Надежда Попова - Природа зверя Страница 7

О. Мне нечего…

В. И губы – до крови… Вот видишь. Дополнительная боль. И для чего? Чтобы отвлечь себя от другой боли. Неужели ты этого хочешь – чтобы вся твоя оставшаяся жизнь превратилась в постоянную боль, только боль и боль? Хочешь, чтобы тебе приходилось причинять боль самому себе, заглушая ту, что причиняют другие? Если ты не будешь благоразумен, скоро твои губы превратятся в окровавленные куски голой плоти с содранной зубами кожей. Это больно, поверь мне. Сколько дней ты уже не получал воды, ты помнишь? Два. Только два дня. А теперь жажда усилится, потому что – знаешь, как горят и просят воды искусанные губы? От этого захочется лезть на стену. Неужели тебе все это надо? Не может быть. Тогда почему бы просто не рассказать все и не избавить себя от мучений?

О. Мне нечего рассказывать…

В. Что ж, минуту ты пережил. Еще одну минуту из десятков тысяч минут. Сколько десятков тысяч таких минут ты сможешь вынести?

Обвиняемый на вопросы отвечать перестал и начал просить прекращения допроса. Допрос прерван на половину часа, к обвиняемому рекомендовано применить раскаление шильев в течение перерыва и продолжение подвешивания. По истечении отпущенного времени обвиняемый, по делу не говоря ничего, стал просить прекращения допроса, говоря все время только, что он невиновен. Применено вырывание шильев. Обвиняемый издавал крики, но по делу не было сказано ничего, только повторял снова, что он невиновен. Рекомендовано бичевание.

В. Сейчас тебе, я знаю, кажется, что наступили мгновения передышки. После того, что сейчас было, это тебе кажется чем-то обычным и совсем не страшным. Страшное заблуждение. Это можно перенести даже без единого стона, если позволяет выдержка, но – если ты лежишь на скамье или стоишь у столба. Когда ты висишь на руках, вывернутых за спину, поверь мне, каждый удар отзывается болью не только в коже, которая лопается под ударами, не только в мышцах, которые ты не можешь в этом положении расслабить, но и в суставах, потому что твои собственные руки будут заставлять тело раскачиваться и подскакивать в воздухе, и с каждым разом суставы будут все больше выворачиваться, а треск собственных жил тебе снился бы ночью, если бы тебе позволено было заснуть. И напоминаю: это все еще та часть допроса, после которой признание твое будет считаться добровольным, а в протоколе будет проставлено то самое «признался без пытки». Ты понимаешь это? И все еще не хочешь ничего рассказать? Пока палач не начал – может, ты передумал?

О. Нет. Мне нечего сказать…

В. Тогда я снова ставлю перед тобой часы. Начинается следующая минута твоей боли; считай, когда она закончится и начнется следующая. Или все-таки ты передумал?

Обвиняемый снова стал издавать крики, но по делу не было сказано ничего, только повторял снова, что он невиновен. Перед обвиняемым были установлены часы, и ничего больше не говорилось. Слабое бичевание длилось, пока опустела верхняя колба. Обвиняемому был повторен вопрос, не желает ли он говорить правдиво, и тот по делу ничего не отвечал, потому что снова почти лишился чувств. Применено закапывание в ноздри уксуса, и обвиняемый снова стал просить прекращения допроса.

В. Я оборву все это сей же миг. Ты будешь говорить откровенно?

О. Мне нечего сказать вам, я ничего не знаю, я… прекратите это, прошу вас, я ничего не сделал…

В. Если ты будешь говорить только это, все продолжится, а потом повторится сначала. Пойми это. А вот после этого и начнется собственно пытка. О которой будет вскользь упомянуто в протоколе. И потом только – пытка настоящая, о которой будет составлен отчет. Только ведь это для меня будут различные процедуры, а для тебя все это сольется в один непрекращающийся кошмар. Когда ты будешь стоять на пороге смерти, все это не прекратится, чтобы дать тебе собраться с силами для новой боли, просто боль эта будет другой, не такой сильной, не такой убивающей. И ты даже пожалеешь об этом, потому что боль нарастающая будет погружать тебя в состояние, в котором ты не различаешь, когда болят раздробленные кости, когда – кости, по которым скребут бруском ржавого железа, когда горят мышцы от раскаленных штырей, а когда – от того, что на них льется расплавленное олово или кипящее масло. А в те минуты, когда тебе будет позволено отдохнуть под бичом или в колодках, ты очнешься, и твой разум, твое тело вспомнят, что боль бывает разная, ты снова станешь способен разделять ее на более или менее сильную, снова станешь понимать, какую из частей твоего тела рвут на куски. Так неужели тебе это по душе? Ты все еще надеешься, что тебя спасут? Вызволят из этих стен? Ведь нет же, ты уже не веришь в это. Ты уже смирился с тем, что придется умереть здесь. Или на костре. Ты и с этим смирился. Смерть в огне уже кажется тебе временным неудобством, после которого наступит покой. Но ты ведь даже не предполагаешь, сколько времени пройдет прежде, чем тебе позволят умереть. И сколько это будет – для тебя. Ведь всего каких-то два часа назад ты пребывал в полной уверенности, что скоро окажешься на свободе, и теперь – вот, ты уверен в другом, ты уверен в смерти. Как это, оказывается, много – два часа, правда? Целая жизнь. Так почему бы тебе не заставить время течь так, как ему положено? Почему бы не прекратить все это? Почему не сознаться?

О. Я… невиновен…

В. Не хочется ронять достоинства; понимаю. Слабость. Это кажется тебе слабостью – признать, что ошибался, что стал служить не тем силам, не тем желаниям, признать, что так стойко переносил страдания за всего лишь пустое и злое тщеславие. Но это не слабость, это тоже стойкость, только другая. Надо иметь силу, чтобы признать свою ошибку, и чем ошибка страшнее, тем больше духовной силы надо иметь, чтобы сказать: «Я сделал это, но я раскаиваюсь в том, что делал». Не направляй крепость своего духа не в то русло, не трать его силы на то, что тебе предстоит. Просто откровенно, честно, без утайки, расскажи все.

О. Мне нечего рассказывать… я прошу вас… я ничего не сделал…

В. Своим упорством ты только делаешь хуже. Хотя… Могу тебе сказать, что в твоем ближайшем будущем намечена некоторая определенность. Это в чем-то хорошо, согласись, когда ты знаешь свое будущее. Ведь это одна из тайн, которые привлекают человека от сотворения мира, ради одного этого многие готовы продать душу кому угодно. Тебе о твоем будущем расскажу я. Это будет чередоваться: иглы, шилья и бич. Через три или четыре часа ты поймешь, что больше всего на свете тебе хочется двух вещей: сначала глотка воды, а потом – лишиться рассудка. И, напоминаю, это все еще продолжается та часть, о которой будет сказано «без пытки». Она будет продолжаться день или два. Или неделю. Хотя, может, час. Этого я еще не решил. Что поделать, знать будущее полностью не в силах человека. Но ведь тебе, я уверен, не очень хочется знать подробности того, что тебя ожидает. В одном ты можешь быть уверен: ничего этого не будет, если ты просто оставишь ненужный героизм и поговоришь со мной откровенно. Просто поговори со мной.