Роман Буревой - Призвать дракона

Роман Буревой

Призвать дракона

Пролог

Елень

– Новый лук!

– Ни за что!

– Отдам свой панцирь взамен.

– Панцирь кожаный, а не из пластин хадха! Оставь себе.

– Прозрачный панцирь? Ну ты и жучила! Ни один лук не стоит самой крошечной пластинки хадха! Ну ладно… Новый кожаный панцирь и в придачу корзинку марципана.

– Корзину марципана? Где она? Где? Не вижу! – Рад принялся хлопать по карманам камзола и брюк.

Старые брюки из шкуры болотной ящерицы, доставшиеся младшему брату в наследство от Лугора, болтались на тощих мальчишеских ногах, и при каждом хлопке из дырявых карманов сыпались крошки. Рад был сладкоежкой, потому в карманах вечно таскал марципан и пряники, завернутые в листья лопуха или вообще ни во что не завернутые. Теперь все эти крошки, засохшие кожурки и шелуха обсыпали нарядные начищенные до блеска сапожки Елень, красавицы шестнадцати лет от роду и старшей сестры Рада. То есть Радомира, но полным именем его в неполные четырнадцать не величал никто.

– Вредина. Корзинка будет. Матушка обещала в базарный день подарить! – заверила Елень.

– Ах, обещала! Корзину-корзинищу. Небось ту самую, в которую яблоки мы собираем? Или ту, в которой ты нитки для вязания держишь!

– Нет у меня ниток! И спиц нет! Вранье! – яростно запротестовала девчонка, щеки вспыхнули, даже мочки ушей заалели.

«Лук и вязальные спицы друг с другом соседствовать не могут», – утверждал старший брат Марк, а Марка в семье почитали юным мудрецом.

– Ой, умру… Для Тима кошелек бисерный…

– Молчи, Рад!

– А корсет! Корсет купила! Я же видел, как ты в него затягивалась! Две служанки за ремешки тянули, чуть не лопнули – служанки и ремешки. А Тим тебе на ушко: «Моя елочка!»

Елень попыталась стукнуть его кулаком по загривку – не попала. Радомир ловко увернулся и, отскочив на безопасное расстояние, продолжал скалиться, выглядывая из-за корзин с яблоками. Просторный, мощеный булыжником двор усадьбы был заставлен телегами долинников и корзинами, полными яблок, желтых и красных, каждое размером в два Радомировых кулака. Год выдался яблочный. Будут теперь и варенье, и сидр, и лимонад, и компоты.

Говорят, яблочный год – драконий год.

– Вредина! – похоже, Елень начала по-настоящему злиться. Но при этом все еще надеялась выменять у брата лук – на грядущих стрельбах в Альдоге без этого лука никак главный приз не взять. А Елень мечтала взять приз в этом году – стреляла она классно. – А карты? За карты отдашь лук?

– Какие карты? – насторожился Рад. – Ты что, гадать меня вздумала учить? Так это не ко мне, это к Анне с картами ступай.

– При чем здесь гадание! Ну ты и тупак! Карты географические. Старые-престарые.

– И что?.. – Радомир вытаращил глаза, изображая недоумение. – Старые карты – ненужные карты.

Отец говорил, что еще двадцать лет назад мир был совсем иным. А теперь что ни год, то рисуют новые карты, новые моря, новые заливы и мысы, новые острова. Старые карты уже ни на что не годятся – в них торговцы заворачивают рыбу.

– Во-первых, там горы нарисованы. Горы, к твоему сведению, почти не меняются, только побережье! Во-вторых, там дорога к сокровищам. Указано, где зарыты.

Сокровища! Перед подобным соблазном Рад не мог устоять, хотя и усомнился, что Елень правду бает.

– Идем, показывай свои карты, – сделал он вид, что соглашается через силу.

Солнце садилось, уже весь двор погрузился в сумрак, и только беленая стена главной башни и медная ее крыша горели на солнце, да еще солнечный закатный ободок полыхал на медной черепице стенного укрытия. Усадьба год от года все больше походила на крепость – обзавелась и каменными стенами и сторожевой башней, и глубоким рвом. Мост, правда, через ров сделали постоянный, а не подъемный, но он удобно простреливался с надвратных башен.

Они побежали к дому, лавируя между телегами и людьми с корзинами, по винтовой скрипучей лестнице взлетели на чердак. Самое верхнее овальное окно выходило на запад, и в этот час золотом переливались висящие под потолком старинные ковши и медные тазы, и легкие золотинки пыли плыли в воздухе, как звезды в небе.

Никогда больше в жизни Рада не было такого летнего вечера – пропитанного яблочным ароматом, пронизанного косыми лучами закатного солнца. Тот мир разбился, разлетелся стеклом, когда жизнь вызверилась с неожиданной злобой.

Елень поманила брата в угол, к огромному сундуку, обитому медными полосами. Много лет назад он был заперт на большущий замок, но со временем одно ушко отвалилось, и теперь содержимое сундука становилось добычей каждого любопытного, который осмелился поднять крышку. То есть сделался добычей Елень, потому как любопытнее ее не было в замке человека. Среди полуистлевшей одежды и нескольких старинных логбугов в кожаных переплетах с застежками, таинственных книг, написанных на забытом ныне языке, Елень отыскала черную папку. Как и книги, она была украшена сверкающей белой пластиной с изображением дракона. Ящер с гребнем на голове и распростертыми крыльями свернулся кольцом в попытке ухватить себя за хвост. Говорят, много-много лет назад дракон летал по небу и плевался огнем, но потом он состарился и летать перестал, но огонь почему-то продолжал падать с неба, только все реже и реже…

«Гнев небесный иссяк», – радовались люди.

