Вновь - Никита Владимирович Чирков Страница 7

до возвращения в город. Бэккер сел на то же место, но уже лицом к Монолиту, а Петя с Андреем сидели друг перед другом ближе к концу вагона. Настя пошла к Бэккеру, наладив зрительный контакт издалека. Она села перед ним, хотела что-то сказать, но нужные слова ускользали. Бэккер же боролся с головной болью, что, несомненно, отразилось на его лице и общем состоянии.

— Какая драма кроется за Петиным изгнанием?

— Я думала, ты знаешь.

Слова эти были с издевкой, но Бэккер не поддался на провокацию. Настя начала быстро и кратко, словно неприятный отчет, но сама не успела заметить, как в каждом слове образовалась своя глубина скорби:

— Проект был столь сложным и важным, что кто-то недоработал — человеческий фактор. Десять женщин погибли вместе со своими детьми. Монолит встал на уши. Люди были в самом страшном отчаянии, быстро переросшем в злобу, столь жестокую, сколь неподконтрольную. Когда его пытались схватить, то под руку попали его жена и маленькая дочь. Озлобленная толпа — это страшно, Бэккер, очень страшно. Жена смогла пережить нападение… Там же мозг не думает. Слепой гнев и боль. Это толкает людей на то, о чем с опозданием они будут жалеть до конца своих дней. В нашем случае виновных в непреднамеренных смертях посадили в Тишь.

— А его на Аврору, подальше от чужих глаз, — подытожил Бэккер, поглядывая на Петин затылок впереди у правой стены поезда, где они с Андреем что-то обсуждали.

— Да. Официально он числится заключенным в Тишь. Но у людей туда доступа толком нет, лишь удаленная связь — и то под контролем тюрьмы. Козырев одобрил с трудом, все же Андрей обладает большим влиянием. Уступок для Пети стоил прилично.

— Что стало с Ингрид?

— Она-то была здешняя. Общее горе потери кое-как срезало углы.

С минуту они молчали. Тема была не из приятных, но Бэккер сделал определенный вывод и, взглянув на Настю, ощутил ненавистное одиночество из-за стены непонимания между ними.

— Есть причина. — Эти слова привлекли Настю. — Осколок нельзя оставлять. Поэтому я не говорил тебе ранее, чтобы сделать дело с минимальным ущербом.

— Но ущерб нанесен, дело не сделано. Так что оставь этот бред пока при себе.

Настя уже давно не чувствовала в себе такую злость из-за произошедшего и смятение перед грядущим.

— Ты вообще собирался на Целестин для раскопок? — выпалила она сквозь зубы, сверля его глазами.

— Да, — кратко и внушительно отрезал Бэккер. И пока она оценивала правдивость его ответа, он заговорил вновь, ведь и сам уставал быть в ее глазах лжецом: — Ты знаешь Монолит лучше меня, и не только потому, что коренная, а потому, что умна. — Настя не смогла сдержать саркастичную усмешку от этой фамильярности. — Я серьезно.

— Если все ради этой штуки, то почему прислали тебя одного? Андрею не верят, ну, допустим, но есть еще Козырев, можно…

— Нельзя. Эта «штука» обладает слишком большим потенциалом. Если Монолит обуздает его, то Опус получит серьезную угрозу. А если наоборот, то уже Монолит столкнется с и без того более сильным противником.

— Мы не враги, Бэккер.

— Не будь настолько наивна. Монолит за последние полвека стал слишком автономным, да еще и религиозным, в то время как Опус столь технократичный, что вот-вот и начнет видеть в твоем народе истинную угрозу порядка, который у них отлажен как часы. Вы отправляете немыслимый объем ископаемых ресурсов на Опус раз в месяц — им такая зависимость не нравится, но и менять привычный устой без потерь не выйдет. Пока эти две планеты нужны друг другу. Пока. Что будет, когда у одной из них появится новый источник энергии? Новая технология, новая… религия? Мир всегда временный.

— Если все так плохо, то почему не расскажешь Андрею или Козыреву? Почему я?

— Потому что тебя я знаю.

— Если ты решил меня так завербовать, то не получится.

— Я лишь ответил на твой вопрос. Сама принимай решения. Но я хочу всех спасти, и если ради общего блага придется принести малую жертву, то оно будет того стоить.

— Такие решения, Бэккер, должны приниматься единогласно. Слишком много власти для одного простого человека.

На это он уже ничего не ответил. Стена между ними стала толще, а сам он лишь укрепился в своей цели, ибо упрямство — это единственное, что у него осталось, и единственное, что никогда не подводило. Уже через несколько минут поезд подъехал. Но параллельно сложному разговору Бэккера и Насти был еще один, чья важность столь же велика для каждого из них.

Петя сидел лицом к Монолиту, Андрей же — спиной, желая иметь визуальный контроль над остальными пассажирами. Вопрос был задан в тот момент, как Настя села к Бэккеру.

— Почему Клот не поехал в Тишь?

— Ну, там нет возможности изолировать Осколок. А еще из-за Катарины. — Андрей нахмурился от этих слов. — Ты не знал? У них уже давно разлад. Может быть, из-за этого он стал большим поклонником Наставления. А может, наоборот.

— Мне не нравится его увлеченность этой религией. Мы ученые, люди науки, нам нужен критичный и трезвый ум, а он уже начинает ходить на молитвы и сборы чтения Наставления.

— Могу лишь сказать, что работе это не мешало.

— Слишком громкое заявление для наступающего кризиса.

— Андрей, не превращайся в параноика, пожалуйста.

— Через три дня будет столетие Монолита. И те люди, для которых Наставление — это главная книга, ждут возвращения той самой Матери и Отца в нашу жизнь, дабы наши возможные создатели указали путь на лучшее завтра, тем самым сняв ответственность с каждого из нас. — Андрей еще раз все обдумал и продолжил: — Сложи все, что мы имеем, и увидишь слишком странное стечение обстоятельств. Целестин, Осколок, этот Бэккер, теперь и Клот в нашем уравнении неопределенности. — Петя ожидал. — Мы слишком много пережили за эти двенадцать лет, да и осталось наших мало.

— Клот предан нашему делу.

— Он твой друг, потому ты и защищаешь его.

— Я думал, мы все давно друзья? Разве нас не объединяет общее бремя знания, общее клеймо, общие… последствия?

— Прозвучит странно, но сегодня тот день, когда я уже ничего не понимаю.

С пару минут они сидели молча. Андрей внимательно поглядывал на Бэккера и Настю, пока Петя не выпалил то, что ранее считал бессмысленным, но слова друга словно развязали ему руки.

— Я ненавидел тебя. Правда. Всех вас. Потому что я был виноват, а вы не дали мне…

— Совершить глупость.

— …принять справедливое наказание! Я нашел этот камень потому, что ты убедил меня на раскопки ради великого блага. Потенциал столь