Сергей Пациашвили - Калинов мост. Змей Горыныч Страница 12

И Гарольд не соврал, уже на следующий день Ратмир смог своими глазами увидеть, как расправляются с упырями. Вурдалаки боялись солнечного света, и стоило им час провести на улице в летний день, как кожа их начинала краснеть и лопаться, появлялись язвы. Упырь мог так умирать очень долго, заживо сгнивая день за днём, но это для богатырей было слишком жестоко. Олег приказал привязать вурдалака к вбитому в землю деревянному столбу. Поскольку упырь провёл уже не мало времени на солнце, на теле у него уже появились первые признаки солнечной болезни. От этих язв вурдалак стал казаться ещё более мерзким, от него исходила жуткая вонь. Под столбом, к которому она был привязан, стали складывать ветки. Затем хуторяне развели огонь, и пламя быстро перешло на упыря. Вурдалак горел, извивался и кричал от боли, но огонь был беспощаден к нему.

– Знаю, это ужасно, – проговорил Филипп, – и самое ужасное, что это существо когда-то было человеком. Но оно было покусано вурдалаком и обратилось в их племя. С тех пор его душа потеряла шанс на спасение, он стал навеки проклятым.

– Но это не справедливо, – возмутился Ратмир, – у него не было выбора.

– Выбор есть всегда. Покусанный упырём человек может либо умереть, либо испить кровь другого существа. Если он сделает второе, он останется жить, раны его быстро будут заживать, ему будут не страшны болезни и старость. Но разум его помутиться, и вечная жажда крови завладеет им. По сути, это уже не жизнь. Упыри чем-то похожи с чародеями. Те тоже лишь однажды делают выбор, отказавшись навсегда от спасения. Они называют это инициацией, при инициации колдуны обязательно совершают жертвоприношение, убивают животное или даже раба. Упыри всё это донельзя упростили и извратили. Упырь может инициировать любого человека, в то время как чародей может сделать чародеем лишь того, в ком есть чародейская кровь. Упырь приносит в жертву того же, кого и обращает. Чаще всего их жертвы умирают. Вурдалакам не выгодно, чтобы их было слишком много. По этой же причине они чаще нападают на скот, чем на людей.

– А откуда вообще взялись упыри?

– О, это древняя история. Колдуны живут долго, но всё же умирают. Издревле они искали путь к бессмертию. Некоторым это удавалось, они совершали ритуал, умирали, а потом вставали из могил. Но их начинала мучить жажда крови, они теряли последнее человеческое, что в них было и становились изгнанниками даже среди чародеев. Чтобы не быть одинокими, они и стали обращать простых людей, которые обращали других людей, а те других, и так далее. Бывшие чародеи ещё сохраняют хоть какой-то разум, когда становятся упырями, а вот те, что были людьми, превращаются вот в такие вот жалкие создания.

К этому моменту вурдалак уже перестал сопротивляться своей судьбе и превратился в дымящуюся головешку. Запах обгоревшего мяса почему-то был противен. Ратмир почувствовал, как из живота снова поднимается неприятный комок, но вскоре богатыри начали расходиться, и их юного спутника не стошнило на этот раз.

– Завтра выступаем, – проговорил Олег, пока все не разошлись, – так что сильно не напивайтесь. Кто будет с похмелья, тот до полудня будет идти пешком за своим конём.

Глава 9.

Село Пичаево.

Церковное пение эхом разносилось по храму Преображения. Ратмир не знал ничего прекраснее этого чудесного многоголосья, и всё существо его трепетало от того, что он был частью этого великого действия, пел в хоре вместе с другими юными послушниками. Голос его был не плох, он даже научился играть на гуслях, и все отмечали, что у него хороших слух. Конечно, Ратмир не был хорошим певцом, и когда пел один, выходило как-то не складно, высокие ноты глохли, низкие становились похожими на рёв медведя, но здесь всё было иначе. Здесь его голос поддерживался множеством других голосов: грубых и нежных, мелодичных и не очень. Здесь его голос звучал как настоящая музыка, а эхо превращало его в поистине волшебную мелодию. Сердце трепетало от восторга, и было уже совсем не важно, что в эту ночь Ратмир плохо спал из-за кошмаров с преследовавшим его змеем, что совсем недавно его бросила любая и ему навсегда была перекрыта дорога в высшее общество, что недавно уехали греки-живописцы – единственные духовно близкие ему люди. Здесь юный художник занимался искусством, занимался тем, что ему действительно нравилось в высшем обществе. Казалось, ничто не может помешать ему наслаждаться этой возвышенностью, ничто не может напомнить ему, что высшее общество в лице княжны отвергло его и низвергло обратно в Людин Конец. Но тут лишь на мгновения Ратмир устремил свой взор на прихожан церкви, и голос его вдруг затих. Здесь был Путята. Тысяцкий редко заходил в храм на службу, видимо, был очень занят, а, возможно, считал это слишком скучным, но его присутствие в мгновение ока заглушило трепет в душе юного послушника. Ратмир почувствовал, как ненависть поднимается у него из груди, почувствовал, что его враг здесь, совсем рядом, и вряд ли будет другой шанс достать его.

– Ратмир, – послышался голос отца Феодосия, – ты чего замолчал?

– Прости, святой отец, – произнёс послушник, – мне что-то не хорошо. Горло болит, застудил, наверное.

