Дни Стужи (СИ) - Макаренков Максим "bort1412" Страница 7

Ни малейшей тревоги он не испытывал. Попытайся вот так барабанить в дверь кто чужой, н е н у ж н ы й, и хитрая система ловушек, заклинаний, и оберегов уже голосила бы вовсю.

За дверью услышали — затихли. Стас прислушался — и ухом, и верхним чутьем.

У входа топтался мужик. Встревоженный, немного испуганный и нетерпеливый. И очень знакомый.

Стас распахнул дверь и, прищурившись, уставился на гостя.

— Акимыч? Тебе-то какого рожна надо? — изобразил искреннее удивление Хромой. — Неужто купец твой недоволен? Или дочка подарок разбила? Так, мы эти пластинки обратно не соберем.

Акимыч досадливо махнул рукой в толстой меховой рукавице:

— Не до шуток нам, Стас Григорьич. Петр Фаддеич очень просят тебя с Иван Николаичем прибыть для серьезного разговора.

Стас глянул внимательнее. В глазах Акимыча, и вправду читалась нешуточная тревога. Ведун кивнул, приглашая приказчика внутрь:

— Заходи, нечего в дверях стоять. Идём, расскажешь, что стряслось, а я пока оденусь.

Иван их встретил уже полностью одетым — почуял настрой напарника и приготовился. В добротном сером костюме «с искрой» и сияющих новеньких ботинках, он походил на преуспевающего врача или служащего. Образ этот он тщательно поддерживал, потому следил за модой и даже бывал на модных показах.

— Чаю хочешь, Акимыч? Или, кофию? — заботливо спросил Иван приказчика, но тот снова отмахнулся и забегал по комнате.

— Рассказывай, что стряслось, пока я переодеваюсь, — скомандовал Стас и пошел к себе собираться. Дверь оставил открытой и крикнул, открывая платяной шкаф, — давай, не тяни.

— Да сам я не пойму, что говорить, Стас Григорьич, — крикнул в ответ приказчик. — Вчера ночью Говоруна прямо на Москворецком мосту убили!

— Какого говоруна? — не понял сначала Стас, а, вот, Иван, внимательно следивший за политической жизнью столицы, изумленно присвистнул:

— Да неужто? Прямо на Большом Москворецком? Вот это дела.

— Вот-вот! Дела! — занервничал приказчик. — С девкой какой-то его на этот мост понесло. Вроде, после ресторации решили прогуляться, тут его и….

— В «Лобном», что ль сидели? Что в Старом магазине?

— В ней, где ж ему еще сидеть-то! — подтвердил Акимыч.

— Да кто он такой, Говорун этот? — рявкнул из комнаты Стас. — И какого лешего купцу твоему от нас понадобилось, толком говори!

Вместо приказчика ответил Иван.

— Покойный — Говорун Борис Вениаминович. Фамилии соответствовал полностью, говоруном считался бесподобным. Ты его помнить должен, он сначала за строительство в ближних посадах, да по городкам вроде Сергиева Посада отвечал. Пока пост занимал, громко говорил, что всех воров посадит. А потом темная история про него самого всплыла. Вроде как, он завизировал часть земель, как потравленные «черными вдовами», а порубежники потом рейд туда устроили, и выяснили, что земельку втихаря продали за бесценок. Продали восточным каким-то людям, которые устроили там натуральное рабовладение и через то имели на рынках дорогой нашей столицы такую прибыль, что впору от зависти удавиться. Говорун, конечно, отговорился, но история вышла некрасивая и место пришлось освободить. С того времени, затаил Борис Вениаминович злобу лютую на власти городские, стал непримиримым критиком и оппозиционером. Потом и вовсе пропал, всплыл несколько лет назад в польских землях, советовал там, как вести дела с дикими московитами. Судя по всему, советовал не слишком успешно, поскольку с панами мы замирились.

Стас пробурчал что-то невнятное.

С Речью Посполитой у Московии, и правда, дела одно время шли туго. Во время События норовистые вельможные паны показали себя крепкими вояками и очень толковыми организаторами. Правительство сумело не допустить паники, повезло и в том, что польские земли оказались в зоне устойчивой реальности — в Ясной Яви, как говорили ведуны. Придя в себя, они осмотрелись по сторонам и, для начала, оттяпали себе кусок германских земель. Германцам в то время было совсем не до окраин — в Берлине и других крупных городах творилось такое, что только успевай поворачиваться.

