Федора Кайгородова - Тайна желтого окна Страница 9

Однажды на морской базе отдыха мне довелось стать свидетелем любопытного разговора молодых, бодрых, загорелых, но отошедших от дел людей преклонного возраста, как принято говорить.

– Мало им романтики в науке? – бурчал один, с большим лбом, переходящим в лысину. – Мы не искали легких путей! Мы делали то, что было полезно человечеству. А они что сделали? Что создали? Кому облегчили жизнь?

– Да? Они думают, что снег – это красиво? А что они будут делать с вьюгой? С буранами? Метелями? – добавил спортивный брюнет.

– Ах, вам удалось застать эти загадочные явления природы? – удивлялась дама в старинном купальнике с рюшечками, кстати, ее всюду сопровождала обезьянка, очень похожая на ту, которая бомбила меня шкурками.

– Ну, что вы? – смутился мужчина. – Конечно, я сам об этом не знал… не видел… Но по рассказам, по фильмам… И работа моя… давала простор для творчества. Так что, я о таком предмете, как снег, имею довольно, э-э, пространное представление.

Очень скоро коричневое существо наело, вероятно, новых шкурок. Оно повисло на ветке прямо перед моим лицом и ехидно захихикало, раскручивая банан. Сообразив, что благородное животное пытается меня уведомить о предстоящей бомбардировке, я живенько соскочила с сиденья и оглянулась в поисках дорожки. В лесу заметно потемнело, непонятно, по какой причине. Но дорожка продолжала светиться отраженным светом, я ее быстро нашла, были видны даже цветовые указатели.

Камнем преткновения в спорах между молодым и старшим поколением стало разноцветное небо. Косных предков особенно раздражало требование вернуть белые облака. Как будто бы желтые создавали специально! Именно облака стали флагом, которым размахивала агрессивно-прогрессивная молодежь в борьбе за свои права – и действительно, желтым оппонентам крыть было нечем.

Много лет мы не обращали на наше общее небо никакого внимания – кому оно интересно, кроме поэтов. Небо, оно и есть небо, чего на него смотреть – кажется, там плавают довольно скучные однообразные облака, то голубые, то белые. Сталкиваются, разлетаются, бегут по своим заоблачным традиционным делам, не побеждая, не проигрывая и не мешая ни друг другу, ни человечеству – все это считается относительным порядком на нашем небосклоне. Когда появилась легкая желтизна по всему небу, когда стали налетать яркие желтые тучки – никто не заметил. Общество соизволило потревожить себя лишь после того, как заметило бесцеремонность желтых тучек – они возникали всегда неожиданно, налетали неизвестно откуда, расталкивали другие облака, как рыночная торговка на базаре, казалось, что они созданы из другой субстанции. Ученые немедленно подыскали логичное обоснование редкому феномену, – и все остались довольны. Кроме, белооблачников, конечно.

А небо, между тем, все больше становилось похоже на мятущийся многослойный пирог: то голубое, то прозрачно-желтое – оно так нравилось мечтателям. Как глаза белого тигра. Вам приходилось заглядывать в полосатые глаза белого тигра? Уверенность сильного зверя прячется за их холодностью и видимой беспристрастностью.

Только сначала движение белых облаков напоминало очередную игру инфантильных юнцов в «казаки-разбойники», но вскоре оно приобрело такой размах, что начало застревать в горле у общества, вызывая то аллергию, то скепсис.

Иногда оно приобретало такую мощь, что становилось похожим на гром среди ясного неба – так, кажется, говорили в старину, если я правильно выражаюсь: уже давно нет ни грома, ни ясного неба.

«Обла-ка! Об-ла-ка! Бе-лы-е! – скандировали защитники природы. – Вер-ни-те пла-не-те био-сферу!» – эти лозунги настойчиво бились в главных цитаделях покоя – в геопарках и акваскверах, что определенным образом мешало возвышенному течению мыслей горожан, и чего не должно быть в цивилизованном обществе, по мнению политологов.

Теперь эти непримиримые оппоненты Дворца чудес и правительственной системы планеты первыми исчезли с поля боя, за что их, впрочем, нельзя было осуждать: у них не было ни высоких стен, ни оружия локального наведения.

Похоже, я зашла слишком далеко, как в своих рассуждениях, так и в реальности – в саду стало гораздо тише и темнее. Светящиеся розовые шары улетели так высоко, что их свет слабо долетал до зеленых тропинок, окрашивая их в фиолетовые тона. Может, это способ мирного сосуществования с кукушками? Скажем, они затихают при определенном свете или, наоборот, полной тьме? Действительно, то ли кукушек здесь было меньше, то ли они не любили темноты, то ли одиночества, но птичий гам начал ослабевать.

