Александр Холин - Беглец из Кандагара Страница 8

«Лицо его покраснело, глаза сверкали странным светом. Он раскачивался на ногах, охваченный несказанной эйфорией. Само пространство вокруг него, казалось, проникнуто тонким свечением. Лицо его преобразилось, будто какой-то всемогущий дух внезапно вселился в его душу, создавая в нём и вокруг него губительную трансформацию своей собственной природы»[4].

Вероятно, просто боялся видений, преследовавших его. Да уж, не сразу Москва… ох, нет. Не сразу Берлин строился. А практика завоевания власти у молодого солдата была за плечами, и практика немалая, иначе он не пялился бы просто так, от нечего делать, на копьё Лонгина.

— Вы знаете, что это за оружие? — как бы случайно поинтересовался профессор. — Вы так долго его рассматриваете, что меня оно тоже заинтересовало.

— Да, знаю, — твёрдо кивнул отставник. — Я смотрю на копьё Зигфрида. Именно оно принесёт победу своему владельцу!

Карл Хаусхофер вспомнил об этой немногословной встрече в одном из залов музея, потому что сейчас ему предстояло увидеть мечтавшего тогда о победе воина. Пути судьбы неисповедимы и она снова благосклонно свела двух представителей разных слоёв общества.

А ничего в этом мире просто так не случается. Если судьбе угодно было прослыть сводницей, то в этом есть свой сакраментальный смысл, а может быть, и будущее страны, и будущая история. Ведь так всегда и происходит в этом несложном и хаотическом мире.

Профессор покинул «Опель-адмирал», услужливо открытый Германом Фиртом, ещё одним ассистентом, приехавшим вместе с профессором. Но, в отличие от Рудольфа Гесса, Фирт старался во всём подражать Хаусхоферу. В этот раз он был одет в такой же коричневый двубортный костюм в полоску, представительскую фетровую тёмно-шоколадную шляпу с глубокой тульёй и широкими полями. Правда, для полного подражания ассистенту не хватало массивного кожаного портфеля с двумя замками, с которым Хаусхофер никогда не расставался, но это была уже излишняя мелочь.

В приёмной для посетителей их встретил сам заместитель начальника тюрьмы и после взаимных приветствий сообщил, что заключённые доставлены в отдельный кабинет для допросов и что профессор имеет право посещать их в любое подходящее для него время. Дирекция тюрьмы относится благосклонно к посещениям таких уважаемых личностей. Эта новость обрадовала Хаусхофера, потому как он полагал плотно поработать с попавшими под арест молодыми людьми.

Массивные железные двери неприветливо лязгнули перед ним, обнажив вход в человекохранилище. Помещение действительно выглядело слишком уж казённым — с отвратительными стенами, вымазанными в жёлто-зелёный «хаки», с прикрученным к полу металлическим столом, стоявшим в центре, и такими же неуклюжими табуретами. Оба заключённых уже поджидали посетителя, хотя вряд ли догадывались, кто их побеспокоил своим визитом.

Дверь утробно лязгнула, и оба заключённых тут же вскочили и приветствовали вошедшего вытянутыми вперёд и чуточку вверх правыми руками с возгласом: «Хайль!» Эта руна «Хагаль», или попросту «Хайль», стала одной из основных в диссидентском движении коричневых рубашек.

Профессор отметил, что молодые заключённые даже в не предвещавших ничего хорошего условиях следили за собой и брились по утрам, то есть соблюдали необсуждаемую армейскую дисциплину. А это значило многое: сломанный человек ни на что уже не годился, как только стать подопытным кроликом для лабораторий. Правда, этим арестантам тоже предстояло исполнить роль подопытных, но несколько иного плана. Хаусхофер подошёл к ним, посмотрел, не мигая, в глаза каждому и удовлетворённо кивнул.

Рудольф Гесс был одет в вельветовую куртку на металлической молнии. Эта застёжка, недавно вошедшая в моду, сразу же стала очень востребованной в различных слоях общества, а для арестованного какой-нибудь «тюремный халат» с застёжкой-молнией — просто модельный шик! Адольф Шикльгрубер выглядел несколько похуже своего сокамерника, поскольку не сменил ещё или же просто не успел сменить потёртое солдатское обмундирование на приличную гражданскую одежду. Скорее всего молодого человека замучили банальные финансовые затруднения. Это тоже заслуживало особого внимания.

— Как чувствуете себя? Как настроение? — протокольное осведомление о здоровье было для Хаусхофера обычным жизненным ритуалом. — Есть ли какие-нибудь срочные пожелания? Жалобы на содержание?

— Нет, ничего. Спасибо, — постарался бодро ответить Гесс. — Судя по вашему приезду, всякие дальнейшие неурядицы будут легко устранимы. А наши заявления в теперешнем положении могут только отрицательно повлиять на окончательное решение проблемы.

— Кстати, — вскинул на него взгляд Хаусхофер. — Кстати, что это за приветствие «Хайль», которым вы меня встретили?

— Это мы недавно придумали, — объяснил Гесс. — Любой символ — это отражение потустороннего мира, то есть Зазеркалья. Новая национал-социалистическая партия должна иметь свой символический статус, иначе все наши старания могут сойти к нулю. К тому же так звучит одна из древних рун, которая говорит о разрушении старого и возникновении нового. Именно такой мы видим будущую Германию. Но лучше в этом вопросе мы прислушаемся к вашему совету. Во всяком случае, меня это ещё ни разу не подводило.

— Возможно, вы и правы, Рудольф, — профессор потёр кончиками пальцев виски. — Я намерен провести с вами несколько предварительных бесед. Здесь нам никто не помешает, меня это место устраивает, а вам придётся несколько потерпеть. Ну и время сейчас играет нам на руку. Вот вы, — обратился он ко второму заключённому. — Вы помните меня?

— Да, господин профессор, — кивнул тот. — Вы подошли ко мне в замке Харбург возле копья Лонгина. Мне показалось, что мой ответ вам понравился, именно поэтому я вас и запомнил.

— Точно. Именно так, — кивнул Хаусхофер. — Иначе бы вы не были сейчас здесь, на свидании со мной. Но ближе к делу, господа. Вам обоим доподлинно известно, что история человечества — удивительная вещь. Она предстаёт перед человеком фундаментом своего прошлого: вот жизнь этой планеты, вот что на ней случалось и будет случаться, вот кому всегда поклонялись и будут поклоняться. Значит, тебе, человек, решать — нужна ли жизнь вообще? Каждый человек решает эту проблему только сам. И главное решение — за тобой, человек! Что на этой планете должно свершиться, то обязательно свершится, хочешь ты этого или не хочешь. Если же хочешь, то будущее прислушается к тебе. Ведь оно во всей своей неизменности подобно глине, из которой можно вылепить всё, что хорошо для будущего и для настоящего. Я доходчиво выражаюсь?