Но, видимо, рано. Настало время иных напастей.

– Вот, гляди! – Елень торжественно открыла папку.

Внутри лежали огромные листы бумаги, много раз согнутые, потемневшие с изнанки до коричневого оттенка, прорванные на сгибах, распространяющие терпкий грибной запах. Опять же на одном из сложенных листов Рад заметил значок дракона, белый на черном фоне. Затаив дыхание, мальчик развернул первый лист. Елень не обманула, это была карта. Цветная, сделанная в основном синей и коричневой краской. Причудливо изогнутый горный хребет, испещренные трещинами склоны. Казалось, кто-то рисовал их, глядя на мир с заоблачной высоты. Уродовала прекрасную карту грубо прочерченная красным извилистая линия. И еще в двух местах стояли жирные черные кресты.

– Что это? – прошептал Рад.

– Видишь, крест. Значит, здесь что-то зарыто, – без тени сомнения заявила Елень. – А вот это, гляди…

Она развернула вторую карту. Там тоже был хребет, только нарисованный куда более мелко, так что на карту поместился даже кусок Открытой долины. Что это Открытая долина, Рад узнал сразу – карта Долины висела у отца в комнате на стене. И опять же здесь была прочерчена красная извилистая линия. Дорога, если красным, конечно, отмечена была дорога, пересекала горный хребет через один из перевалов. Красная краска почти не пострадала от времени. Цвет был воистину алый.

Что было изображено на третьей карте, Радомир разглядеть не успел. Едва он потянулся к последнему, сложенному в несколько раз листу, как ударил колокол на башне.

– Ч-что это? – Елень подняла глаза на брата.

У нее были васильковые глаза. Иногда Раду казалось, что они светятся в темноте.

Колокол вновь загудел, куда более тревожно. Откуда-то издалека, из-за стены долетел то ли визг, то ли крик. Елень кинулась к лестнице. Рад бросил карты обратно в сундук и побежал за сестрой.

Во дворе больше не разгружали корзины с яблоками, народ сбился в кучу и все смотрели на князя. Отец стоял у колодца, обнажив меч, и кричал:

– Закрывай ворота! Женщины – в дом!

Все мужчины были либо во дворе, либо в подвалах, куда сгружали на зимнее хранение яблоки. Оружие держали под рукой в стойках у стены – секиры, мечи, луки, колчаны, полные стрел. Опять же в подвале хранились палицы да топоры. А вот панцири из чешуи хадха, оружие дорогое, штучное, держали в доме, в арсенале, и за ними уже никто не успевал. Кожаные камзолы – плохая защита от стрел и мечей. Правда, с волос мейнорцев стальной клинок соскальзывает, как санки в морозный день с горы, но от стрелы не защитит густая челка, стрела пробьет и лоб, и висок. Говорили, правда, что от лба короля Тигура стрелы отскакивали, но не у каждого мейнорца медный лоб.

Князь кинулся к воротам. Радомир, скатившись кубарем с лестницы, – вслед за отцом. Два старших брата успели выскочить из подвалов. У Лугора в лапищах игрушкой смотрелась секира, Марк прихватил двуручный меч. Рад и так был вооружен – колчан за спиной, в руках новый тугой лук, тот самый, который четверть часа назад пыталась выторговывать сестрица Елень. Лук отличный, сделанный Лугором, из такого можно пробить стальной щит с расстояния в сто шагов. Но броню хадха и ему не осилить, даже если Лугор самолично его согнет.

Наверное, все было бы иначе, если бы колокол ударил минутой раньше, и кто-нибудь успел затворить ворота! И не только затворить, но и заложить окованным медью брусом. Тогда беда обошла бы их дом стороной. Но не успели. То есть створки свели вместе два долинника, что привезли в усадьбу яблоки, а вот брус так и не встал на место. Лугор только-только принялся его опускать за скобы, когда с той стороны ударили в дубовые створки так, что оба садовника отлетели в стороны, а Лугора ринуло к стене. Он полуприсел, все еще сжимая в руках брус и глядя, как во двор неспешно вползает уродливая, похожая на огромный медный котел голова. Вслед за головой полезло громадное туловище на коротких и толстых ногах, прикрытое прозрачными пластинами. Радомир застыл на месте. Рука, поднятая к колчану за стрелой, так и замерла в воздухе, оледенела. Боевой хадх! Рад слышал о них, но видел в жизни впервые. То есть живого хадха он вообще видел впервые. А боевого – тем паче. На спине чудища восседали двое, прикрытые горбом-наростом, будто живой башней. Из-за ограды прозрачных пластин одна за другой тут же полетели стрелы, Раду повезло – первая ударила его в массивную пряжку на груди и опрокинула на землю. Уже лежа, видел он, как летят другие смертоносные стрелы-осы. Они летели и пели, и Раду чудилось, что поют они одно и то же, варварское, жадное: «Крови!». Мальчишка стал отползать, упираясь локтями и ладонями, елозя задом, брыкаясь пятками. Отползал, но почему-то не двигался с места и в ужасе смотрел, как надвигается на него чудище. Медленно, неотвратимо. Неожиданно кто-то ухватил его за шиворот и поволок, а Рад все пинался и дергался, и только под прикрытием пустых дубовых бочек очнулся и понял, что оттащил его в безопасное место Марк.