Павел Шмелев - Истории Дальнего Леса Страница 11

Так вот, эти странным образом появившиеся в таком количестве белые вороны сидели на ветках столетнего дуба так, как будто они только этим всю жизнь и занимались. К тому же они покачивались из стороны в сторону в такт какой-то веселой мелодии. Были эти вороны слегка хмельны и весьма довольны своей жизнью. Казалось, ничего не может расстроить их и испортить настроение: им все нравилось.

А ведьма кружила по замысловатой траектории, и ее одежда сменилась. Теперь на ней оказались рваные черные чулки разной длины, невообразимые черные лаковые туфли с золотыми пряжками, синяя кофта в мелкую белую крапинку и огромная, почти безразмерная тоже синяя юбка с нарисованным на ней белым цветком. Из-под юбки неспешно вылетали снежные комья причудливых очертаний. Они плавно и торжественно опускались на землю, а как только достигали земли, сразу же превращались в смешных снеговиков. Целая армия смешных снеговиков двигалась по лесу с огромными метлами, расчищая лесные дорожки. Некоторые снежные комья неожиданно распадались в воздухе на хоровод невесомых снежинок, переливающихся множеством цветов. Василий подумал, что вот этого точно не бывает, забывая про волшебные законы сна. До того все казалось реальным и нереальным одновременно.

Василий ошарашенно смотрел на магического персонажа своего сна и все не переставал удивляться, как это она, такая огромная, может свободно летать. Про себя он окрестил ведьму весьма характерно, в своем оригинальном стиле: «Синь в белую крапинку».

Хорек Василий тоже решил попробовать взлететь, и вроде бы ему это даже почти удалось. Помахав маленькими лапками, он взлетел на одно мгновение, но уже через секунду плюхнулся на землю, — что-то неведомое тянуло его к земле даже во сне. Не удавалось ему парить над лесами, полями и озерами. Да что там парить, и нескольких метров пролететь не получалось. Василий опять пытался взлететь, снова мгновение держался налету, и опять все заканчивалось падением. Земля или какая-то магическая сила не хотела отпускать хорька-пешехода даже в короткий полет.

Василий снова и снова падал в мокрый снег, но абсолютно не чувствовал ни холода, ни сырости. Каким-то чудесным образом хорек оставался сухим. «Сухой снег», — реалистично рассудил Василий. А на самом деле, он просто был в сказке. И совсем не в реалистичной, потому что сказка ночного сна не может быть реалистичной по определению. По ее добрым законам никто не промокнет ни от моросящего дождя, ни от падающего с небес снега, если только сам этого не захочет.

Оглядевшись, Василий заметил, что его удивительный сон полон небывалых разнокалиберных птиц. Они кружили неподалеку от ведьмы, навевая что-то нездешнее, веселое и праздничное.

Одна веселая ворона подлетела к Василию близко-близко, и, ничего не боясь, смешно покачала клювом из стороны в сторону. Крылатая путешественница была совсем не похожа на обычную серую несуразность, которую принято называть вороной. Она опустилась на ветку рядом с хорьком и зевнула. Василий почувствовал, что его случайная знакомая в меру хмельная, но удивительно милая и приятная.

Пушистость выглядела смешной и не совсем подходящей как для обычной серой лесной вороны, так и для сказочной ослепительно-белой птицы. Но у сна свои законы, не подчиняющиеся скучным законам земной логики. Было в этой птице что-то нездешнее, привлекающее и манящее, почти волшебное. Пушистая ворона летала вверх и вниз, совершала кульбиты в воздухе, причем над самой головой обалдевшего от всех чудес хорька Василия, зачарованно смотревшего на нее. Затем белая и пушистая ворона зависла в воздухе и, покачивалась над мордочкой Василия, растягивая звуки, произнесла:

— Ни-и-зя-я… ни-и-зя-я… Василий, во-от ведь че-его удума-ал… не-е-е уле-та-а-ай… не-е-е улета-а-ай… ни-и-зя-я… не уле-е-та-ай…

Лесное Эхо было тут как тут и все повторяло: «Тай, тай, тай…»

— Ты что такое вообще и с чем тебя едят, маленькая и пушистая несуразность с крыльями вороны? — иронично спросил Василий, поднимая мордочку и постепенно приходя в привычное философское настроение.

— Глупый какой-то хорек мне попался, просто беда с тобой, и все… Я ведь природный феномен, и самая-самая что ни на есть на свете несказанная и живая суразность, а также и приятная белоснежность, — смеясь, прошептала птица, с широко раскрытыми, совсем не вороньими глазами, тоненьким голоском прямо ему в левое ухо.