Решив, что неплохо было бы провернуть такое же дело с восточным соседом, паны осторожно двинулись вперед, но тут Москва и Киев разом укоризненно покачали головами. Говорят, пара разведгрупп крылатых гусар бесследно пропала в лесах, после чего поляки вспомнили о славянском братстве и общих корнях.

Видать, после этого Говоруну в Варшаве стало совсем скучно, и он тихо вернулся на родину.

— Не так давно, господин Говорун снова появился в Первопрестольной, — продолжал Иван, — на сей раз, в качестве специального представителя Ярославской городской Думы в Москве. Такая вот хитрая должность у нас имеется. Снова начал много говорить и грозить кулаком, но всерьез его уже никто не воспринимал. Кроме любви к громким словам, был известен страстью к прекрасному полу. Впрочем, он холостяк, так что, ничего предосудительного и противоестественного в том не вижу.

— Исчерпывающе. Но неясно, что от нас-то нужно купцу первой гильдии, — Стас вошел в комнату, поправляя мягкий серый свитер. В отличие от друга, костюмов и галстуков он терпеть не мог, и принципиально не носил.

Акимыч лишь головой покачал.

— Нечего мне сказать, Стас Григорьич, не пытай. Только, Петр Фаддеевич, как узнал об убийстве, тут же меня за вами послал. Остальное, пусть сам скажет. Мне приказал пулей к вам нестись. По десять монет каждому, говорит, плачу, только чтоб приехали.

— По десять монет за визит, — хмыкнул Иван, — значит, серьезно твоего купца припекло. Ладно. Поехали.

____***____

Январские переулки были тихи и задумчивы. Плыло над ними яркое голубое небо нового года, стреляло белыми вспышками солнечных зайчиков, поскрипывал под полозьями сухой рассыпчатый снег, и так хорошо было в мире, что Стасу захотелось выпрыгнуть из саней и отправиться бродить, куда глаза глядят. А после, нагулявшись до озноба, зайти в первый попавшийся кабак, и потребовать графинчик прозрачной, да сковороду яичницы с салом. И, непременно, чтоб сверху лучком посыпали.

Он даже вздохнул и недовольно заворочался в санях.

Впрочем, долго мечтать не пришлось.

Приехали.

Распахнулись ворота, мелькнула подъездная аллея, и сани остановились на широкой площадке перед особняком.

Акимыч выскочил первым, дождался напарников, и повел их к парадному входу.

— Слышь, Стас, нас сегодня прямо, как серьезных людей, по парадной лестнице ведут, — громко сказал Иван, глядя в спину приказчика. Тот лишь плечом дёрнул.

Стас не ответил.

Он внимательно смотрел по сторонам, и замечал тихое, но напряженное шевеление. У ворот пара крепких молодцев в полушубках, еще один у угла дома по сторонам посматривает. Никак, купчина чего-то опасается? Интересно. Купца первой гильдии напугать, это уметь надо.

Встретил гостей хорошо вышколенный дворецкий, принял шубы, указал рукой в белой перчатке, — Пожалуйте наверх, Петр Фаддеевич вас ждут-с в кабинете. Стас мимоходом отметил, что дворецкий изящен и гибок, но телосложения крепкого и гостей сопровождает, отступив на шаг. Интересные нынче слуги в купеческих домах.

Кабинет купца оказался большим, светлым, обставленным на удивление просто и обманчиво скромно. Обманчиво, поскольку каждый предмет обстановки стоил хороших денег. Очень. Очень хороших.

Большой рабочий стол у окна, два книжных шкафа, забитых томами в темных переплетах, да столик с креслами у стены.

Столяров стремительно вышел из-за стола, крепко пожал руки, указал на кресла:

— Присаживайтесь, господа, говорить будем.

Кивнул приказчику.

— Акимыч, бери стул, садись, без тебя не обойдемся.

Сегодня Столяров был в строгом сером костюме, белоснежной сорочке и при галстуке. И чувствовал он себя в этой одежде совершенно естественно. Стас про себя это отметил: интересная черточка, купцы московские «европскую одёжу» не очень жаловали, предпочитая длиннополые сюртуки и рубашки-косоворотки, которые начал шить кто-то из местных умельцев, как только удалось снова наладить мастерские.