Криминальный попаданец (СИ) - Круковер Владимир Исаевич Страница 8

— А на кварц кто ходить будет? — вдруг сказала хозяйка, разрушая послеобеденный кайф. — Как по ночам шляться, так мы первые, а как предписания доктора исполнять, так мы дрыхнем!

Я открыл глаза и посмотрел на медсестру, не говоря ни слова.

Медсестра молча посмотрела на меня.

— Иду, иду, — спустил я ноги с кровати, — вот только в туалете отмечусь и на кварц.

[1] Истина в вине, «Незнакомка», Александр Блок.

[2] «Улица Ленина» — песня группы «Ноль». Автор текста и музыки — Федор Чистяков.

Глава 5

Во снах моих Даманский, как вопрос,

Зачем мы «градом» там людей сжигали,

когда потом алкаш — российский бос

со сворой — остров запросто продали.

Хотел сказать: «пропили», просто так,

(сколько запросто «пропить» мою Россию!)

но я, возможно, охламон, чудак,

которого в ней чудом не добили.

Владимир Круковер, Воинский сборник

Лечащий врач, не зная уж как долечивать приблудного потеряшку, решил взбодрить мою амнезию витаминами и кварцевым облучением. Солнца в Вязьме по причине болотной низменности в декабре было мало, да и снег все время шел. Так и я не прочь загореть прямо в больнице, так что одевал синие очки и смирно лежал на спине или брюхе, кварцевался. Все равно завтрак проспал.

Собственно, и не хотелось есть. Какое — никакое, но похмелье наличествовало. Я лежал и пытался четче вспомнить арамейский сон, как-то проявить собственную личность. Вместо деталей службы почему-то всплыли стихи:

По вечерам я очень трудно сплю,

поскольку болят раны и суставы,

не столько сплю, как в забытье дремлю,

забыв про службу и её Уставы.

Во снах моих Даманский, как вопрос,

Зачем мы «градом» там людей сжигали,

когда потом алкаш — российский бос

со сворой — остров запросто продали.

Хотел сказать: «пропили», просто так,

(сколько запросто «пропить» мою Россию!)

но я, возможно, охламон, чудак,

которого в ней чудом не добили.

Стихи не подарили ответа, озадачив новыми вопросами. Что случилось на Даманском — маленьком, никому не нужном островке тут недалеко на реке Уссури? Кто такой «алкаш — российский бос? И почему бос?

В общем стихи были гнилые, антисоветские — это чувствовалось. И я даже перестал их вспоминать, потому что перегружали они мозг.

Ну а после процедур я был свободен, как выздоравливающий, до обеда, но мою свободу ограничили посетители. Буквально паломничество к моей койки началось.

Первой пришла старушка.

Не «божий одуванчик», а такая себе — кряжистая. Сняв шубейку обнаружила телогрейку с обрезанными рукавами и множество кофт, прикрывавших плотное тело. Под суконной юбкой виднелись лыжные шаровары с начесом. Обута она была в коротенькие валенки, вставленные в галоши.

— Ой, сыночек, — присела она на табуретку у моей кровати. — Ой, как тебя жалко-то. Я как прочитала в газете про тебя, горемычного, так и собралась. Вот — пришла.

Я молча ждал продолжения. Бабка тоже помолчала для важности, продолжила:

— У меня в хате места полно, одна живу. Все мои давно в Смоленск перебрались. Но навещают. Иногда. Так вот я и подумала, жить то тебе, беспамятному, негде. Да и денег у тебя нетути, написано, что тебе голого подобрали. Вот, а у меня хата большая. И дрова некому поколоть, да в огороде по весне работа найдется. Ты же умеешь дрова колоть?

Я подумал: умею ли я колоть дрова? Возможно. Так и сказал:

— Не помню я, бабонька. Может и умею.

— Вот, — радостно сказала гостья, — я и говорю — должен уметь. А у меня в погребе картошки, так перебирать надо. Воду опять же таскать. В баньку, в бочку, на кухню — вода нужна всегда, а колонка далеко, куда мне, бабушке, с коромыслом то управится, не по силам ужо. А ты парень молодой, здоровый… Здоровый, чай?