Лесное Эхо едва слышно повторило за ней фрагмент ее последнего слова, которое ему понравилось: «Нежность, нежность, нежность…»

— И ни с чем меня не едят, вот ведь что удумал опять — экую несусветность! На меня смотрят, любуются и восхищаются моим несказанным и неописуемым изяществом. Вот. Ты разве не знал, что белые вороны всегда прилетают поутру или к ночи, но к добру. Несомненно, исключительно к добру.

— Это как же понимать? Как настоящее добро увидят, значит, так быстренько-быстренько прямо к нему и прилетают, все такие белые-белые и пушистые-пушистые. Правда? Или за ним, за добром этим несутся?

— Вот уж нет. Мы приумножаем красоту земную и несем исключительно добро. Только совсем не то добро и сокровища, что в котомках твоего колючего и стремящегося летать друга-ежика таятся в странном состоянии первозданного природного коварного ехидства. Совсем не то. А то добро, что в душе у нас до срока назначенного припрятано, — неожиданно серьезно и печально проговорила белоснежная ворона. — Мало его не земле, истинного добра. На всех не хватает. А ведь оно подороже серебра, золота и всех драгоценных каменьев будет. Вот так-то. Поэтому и принято у белых пушистых ворон такое простое правило: мы всегда относимся к окружающим нас намного лучше, чем они того заслуживают. Не слышал ты, наверное, о таком простом и доступном всем живущим в разных землях таинстве. Это и есть настоящее волшебство безусловного добра. Попробуй жить именно так, и тебе понравится. Я именно так живу и, знаешь, пока не жалуюсь.

— Ага, ага… Это как же, — удивленно проговорил Василий, — относиться лучше, чем они того заслуживают? Вон ты как завернула. Ты, наверное, с людьми еще не встречалась. Попробуй им принести свое безусловное добро. Они тебя так обрадуют несказанной радостью бытия и хорошим отношением!

— Я встречалась с разными зверями. А по поводу людей даже и не знаю, что тебе сказать, — странные они, хотя тоже разные бывают. Мне эти самые люди показались весьма глупыми приземленными существами. Живут только какое-то мгновение, и магии у них никакой совсем нет, а верят, что жить вечно будут. Сами создают себе трудности, а потом страдают от них. Друг с другом борются да сокровища копят. Наверное, надеются жить вечно. Глупые какие! А через какое-то мгновение просто перестают дышать, и все их сокровища остаются другим. Странные существа. Очень странные, нелепые и в чем-то даже милые. Есть у них большие красивые города — там и птицам хорошо, и ползающим по суетным делам бескрылым пешеходам совсем неплохо. Есть такой удивительный город вечной сказки Париж — вот там раздолье на бульварах. Мы, всей своей стаей белых ворон, любим путешествовать по свету. А ранней осенью, когда спадает летняя жара, обязательно залетаем в Париж. Ты просто не представляешь удивительное счастье пролететь вдоль бульваров, расцвеченных огненными красками художником с неистощимой фантазией по имени осень. Выставка этого живописца открывается каждый сезон невдалеке от набережной Сены, украшенной несмолкающей симфонией разноцветных листьев, собирающихся в осенний полет. И ветры из знаменитого беспокойного семейства Голдстрим меняют сезонные декорации, кружа оторвавшиеся от обнажающихся веток листья в стремительном танце. Калейдоскоп цвета на засыпанных листьями бульварах напоминает о проходящем удовольствии мимолетных радостей. Я не знаю, почему и кем так заведено, но белых и пушистых ворон способны увидеть только чистые сердцем люди. Но все равно ты попробуй так жить. Я уверена, что тебе это очень понравится. Да и чего тебе опасаться в затерянном в сказочных просторах Дальнем Лесу? Не на Диком же Западе или не менее диком Востоке ты живешь. В твоих волшебных местах надо просто жить и радоваться суразности природы. А несуразности, нелепости и прочие природные неопрятности и издержки глобального мироздания просто не замечай. Не в них же суть жизни…

Хорек Василий соображал, как это он должен радоваться суразности своей сказочной природы, если он слабо представляет, что это такое и как эту непонятную суразность ему реально пощупать и оценить. А еще он подумал, что видит вокруг как будто специально попадающие на глаза одни только несуразности и природные диссонансы. Вот беда какая, ну просто чистая напасть! А ворона, меж тем, покружив над заснеженными кустами, перелетела на соседний пенек и поправила свои белоснежные перышки.

Мелкие изящные снежинки, нежно опустившиеся на них, заиграли переливами всех цветов радуги, ослепляя хорька Василия яркими бликами. Он с удовольствием наблюдал эту невероятную и прекрасную симфонию света, где ярко-синий отблеск сменял желтый и красный в нескончаемом калейдоскопе простого природного волшебства.