектом насмешек. Я хотел выяснить, действительно ли это, черт побери, сержант Кашель или нет. Если я получу нагоняй, значит, это чужой сержант, обиженный и ищущий любого повода, лишь бы на мне отыграться. Если же этот человек — Кашель, или Теодор Л. Лонгфелло, то его чувство справедливости не позволит ему измываться над Оуэном Йитсом, поскольку Кашель знает, что Оуэн Йитс действительно капитан в отставке; во-вторых, он знает, что не кто иной, как он сам, учил его основам боевых действий; в-третьих, если кто-то был недоволен сержантом, то тот сперва вспоминал все свои грехи и лишь потом соответствующим образом реагировал. Но если он не считал себя виноватым в собственных глазах — беда курсанту. Естественно, я не помнил, чтобы он когда-либо счел себя виноватым, но подобное поведение он в конечном счете превратил скорее в ритуал. Посмотрим.

Направляясь к зданию, я увлек за собой остальных, но у самых дверей отодвинулся, пропуская идущих следом, а сам огляделся вокруг, словно кого-то искал. Будда замедлил шаг раньше, и в конце концов мы остались одни. Я подошел к пластиковому столу с двумя скамейками, на крышке которого кто-то услужливо разложил полтора десятка пачек разных сигарет. «ГГ» среди них не было, я схватил «марльборо» и закурил. Будда поставил ногу на скамейку, опираясь локтем о колено.

— Ну и как думаешь, мы там?

— Судя по тому, что мне удалось увидеть, — похоже, да.

— Ты что-то видел?

— Почти все, — похвастался я.

— Как? Ведь… Эй! Ты же первый отравился их препаратом?

— Неправда. Я потерял сознание по собственной воле. Гипервентиляция. Достаточно долго и глубоко подышать, чтобы мозг принял решение: «Слишком мало двуокиси углерода в легких. Восстановить!» И тогда ты теряешь сознание, поскольку именно количество углекислого газа, а не кислорода, в легких управляет дыханием. В свою очередь, в бессознательном состоянии ты дышишь неглубоко и медленно, пока количество углекислоты не придет в норму. Так что я вдохнул намного меньше снотворного, чем вы, и очнулся тоже быстрее. Все ясно?

Он кивнул и несколько раз хлопнул в ладоши. Я без особого удовольствия выкурил «марльборо», затем кивнул в сторону здания, и мы направились туда. Я выбрал первую с краю комнату, ближе всего к выходу, затащил в нее Будду и толкнул на койку возле двери.

— И что дальше? — спросил он, укладываясь на спину и заложив руку за голову.

— Поиграем в армию, Бобби. Так мне кажется. Но, похоже, не слишком долго, нам не за это платят.

— А за что? — спросил один из наемников, входя в комнату. — Можно тут с вами?

— Конечно!.. — Я описал рукой дугу, показывая на остальные четыре койки. На первый вопрос я не ответил.

Ответа я попросту и сам не знал.

16

Два дня спустя никто уже не смеялся над моим именем. Мне удалось этого добиться, ни разу не ввязавшись в драку, и я сразу же об этом пожалел. Пока отряд посмеивался над Ари Зоной, я мог, например задумавшись, не среагировать на обращение и отнести это на счет недовольства собственным именем. Но с тех пор как я завоевал симпатию всего отряда, ссылаться на это было уже невозможно.