Опять раздалось тренканье моего пипла – по главному каналу звучал Верин голос. Прежде чем нажать кнопку приема, я включила внешнюю защиту связи – она не спасала от птичьего клекота, но с ней все же можно было говорить.

– Женя! Жень! – Вера говорила взволнованно и даже нервно.

– Что случилось?

– Есть! Живые есть!

– Где живые? – я не сразу поняла, о чем идет речь. – Ты старомодный детектив смотрела?

Даже сквозь крохотное оконце браслетика было видно, что Вера бледна, как полотно.

– Женя! – укоризненно сказала Вера. – Я про змей говорю! А кстати, где ты находишься? У тебя темень такая вокруг! Будь осторожна! Тебе не нужна помощь?

– Нет! Я сейчас вернусь! Где они?

– Снаружи!

– Но там же Володя! Скажи, ты не видела его?

– Не-ет! А где он?

– Домой пошел!

Я тут же побежала назад, и под моими ногами зажигались похожие на светлячков светочувствительные камни, искусственного, разумеется, происхождения.

Выскочив из сада, я заметила, что сумерки еще не наступили. В лаборатории я сразу же включила монитор – на всех внутренних сайтах висели последние объявления.

Ньюпенсл – так окрестили институтские остряки неизвестно откуда взявшуюся породу змей. Потому что она не больше того древнего инструмента, которым когда-то рисовали и даже писали – карандаш назывался, а по-английски – ньюпенсл. Десятки специалистов набросились на бедные создания, чтобы измерять, наблюдать, исследовать. Другие пытались анализировать и делать прогнозы. Ни у тех, ни у других ничего путного не выходило. Все ждали: что будет дальше?

Точных сведений было немного. Подвижные, юркие. Смертельно ядовитые. Практически неуловимы. Биологическая ткань.

Наружное наблюдение заставляло предположить, что змеи плодовиты и чрезвычайно жизнеспособны. Что умеют передавать какие-то электрические сигналы. Так вот почему мне вспомнилась картина Рауля Рошетта – там волосы у всех участников действия вздыбились под влиянием электричества. Можно было не спрашивать у Августина, нашел ли он объяснение моему выбору именно этой картины. Я и сама все поняла – бедный Августик искал решение проблемы в моем подсознании, связанном, по его мнению, с нашим общим миром.

И все-таки я надеялась, что речь идет о каких – то единичных экземплярах. Я не знала, звонить ли Володе. Информации было так мало, что если бы он был дома, он бы немедленно помчался на полигон. Медленно, словно нехотя, я вышла на улицу. «Северный» был похож на город в осадном положении: никого не видно, но все здесь.

– Смотрите, смотрите! Нет, не туда – на экран биолокатора, – услышала откуда-то издалека голос Питера. – Боюсь, что они нас окружают.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я побежала к ближайшей арке, где был установлен один из больших экранов биолокатора. Аппарат показывал струящуюся массу красных точек – они двигались, ползли и катились, словно валы, в сторону институтских стен. Было непонятно, откуда они берутся – словно вырастают из-под земли.

Мне стало плохо:

– Володя! – одними губами сказала я, испытывая потрясение от одной мысли, что он может очутиться среди этих смертельных точек. – Он уходил в город, – сказала я, ни к кому не обращаясь.

– Здесь я! Жень! Рядом с тобой!

Я оглянулась и всхлипнула, увидев его белозубую улыбку прямо перед своим лицом. Две крупные слезы скатились по моим щекам и растаяли в его больших шершавых ладонях.

– Я вернулся полчаса назад! Я же не мог остаться в городе, когда ты здесь.

Обняв меня за плечи, он шептал что-то про попугая и про обед, и про соседку, которая так добра, что согласилась присматривать за нашей квартирой в наше отсутствие. Мне было тепло и хорошо: я – под его защитой, а он – под защитой вот этих толстых непробиваемых стен. Я с надеждой посмотрела на высокие стены, вовремя вспомнив, что наш полигон не зря называют бастионом. Он так напоминает средневековую крепость, что, порой, кажется, что сейчас придут в действие подъемные мосты, а из рвов покажутся морды голодных львов и крокодилов.

«Северный» изначально был признан одним из самых опасных сооружений века. При его строительстве были учтены интересы людей, поэтому он располагался вдали от городских кварталов. Широкое кольцо зданий не имело выходов на улицу: ни окон, ни дверей. Войти внутрь и выйти можно только через высокие стрельчатые арки, похожие на готические окна. На них крепились ворота, декорированные под дерево. На самом деле эти двери могли выдержать многодневные удары стенобитных машин. Непроницаемыми также считаются стены из пенокамня – его еще называют пушистым камнем.