— Ну да, выздоравливаю похоже, — сказал я, наслаждаясь речами хитрой бабули.

— Так ты выздоравливай быстрей, да и давай ко мне. Вот адрес. И вот я тебе пирогов напекла с картохой. Много в подполе картохи, так перебирать надо. А пироги кушай, сама пекла.

Я потрогал узелок, пирожки уже простыли или вовсе были вчерашними. Проводил бабку добрыми словами, что подумаю, что время еще есть, не выздоровел пока до конца. И только вознамерился соснуть часок (привык к мертвому часу), как явился участковый.

Я почему-то подумал, что он крышует забегаловку, где я вчера рекетнул рыжеусого. Что такое рекет я и сам толком не понял, но подумаю над этим позже. А участковый пришел не просто, а принес мне временный паспорт — бумагу с моим фото, где было написано:

Временное удостоверение личности. Дано гражданину, который по причине травматической амнезии памяти не может назвать свои данные, но помнит свое имя — Владимир. У гражданина сняты отпечатки пальцев и разосланы вопросы по установлению личности в центральные отделы паспортных служб. Данное удостоверение служит временным документом для гражданина Непомнящих Владимира Владимировича, которое позволяет ему передвигать по стране и устраиваться на работу.

Подпись начальника паспортного стола.

— Спасибо, друже, — сказал я. — Хоть на работу теперь устроюсь, аванс получу. А то ни одежды, ни жилья.

— Ну на работе тебе с жильем помогут, небось в СССР живем. Общежитие завсегда дадут. Или снимешь недорого, тут в Индии одинокие недорого пустят на пожить.

— Приходила одна уже, картошка у нее, видите ли, в погребе портится, перебирать надо. И дрова колоть.

— А что ты хочешь, индивидуалистам горисполком не помогает, все сами. Все лето на рынке первыми овощами барыжат, а к зиме — картошкой. А ты парень, вроде, крепкий. Или еще не оправился? Как здоровье то?

— Да вроде выздоровел. Документ забавный, но хоть такой, спасибо. С меня пузырь.

— Ты сперва на него заработай, успеешь поставить. Я вот тебе бушлат принес, еще армейский. Теплый. Со вчерашней смены ребята, которым ты песни пел, обещали еще брюки и обувь принести, дома пошарят у кого что есть. Не пропадешь, среди людей живем!

Меня прямо растрогал этот милиционер. Мелькнула озорная мысль — пойти на работу в милицию. Только не возьмут сомнительного беспамятного Непомнящих Владимира Владимировича.

Следующий визит начался как-то «перестроечно». (Почему упоминается в обрывках памяти какая-то «перестройка» понять не смог). Зашел человек, мужчина лет сорока в теплом полупальто и овчинной ушанке и спросил:

— Скажите, вы верите в Бога?

Мне, опять так непонятно почему, показалось странным, что вопрос задан без акцента. Хотя, какой еще акцент у этого мужика с рязанским фейсом. И чудилось мне, что мужичек должен быть в пиджаке, белой рубашке и черной бабочке.

Мужик повесил на спинку свободной кровати свое зимнее и оказался в байковой лыжной куртке на зеленую рубаху, все на пуговицах, как и мои новые брюки в ширинке. Отсутствие молний смущало. Хотя никто и не вспоминал про них, так и пользовались пуговицами.

— Так вы, молодой человек, крещенный?

Соседи по палате, которые ответили на вопрос мужика частью отрицательно, меньшей частью положительно, ответили вместо меня. Частично, что я нехристь безбожная, частично, что не помнит он не хера.

А я сел на койке, нашарил вечно ускользающие тапочки, уставился на мужика явно не поповского вида.

— Наша товарищество приглашает тебя, брат, на службу. Сегодня после семи вечера. Если возжелаешь — могу проводить.

— Я — больной. А в больнице — режим.