В этой истории не будет злодея, и человек есть закон - Дарья Милл Страница 8

им наплести, но он продолжал с искренней убеждённостью заявлять о том, что не помнит, чтобы произносил хоть слово до того, пока не пришло время прощаться. Так подполковник Квон принял почётное звание жителя деревни фолков, что носила имя, случайно подслушанное одной растерянной девчушкой в разговоре людей — Патуи, вышедшее из давно позабытого слова, что непреднамеренно сболтнул путник, не слишком чётко говоривший на латыни.

У края обрыва материка стояло кресло-качалка. Кого бы бабуля Ия ни просила сопроводить её, никто не верил, что у старушки имеются дела на границе с нескончаемым океаном. «Какой вздор! Что же она могла там позабыть в такой мороз? У человеческих стариков с возрастом на холод начинают болеть кости». В ответ на все чужие возгласы Ия лишь сильнее куталась в шаль, смелой рукой поправляя шапку на жидких волосах. Из людей один только Хён Сок никогда не задавал ей лишних вопросов, и её это несказанно радовало.

— Расскажи мне, милый, как поживает твоя семья. — Ия улыбнулась, шагая ближе к краю плато. Снизу на неё смотрел бесконечный водный простор. — И сними-ка очки, я хочу видеть твой взгляд.

— Как скажете. — Повинуясь просьбе, словно приказу, Хён Сок избавился от очков и тут же сощурился в ответ на ударившее в глаза солнце. Оно всё пыталось пренепременно заглянуть в его лицо, на что он как истинный стоик не обращал и малейшего внимания. — Лин в полном порядке. В последнее время много занимается.

— Но это же ещё не всё? — бабуля сложила руки за спиной, наблюдая, как непослушный ветер раскачивает её кресло. — Как же Кассандра? И Кей?

— Кей? — от этого имени Хён Сока словно передёрнуло. — Не знаю. А Кэсси пишет новую книгу.

— Всё никак не уймётся. — Хриплый смех раздался откуда-то из-под платков. — Она всегда мне нравилась. Жаль только, что ты так и ни разу её к нам не привёл. — Ия замолчала, терпеливо выжидая, пока Хён Сок подхватит тон и скажет в ответ хоть слово, но этого так и не случилось. — Ты не против, если старушка поведает тебе одну историю? — Бабуля приземлилась в кресло-качалку, умещая весь свой вес меж двух её резных ручек, а затем прислушалась к ветру, словно на его волнах корабли приносили ей все те сказания об ушедших неведомых существах, которыми она любила баловать слух юных фолков. — Когда-то давно, когда я была ещё совсем девочкой, жилось в этом мире совсем уж тяжко. Старые Боги, пещеры, иглу, ледяные дворцы, хранящие тепло точно так же, как это делают ваши невесомые шелка. Я часто бывала одна, царапала что-то палкой на каменной глади рядом с рисунками древних и приговаривала на родном фолкском, да вот только всё не могу припомнить, как именно он звучал. Кажется, я совсем позабыла, как говорили наши прошлые голоса ещё задолго до того, как вы подарили нам новые. Тогда-то меня и прозвали Ией. Богов ради, не помню даже, что это имя означает, но при виде меня тот человек произнёс что-то, от чего на его глазах выступили слёзы. Ни раз я заходила к нему и слышала, как дух его умирает от боли. Только вот заговорить с ним я всё никак не решалась. Да и видят Творцы наши, он бы меня и не понял.

Хён Сок про себя улыбнулся тому, как бабуля Ия всё спутала. Ведь сюда человечество пришло не более шестидесяти лет назад. Бабуля никак не могла повстречать людей, по меньшей мере, за двадцать лет до прибытия Луиса Кортеса. Религия фолков, подобно людской, с каждым поколением начинала звучать всё менее убедительно.

— А человек тот был высок. Волосы его походили цветом на почву нашу дроглую, а глаза блестели на солнце словно разных цветов камни. Я никогда раньше не видела людей. И человека его красоты после больше не встречала. Кажется, он и правда был первым, с кем мы, фолки, столкнулись на Вайне.

И снова бабуля ошиблась. Её описание Кортеса никак не походило на реальность. Но Хён Сок продолжал слушать. Он всегда был рад компании этой старушки.

— С новыми словами пришло новое понимание. Конечно, тяжело было привыкнуть к тому, что нас вы прозвали фолками, а неизведанным ранее вещам приписали и вовсе чудные названия, если тогда и заметили их вовсе. Острова, материки, океаны. Всего этого мы никогда не знали, потому что просто не могли увидеть, что мир стелется шире наших землянок. А искусство… — Ия счастливо наполнила лёгкие свежим воздухом, прикрыв лицо шалью. Всё-таки и ей иногда становилось холодно. — В детстве я не могла и мечтать о том, чтобы мои черкания можно было назвать таким замечательным словом. Потом я часто воображала, что искусство так прозвали лишь после того, как тот человек увидел то, чем я расписала стены родного дома. И было бы славно, если бы это оказалось правдой. Это значило бы, что брат мой изучал то, что я создала собственными руками.

Бабуля замолчала, продолжая с мечтательным выражением поглядывать на разлившийся перед ней океан. Его волны изредка бились о скалы, покрывая белоснежный берег новыми узорами из водорослей и путая всё старое. Словно подрагивающие с ложбинками морщин пальцы бабули, он продолжал вить свою историю, между собой связывая незримые воспоминания хрупкой да невидимой паутиной. В этом океан был очень схож с Ией. Они оба часто сочиняли те удивительные вещи, что до чужого слуха могли донести лишь дивные птицы.

— Ну а ты, Хён Сок? Ты молчишь потому, что тебе нечего сказать, или ты просто не знаешь, как это сделать?

Её рассказ, упавший на хладную землю, намертво врос в неё корнями никогда бы не ужившегося здесь дерева. Один только Хён Сок успел услышать вопрос до того, как и он стал частью промёрзшей до самых глубин Вины.

— Слова на моём языке не заслужили быть понятыми. — Ответил он, и вслед за его дыханием группа снежинок пошла в неведомом танце.

— Любая мысль достойна того, чтобы однажды её представили свету.

В подтверждение суждения бабули где-то в дали вскрикнула птица. Возможно, Хён Соку просто послышалось, но он принялся шарить глазами по безграничному небу. Слушать он привык, но вот говорить ему отчаянно не хотелось.

Эндрю прибыл как раз в тот момент, когда терпеть тишину Хён Соку стало невыносимо. Рука об руку с Ики он успел начесать и загладить каждый сантиметр шерсти Ко — большого собакоподобного зверя, чрезвычайно схожего с белой медведицей. От части она была такой же лопоухой и вечно улыбающейся, как и Эндрю, что гордо