– Ладно, иди, помоги Луке очистить подсвечники. А то народу больно много, свечи уже ставить некуда.

С трудом сдерживая радость, Ратмир пошёл выполнять задание монаха. Но что делать дальше? Он приблизился к своей цели, но его противник был здесь ни один. Путята пришёл без семьи, хоть это хорошо, но рядом с ними были люди из его ополчения. Как заставить его сразиться с послушником, и как одолеть этого, хоть и не молодого, но крепкого воина? Вопросов было слишком много, и Ратмир, не зная, как на них ответить, с тревожным видом очищал подсвечники, доставал старые, уже почти догоревшие до конца свечи, освобождал место для новых. Он лихорадочно пытался что-то придумать, но ничего не приходило в голову. Как бы поступили мальчишки из Людина Конца, будь они на его месте? Он видел их склоки множество раз и даже сам пару раз безуспешно в них участвовал, однажды ему даже сломали нос, но это было ещё до его поселения в Неревском конце Новгорода. Но вот Путята шепнул что-то на ухо одному ратнику из ополчения и направился к выходу. Он уходил, никто и не надеялся, что он отстоит всю службу до конца. Ратмир набрался смелости, вспомнил все свои драки, количество которых можно было пересчитать по пальцам одной руки, и пошёл вперёд, так и не решив, что делать дальше. Он столкнулся с Путятой прямо у входа и чуть было не упал.

– Ты чего, с ума сошёл? – прокричал тысяцкий.

– Я…я…– замямлил Ратмир.

– Смотри, куда идёшь, мальчик.

– Это ты смотри, куда идёшь, – бросил ему Ратмир, удивляясь собственной дерзости.

– Что? – злобно нахмурился Путята.

– Ты меня чуть с ног сбил, бычара, – поднимался на ноги Ратмир. В следующее мгновение чья-то огромная рука схватила его за горло и потащила как игрушку.

– Как ты меня назвал? – взглянул на него Путята, – тебе жить надоело, щенок?

– Хочешь меня убить? Давай, попробуй, – наступал послушник.

– Ратмир, – послышался вдруг строгий голос отца Феодосия, – как смеешь ты дерзить нашему тысяцкому? Прошу простить его, владыка. Он немного не в себе, умом тронулся в последнее время, видения какие-то ему мерещатся.

– А, да ты дурачок, – снисходительно отпустил его Путята, – тогда всё понятно. Ну ты, святой отец, осторожнее со своими дураками, не подпускай их к мирным людям. Прости, что ухожу, дела у меня, не могу остаться.

И Путята переступил порог храма и вскоре совсем исчез из виду.

– Ты чего вытворяешь? – взглянул на Ратмира отец Феодосий.

– Я же рассказывал тебе, святой отец, – произнёс послушник, – он взял в жёны…

– Нет, ты чего вытворяешь? Ты что, хотел сразиться с тысяцким, прямо здесь, в храме? Ещё одна такая выходка, и больше в храм я тебя не пущу. А сейчас иди, сделай сорок поклонов, прочитай десять раз «Отче наш» и хорошенько подумай, что ты сделал.

Ратмиру ничего не оставалось, как подчиниться. Он был унижен и опозорен. Отец Феодосий не верил в него и, конечно же, не поддержал его в борьбе против Путяты. Для него это были лишь греховные устремления плоти, посланные Сатаной. В поведении Ратмира он видел лишь плотское желание женщины и плотское стремление овладеть её. Юный послушник не мог объяснить, что желания его намного выше плоти, что, возможно, через любовь к женщине он и хочет испытать вообще всю мощь и красоту любви, которая есть Бог. Почему-то сейчас, на пути в село Пичаево Ратмиру вспомнился именно этот момент из его прошлого. Он не любил об этом вспоминать, воспоминания причиняли ему боль, и всё же именно тогда, после того дня Ратмир понял, что он не воин, что любое желание женщины – это грех, как и любое насилие и любой вызов тому, кто сильнее. Теперь же ему предстояло сражаться. Из села выходила толпа вооружённых мужиков. Всем хотелось верить, что это не повториться, что в этот раз всё будет иначе, но хуторяне наверняка уже услышали о том, что случилось в Гуляево. Услышали о расправах, о пьянстве, последовавшем за этим, о сожительстве некоторых богатырей со вдовами убитых. Ведь некоторые зажиточные хуторяне были многоженцами, а, значит, по христианским меркам, не имели законных жён вообще, а потому каждая жена язычника в их глазах превращалась в падшую женщину. Конечно, далеко не в глазах всех богатырей, лишь таких как Эдвард Хромой или Гарольд, или печенегов Талмата и Госты, отец которых сам имел множество жён, но сыновья уже давно забыли смысл многожёнства и видели в этом лишь развлечение. Но жители села Пичаева совсем не слышали о убитом упыре, поскольку зверь этот был один, и этот добрый поступок в их глазах совсем не делал богатырей друзьями. И всё же, всем хотелось верить, что Всеволод Хрящ сможет договориться с местными, рассказать про убитого упыря и уверить всех в честности своих намерений. Воеводе даже позволили проехать вперёд без знамён, как он просил. Но чем больше богатыри наблюдали за его беседой с мужиками, тем больше понимали, что что-то идёт не так. Вот один из мужиков, наконец, замахнулся топором и с шумом ударил по щиту воеводы.