Лодейцин - Иван Олейников Страница 7

Цеба пропустили через это чудо техники и создали модель его мозга. Поначалу ничего странного не заметили, аналитические программы тоже не увидели аномалий, но один нейрофизиолог буквально на интуиции что-то почувствовал. Он подключил к этому делу инженеров, процедуру чуть изменили, теперь сканировали мелкими участками, но на относительно большом интервале времени. Собрали все данные в одну модель, и вроде бы ничего не было, но интуиция ученого уже била в колокол. Нужен был последний рывок.

Решили по новому методу прогнать мозг здорового человека. Вызвался тот самый нейрофизиолог, его голову просветили, цифры обсчитали и сравнили две модели. Что-то рядом, вот-вот ухватить, вертится решение.

Тогда позвали математиков. Те сравнили своими методами, тут и пошли открытия. Чтобы явственно понять различия, они из каждой исходной модели создали производную ей, где в узлах разместили не цифровые образы живых нейронов, а слепки взаимодействий сразу больших групп. На этих производных моделях разницу увидел бы и ребенок.

У здорового человека все узлы колебались то в одну, то в другую сторону, как бы временно подчиняясь соседу, потом освобождаясь, потом подчиняясь другому соседу и так далее. В совокупности колебаний узлов можно было увидеть и приступы хаоса, и периоды строгого порядка, и узоры почти музыкальной гармонии. Что же происходило с узлами Цеба? Там царило строгое подчинение, не прерываемое никакими вихрями. Все узлы колебались в одну сторону, и только в самом центре модели оставался сгусток непоколебимых узлов.

Со всей очевидностью стало понятно, что Цеб действительно болен. Болен новой, крайне трудноуловимой болезнью. Но что самое загадочное, Цеб давно знает о своей болезни, не хочет ее лечить и даже пытался скрыть ее от врачей. Он примерно догадывался, что глубокие процедуры могут разоблачить его, но он спокойно проходил обычные сканирования, а значит понимал, что его болезнь хранится именно в нейронах, и скорее всего внутри самих нейронов. Откуда у Цеба могло быть такое знание? Что с ним произошло? Ведь у него никогда не было доступа к нужному оборудованию, он никак не мог узнать деталей своей болезни, а тем не менее хорошо был о ней осведомлен.

От следователей буквально шел пар. Цеб молчал, спал и кушал. Главный насел на экспертов:

— Используйте всё, но диагноз мне на блюдечке! Обнюхайте до последней клетки. Любое исследование, оборудование, что хотите.

Подключилась чуть ли не сотня ученых. Встала проблема: если у Цеба и правда есть несколько нейронов, держащих под контролем остальной мозг, то как их найти? Ведь узлы в производной модели, напомню, не указывали расположение клеток, а только объединяли в себе взаимодействия. А больных нейронов могло вообще не быть, если мозг болеет как целое.

Снова и снова сканировали Цеба. Теперь уже в разных ситуациях: во сне, сидя, стоя, при визуальных и слуховых раздражителях. Из производных моделей сделали производную модель второго порядка, древнейший хлеб математиков. Узлы на ней уменьшились и чуть взбрыкивали, но взбрыкивали по-разному. Для изучения взбрыков сделали следующую модель, уже третьего порядка.

Прости, дорогой читатель, но тут мое понимание заканчивается. "Средний скачок интервала взаимодействия исходной узловой группы" — вот это что за зверь? Ученые зашли в такие дали, что перестали понимать сами себя. Но как бы там ни было, они вернулись из своих далей и принесли метод. Они всё-таки научились определять точное положение здоровых нейронов. Это было немного не то, что требовалось, но давало путь к обнаружению пораженных клеток, если они опять-таки были в реальности, что было еще не доказано.

Но им повезло. Метод исключения работает медленно, но что было, то было. Действительно, нашлись больные клетки, командующие всеми здоровыми. Ученые нашли эти командирские нейроны и назвали их генеральными, или генералами. Их тщательно рассмотрели, и через несколько дней подоспели химические методы обнаружения. Теперь все генералы были как на ладони, и среди них нашли даже клетку-маршала. Маршал почти ничего не делал, он просыпался несколько раз в секунду, давал пинка генералам, а те уже давали бодрости остальному мозгу. Больных клеток с более низким званием не обнаружили, и это давало надежду. Казалось, что можно убить эту свору начальников, и остальной мозг вырвется на свободу. Главное убивать разом и быстро, вдруг эти твари способны напоследок заразить соседей.

Всё это выложили перед следователями. Те выдохнули, теперь было с чем идти на допрос.

Глава 4

Первый допрос

Очередное утро. Привычная комната, стол, два стула: один простой, другой с фиксаторами. В комнате Цеб в красной свободной рубахе. Надежно зафиксирован, никаких эмоций, смотрит через стол. Вошел Дейк Уоннел, главный следователь Олимпии.

— Здравствуйте, господин Цеб!

Тот как обычно не отвечал, но внимательно смотрел на вошедшего. Следователь сел напротив скованного убийцы и положил планшет далеко в сторону. Между ними ни предмета, чистая поверхность стола, открытость, доверие. Уоннел долго молчал и понимающе улыбался, разглядывая подследственного.

— Сударь, а у нас радость, — начал он. — Прорыв, без шуток. Мое слово, именно сегодня поговорим по душам. Диалог, как положено. Не верите?

В ответ тишина.

— А ведь вы, господин Цеб, вовсе не Цеб.

Следователь сделал долгую паузу. Добрая улыбка не сходила с его лица.

— Тот Цеб, конечно, был, но очень давно исчез. Может он и сейчас есть, только спрятан. Бьется, как в клетке. Годы идут, а он всё бьется, хочет на волю. Думаете фантазирую? Нет. И вы знаете, что не фантазия.

Снова долгое молчание.

— Кто же вы? — следователь подержал паузу. — Отвечу: вы просто нейрон. Обычная такая мозговая клетка. Но не обычная, конечно, что я говорю. Особая. Главная. Я вот смотрю вам в глаза, а ведь нет, не в глаза смотрю, а прямо в эту клетку. Тут ведь какой вопрос? Вопрос и простой, и самый трудный. Кто в разуме главный? Где у разума воля? В чём она? Вот посмотреть на обычного человека.

Уоннел провел руками сверху вниз, предлагая себя на роль обычного.

— Вот я. Есть у меня воля? Есть. А глядишь, в другой раз и нет. А потом снова есть. В разных случаях разная воля, и к разным делам разная. Таков человек. Иной раз схлестнутся воли-то, одна другую борет. Жизнь, живая жизнь. И всё где? В одной голове. Уж казалось бы.

Цеба никак не трогали его слова. Он даже моргал одинаково.

— А вот у вас совсем просто. Одна клетка, вот и вся воля. Весь остальной