Ариадна Стим. Механический гений сыска. - Тимур Суворкин Страница 8

Партия завершилась. Гости принялись расходиться. Мы с Бедовым остались наедине.

– Ну а что там со смертью Меликова, дело как, движется? По шрамам узнать что-нибудь удалось?

– Работаем. Запросили по архивам Петрополиса, не было ли больше трупов с подобными следами. Потом написали в Екатеринозаводск, где Меликов жил до двадцати пяти лет. – Я со вздохом вытащил из секретера папку, передавая ее поручику.

Бедов матернулся. Затем выплюнул сигару и с отвращением вернулся к фотопластинам. Я не смотрел. Каждую из них я мог бы описать и с закрытыми глазами.

Трое. Первой около двадцати, все тело в порезах и ссадинах, светлые волосы наполовину содраны с головы. Порезы странные, образующие на теле сложный геометрический узор. Мужчина. Глубокие раны на ногах. И снова разрезы по всему телу. Третья почти девочка. Множество ран и шрамов, а на одной из рук вовсе нет кожи, мясо разошлось, обнажая желтую кость со множеством бороздок, точно по ней проходились пилой.

– Когда их так? – после некоторого молчания спросил поручик.

– Четырнадцать лет назад их нашли в лесу близ Екатеринозаводска. Охотничья собака разрыла свежую могилу.

– А Меликов?

– Как сообщают, уехал из города за восемь месяцев до этого. Но я сомневаюсь. Все трое умерли не от ран. Более того, видишь: многие порезы на телах жертв успели зажить. Их мучили долго. Очень долго. Но смерть каждого наступила от удара тупым предметом по затылку. Подозреваю, что их убили, заметая следы. Например, когда одной из жертв удалось бежать.

– Но если Меликов стал жертвой этого душегуба, почему он не обратился в полицию?

– Видимо, потому что его мучитель имел куда больший вес в обществе, чем он сам. Я просмотрел список всех, кто находился на благотворительном балу, после которого учитель слег с горячкой. И знаешь, какой интересный факт я открыл?

– Ну?

– На балу присутствовал известный фабрикант барон Клекотов. Месяц назад он был избран членом Промышленного совета, в связи с чем вместе с семейством переехал в столицу из Екатеринозаводска. И Меликов знал барона. Пятнадцать лет назад он был нанят им на службу: давал уроки музыки и пения домашним. Так что теперь лишь осталось понять, как прижать Клекотова и при чем здесь вообще футляр, в котором нашли покойного.

1001

Утро выдалось дымным: забастовки в городе начали идти на убыль, ветер утих, и улицы снова ушли в темноту. Врубив на локомобиле прожектор, я вел машину с самой малой скоростью, разгоняя клаксоном кашляющую толпу.

Рядом громко щелкало: Ариадна вертела головой, то разглядывая слепых лошадей-тяжеловозов, поднимающих к небу затянутые в респираторы морды, то крашенные зеленым бумажные флажки, вывешенные на мертвые, давно высохшие деревья на тротуарах.

Меж тем дома вокруг нас начали расступаться – мы выезжали на Содовую улицу. Рельсы здесь были проложены сразу в шестнадцать рядов, чтобы пропускать не только гражданские локомобили, но и бесчисленные торговые составы, питающие жадное чрево Угольного рынка. Минуя семафорящих прожекторами стрелочников, мы влились в текущий по улице грохочущий поток машин, скупо освещенный повешенными прямо над путями дуговыми лампами.

Уличное освещение помогало слабо, а потому я не спешил сильно увеличивать скорость. Этот участок пути не зря прозвали в народе «мясными рядами» – множество дешевых кабаков и пивных, ночлежек бедноты и жилищ разнорабочих, все это почти ежедневно давало рельсам кровавую пищу.

Наконец огромный улей рынка остался позади. Облезлые здания складов и покосившиеся от множеств надстроек и перестроек жилые бараки, воровские притоны и дешевые бордели стали понемногу отступать вглубь улицы, а вскоре вдоль рельсов и вовсе потянулись только приличные дома. Количество ламп над путями прибавилось. Затем дым и вовсе закипел от бьющего сверху света. Мы пересекли Черный, а затем и Парадный проспекты. Толпа изменилась. Теперь тротуары заполняла богатая публика в безукоризненно скроенных замшевых респираторах. Заблестели медью и хромом легкие прогулочные локомобили. Зазеленели пальмы, укрывшиеся за огромными витринами дорогих магазинов.

Еще десяток минут езды – и впереди замаячила титаническая вертикаль Пантелеймонова подъемника. Миновав окруженную бастионами и орудийными капонирами громаду Михайловского замка, из цитадели которого четверть века наводил страх на своих подданных грозный государь-рыцарь Павел, мы подъехали к дежурившему возле подъемника отряду жандармов. Показав офицеру документы, разрешающие мне доступ в Верхний город, я завел локомобиль на длинный металлический помост. С грохотом заработали механизмы, и машина ушла вверх. Смог вокруг кабины бессильно распался, и я наклонил голову, давая себе время привыкнуть к солнечному свету. Лес городских труб теперь маячил далеко под нами.

Противовесы замерли. Щелкнув, сомкнулись рельсы, и наш локомобиль плавно пошел по ажурным, качаемым ветром мостам, соединяющим сады, особняки и многоэтажные дома Верхнего города.

Самые скромные здания здесь возносились в небо всего на одной опоре, другие, покрупнее, на двух и трех, и лишь самые роскошные из них занимали больше восьми. Клекотов явно не пожалел денег при покупке особняка: двенадцать опор несли не только трехэтажный хрустальный дворец, но и целый сад со своим собственным озерцом, карликовыми деревьями и украшающими дорожки гальванопластическими скульптурами.

Вооруженная охрана, уже предупрежденная о нашем