Дарья Кузнецова - Дым и зеркала Страница 7

— А почему вы меня Песней Вуалей называете? — робко поинтересовалась я.

— Карта такая. Мастерица иллюзий, актриса, неуловимый дух, грёза, — проворчала старуха и вновь повела меня сквозь зеркала и занавеси. — Больше ничего не спросишь? — с непонятной иронией уточнила она.

— То, что мне действительно интересно, вы или не знаете, или не расскажете. Зачем спрашивать что-то ещё? — пожала плечами.

— Приятно иметь дело со знающими, — хмыкнула пророчица и втащила меня в коридор. Вновь пробравшись между бесформенных нагромождений непонятно чего, мы оказались перед дверью, и жёсткая рука женщины, схватив меня за плечо, выпихнула на крыльцо. Хлопнувшая за спиной дверь ясно говорила о том, что аудиенция окончена.

Я медленно спустилась по ступеням и побрела в сторону дома, оглядываясь по сторонам в поисках экипажа.

Тот факт, что у пророчицы явные проблемы с головой, не вызывал сомнений. И было совершенно непонятно, как расценивать её слова: воспринять всерьёз или забыть как плохой сон. Рекомендация Пирлана дорогого стоит, но мог же он именно сейчас ошибиться!

С другой стороны, а что такого важного сказала мне эта сумасшедшая? Две силы. Одну из них я могу назвать с ходу: дор Керц, конечно. А всё остальное… Я же и так догадалась, что оказалась частью какого-то замысла. А чем ближе к трону, тем интриги опасней и жёстче, и нечего удивляться вероятной встрече со смертью. Утешает только, что моя собственная гибель не является неизбежным финалом.

Единственная достойная внимания рекомендация, говорить правду, была слишком расплывчата, чтобы слепо ей следовать. Кому говорить правду? Керцу? Спасибо, но мне дорога моя жизнь.

Ложь — это единственная броня Иллюзионистов, опасная в том числе и для самого хозяина. Расстаться с ней, быть откровенным, — это противоречит самой нашей природе. Поэтому, чтобы сохранить себя и не потеряться, очень полезно иметь стороннего наблюдателя, который знает правду. Для этого и нужны кровники. Люди, которые связаны с тобой крепчайшими узами, которые хорошо тебя знают и могут вовремя заметить опасные перемены. Кровники чувствуют настроение и эмоциональное состояние друг друга; не те эмоции, которые мы показываем всем вокруг, а те, которые испытываем на самом деле. В случае Иллюзионистов эти самые эмоции запрятаны глубоко-глубоко внутри. Это, конечно, не панацея, и иногда даже они не способны распознать надвигающуюся катастрофу, но обычно это неплохо работает, особенно если кровники обладают разной силой.

Меня с Пирланом связывают именно такие узы. И ещё с несколькими людьми, которые сегодня вечером придут к нему в гости. У Пира, как у учителя по призванию, очень много кровников; около трети учеников, если быть точной. К счастью, чувствовать можно только того, кто находится в зоне прямой видимости, иначе, полагаю, ему было бы очень трудно жить.

Весь путь до дома я терзалась мрачными мыслями и неопределённостью. А, добравшись до цели, решительно прошествовала сразу в ванную. Лучшее средство придания ясности уму и бодрости телу — прохладный душ. Не ледяной, я очень не люблю холодную воду, а именно прохладный, чуть ниже комнатной температуры. Можно даже не душ, порой хватает просто сунуть под кран голову, но сейчас этого явно было недостаточно.

Мысли о собственной судьбе соседствовали во мне с опасными и лишними воспоминаниями о Дайроне Тай-ай-Арселе. Последнее было, с одной стороны, понятно и объяснимо, но, с другой, пугало. Всё-таки, дор Керц — весьма эффектный мужчина, знающий, как увлечь любую женщину, а я не могу назвать себя искушённой в любовных играх. И предательское тело до сих пор чувствовало прикосновения, а зараза-фантазия рисовала, что могло бы случиться, не окажись я столь осмотрительной. Одно радует: тренированный разум Иллюзиониста не даст мне безоглядно и сумасбродно влюбиться в этого человека. Даже если какое-то чувство посмеет родиться, я вполне способна его со временем задушить. Выжить бы для начала.

К моей огромной радости, душ сделал своё благое дело. Тщательно просушив волосы полотенцем, я, не расчёсывая, кое-как собрала влажные пряди в косу и пошла одеваться. Гардероб у меня небогатый, но каждый раз я почему-то мучаюсь с выбором. Потянувшись, было, за своими повседневно-рабочими шароварами (в магазин добежать, с друзьями посидеть дома) в серо-серую (один тёмный, другой чуть светлее) полоску, вдруг передумала и почему-то решила быть сегодня яркой. Поэтому остановилась на изумрудно-зелёных хлопковых штанах (у меня вообще много зелёных вещей — это мой любимый цвет, хоть я не целитель) и жемчужной рубашке с травянистым вышитым узором вдоль ворота (сама вышивала!).

Дополнив всё это белой шалью, я прихватила удачно оставшуюся с прошлых посиделок пару кувшинов любимой яблочной броженицы и выскользнула на улицу.

У нас женщины не выходят на улицу с непокрытой головой. Не то чтобы это было запрещено или зазорно, просто — не принято, а мне к тому же идут платки и косынки. Да ещё солнце припекает очень ярко, особенно зимой, поэтому и мужчины редко брезгуют головными уборами.

Вот так, с кувшинами в руках — один на плече, второй, с другой стороны, в охапке, — я и двинулась в гости к учителю. Смотрелось, должно быть, довольно забавно; хоть сейчас картину пиши с избитым названием.

Подтверждение мыслей об эффектности образа пришло довольно быстро. Стоило попасть в их поле зрения, и стайка туристов-северян, — четыре женщины в длинных платьях сложного кроя и странных шляпках, пара мужчин, затянутых в узкие пиджаки и штаны, — о чём-то взбудораженно зашепталась, глядя на меня и дёргая за рукав своего проводника. Тот долго не мог понять, что им от него надо; но, когда я уже прошла мимо них, понял и окликнул меня.

— Госпожа, пожалуйста, постойте! — учитывая, что на неширокой пешеходной улице сейчас больше никого не было, делать вид, что я не поняла, кого зовут, было глупо. Поэтому я, вздохнув о несбывшемся, остановилась и обернулась. Надо было сразу, как только заприметила эту группу, свернуть на соседнюю улицу.

Я не слишком люблю туристов. Вернее, не совсем так; я к ним безразлична. А их наряды вовсе забавляют и вызываю жалость. Тесные женские платья с пыточными приспособлениями под названием «кольцо», которое принято затягивать до невозможности нормально вдохнуть, эти многослойные мужские одеяния, порой с теми же «кольцами». Лет двадцать назад у нас случилась повальная мода на эти наряды, но хватило её ненадолго. Всё же не с нашей жарой так утягиваться. Остались только узкие мужские брюки и рубашки, в каких утром щеголял дор Керц. Ну, ещё сапоги; но их научились делать великолепного качества, такими, что в них не жарко.