Вячеслав Шалыгин - Формула Вечности Страница 7

– Что за бред?! Я ненавижу Цех! Как я мог его усилить?

– Все просто, Хамелеон. Цех стал сильнее за счет введения в игру джокера, то есть Туманова. Он единственный Вечный, который способен помешать Хамелеонам в их главном деле – недопущении бессмертных в Вечность.

– А я здесь при чем?

– А ты стал причиной этого. И не сумел исправить того, что натворил.

– Туманов мертв!

– Я всегда знал, что Хамелеоны – никчемный, сырой материал, которому уготовано кануть в небытие вместе с бессмертными, – незнакомец вздохнул. – Однако надежда – это великая сила. Я надеялся, что ошибаюсь… но этого не случилось. Ты тупица, Хамелеон!

– Так он… жив?

– Формально нет, – человек взглянул на часы. – Хотя сейчас уже, возможно, ожил.

– Вот почему бессмертные считали его Избранным… теперь я понимаю. Его не убить даже Хамелеону!

– Вот именно. Для этого нужен кто-нибудь посильнее.

– Вроде тебя? – Хамелеон испытующе взглянул на незнакомца.

– Вот именно, – повторил неизвестный, поднял палец и коротко рассмеялся. – Только вроде меня нет больше никого на всей планете. Я такой один. Дошло?

– Да, теперь мне все понятно.

– Теперь! – незнакомец фыркнул. – Теперь тебе, конечно, понятно. Когда я объяснил. Где ты был раньше со своим «пониманием», жалкий идиот?!

– Пошел ты!

– Пойду, конечно. Не вечно же мне торчать в этом лесу. Что ты решил? Пойдешь со мной или останешься? Мне, в принципе, все равно. Для дела достаточно и одного помощника-Хамелеона. Ты предпочтительнее, не люблю работать с бабами, но если потребуется…

– Женю не трогай, – Хамелеон нахмурился. – Я согласен. Помоги встать.

– Понимаю, – незнакомец спрятал пистолет в карман, поднялся с корточек и подошел. – Сестра, святое дело… понимаю. Только без глупостей, ладно? Вздумаешь драться – убью.

Он наклонился и ухватил Хамелеона под мышки, помогая встать на ноги. Хамелеон воспользовался моментом и как бы невзначай ухватил помощника за шею.

– Очень надо с тобой драться! – буркнул Хамелеон и одним отработанным движением свернул незнакомцу голову.

Хруст сломанных шейных позвонков был слышен отчетливо, а голова человека развернулась на все сто восемьдесят градусов, но тело почему-то не обмякло, ноги не подкосились и руки не повисли плетьми. Незнакомец по-прежнему стоял рядом с Хамелеоном и крепко держал его под мышки.

– Ах ты, звереныш, – прохрипел незнакомец. – Думаешь, это все шуточки?!

Он сильно оттолкнул Хамелеона, и тот перелетел полянку на «бреющем», едва касаясь травы и вращаясь, как потерявший хвостовой винт вертолет. В конце короткого полета он врезался спиной в дерево и основательно сбил дыхание. Впрочем, это сейчас было не самым неприятным. Гораздо хуже выглядела сцена из кошмара наяву.

Незнакомец неторопливо нащупал собственные уши, помедлил, словно к чему-то примеряясь, и резким движением вернул голову в правильное положение. Процедуру сопровождал все тот же противный хруст костей. У Хамелеона даже свело зубы от этого звука.

Враг развернулся к Хамелеону и, массируя шею, сделал пару шагов к центру полянки. Движения его были неуверенными, а руки заметно дрожали. От былой твердости не осталось и следа. И все-таки он не собирался умирать или хотя бы падать без чувств. Нечто сверхъестественное, засевшее в бренном человеческом теле, упрямо удерживало незнакомца на ногах.

– Ты безнадежен, Хамелеон, – прохрипел он и, откашлявшись, сплюнул кровью. – Безнадежен и бесполезен!

Он снова сплюнул кровью, зашел Хамелеону за спину и приставил пистолет ему к затылку.

– Мой тебе совет, животное, – булькая кровью, проговорил незнакомец, – предстанешь перед Вечностью, не дергайся. Лучше сразу падай на колени и кайся. А о сестре не беспокойся, она скоро присоединится к тебе.

Говорят, будто перед смертью вспоминается вся жизнь, но у Хамелеона из памяти почему-то всплыл только один эпизод. Недавняя расправа над мастером Цеха Юрием Шуйским. Происходящее сейчас чем-то напоминало финал той успешной диверсионной операции. Только в роли жертвы выступал сам Хамелеон, а в роли палача… Как в свое время Шуйский, Хамелеон даже примерно не представлял, кто на самом деле этот экзекутор и почему он так свободно рассуждает о делах Хамелеона, Цеха и о промысле Вечности, но на него не реагируют ни инстинкт гнева, ни чутье, определяющее «своих».

«Не человек же он какой-нибудь новой породы! Впрочем, какая теперь разница? Нашел, о чем думать в последние секунды жизни!»

По лесу, распугивая птиц, прокатилось короткое эхо выстрела. Хамелеон судорожно дернулся, завалился вперед и уткнулся лицом в прелую листву.

Палач спрятал оружие Хамелеона в карман и, не задерживаясь у места расправы, неторопливо пошагал в сторону шоссе.

Примерно на полпути к трассе одежда и лицо человека стали полупрозрачными, а силуэт, казалось, потерял определенные очертания. С каждым шагом загадочный оптический эффект усиливался, и вскоре неизвестный «растворился» в воздухе. То, что на самом деле странный человек выбрался на обочину, можно было определить лишь по примятой траве.

Это походило на пробуждение после тяжелого долгого сна, в котором было много образов и событий, но ничто из происходившего не запомнилось, а лица и слова остались размытыми пятнами и невнятными звуками. Единственное, что запомнил Туманов, было слово «вечность». Все персонажи сна говорили о ней, словно о некоем месте, спрятанном в хитросплетении миров и путей Вселенной, а не как об отвлеченном понятии, но более глубокий смысл сказанного ускользнул от Виктора. Осталось лишь слово: «вечность». Туманов чувствовал, что ему следует разобраться с загадкой, но во сне сделать это он уже не успевал. Волна пробуждения несла его куда-то вперед и вверх, приближая к залитому солнечным светом золотистому берегу Жизни.

Виктор не сопротивлялся. В холодной пучине вечного сна было спокойнее, однако и у суетливого солнцепека побережья имелись свои преимущества. В первую очередь там ждали те, кто был Виктору дорог. Насколько важно быть рядом с ними, понимаешь, лишь когда уходишь бесконечно далеко, теперь Туманов знал это точно. И насколько щедр этот подарок судьбы – возвращение, тоже понимаешь, лишь попав туда, откуда нет возврата. Почти нет, как выяснилось.

Волна выбросила Туманова на горячий песок, схлынула и больше не вернулась. Он поворочался, тяжело перевалился на спину и уставился в пронзительно-голубое небо с ослепительным золотым диском в зените. Солнце старалось, и его усилия не пропадали даром. Виктор почувствовал, как теплеют руки и ноги, как из груди исчезает могильный холод, а ледяная маска превращается в лицо живого человека. В первую очередь начали слушаться веки – Виктор моргнул, – затем губы. Туманов облизнул губы пересохшим языком и попытался что-нибудь произнести. Получилось не сразу, но он повторил попытку, и слово все-таки сорвалось с губ. Едва слышное, слабое, но отчетливое.