Мария Семёнова - Славянское фэнтези Страница 18

— Твой Иесус нездешний. Откуда ему знать, как управиться с местной нечистью?

— Насмехаешься? — неожиданно для Индрига обиделся Михась.

— Н-да. Глупое объяснение вышло.

Воин решил, что больше не будет затрагивать эту тему. Касаться чужой веры, пусть даже с намерением поддержать и укрепить ее, — себе дороже. Пусть Грек сам разбирается со своими богами. Будь здесь старик Веллевелл, он бы сказал что-то вроде: «Когда бог один, у него руки не доходят до судьбы отдельного человека. Засим следует почитать многих божеств, из которых каждое заботится об отдельной ветви мироздания». Индриг не был ученым старцем, но придерживался такой же позиции. В его личном пантеоне места хватало на всех. В том числе и на целителя Иесуса.

Вновь шорох в темноте, но уже не такой, как прежде. Дребезг случайно задетой струны. Затем более эстетичные звуки гуслей. Сперва робкие, пробные. Потом более уверенные. И вот уже тихая приятная мелодия потекла над невидимой прогалиной.

— Никогда не думал, что смогу играть в кромешной тьме, — сообщил Михась, продолжая музицировать. Немного помолчал. Заговорил в такт мелодии: — Для чего мы остались здесь? Почему не бросить сатанинскую повозку и быстро назад? Зачем было терпеть весь этот ужас?

— Я должен был убедиться, что смерть нашла именно того, к кому ее отправили.

— Ты старался прилежно выполнить работу, невзирая на то, что Турмаш желал твоей гибели не меньше, чем гибели своего брата. Странный ты человек. Наверное, все платные убийцы со странностями.

— Все вполне закономерно, — возразил Индриг. — Мне нравятся некоторые авары, но в целом это вражий народ. И мое служение Турмашу закончилось на том перекрестке. Сюда я ехал по собственной воле и желал лишь одного — сокрушить врага. Лягнуть оккупанта в мошонку — это ли не высшее удовольствие для воина, стоящее дороже любых дирхемов, солидов и милисариев?

Мелодия стала резче и ритмичнее. Лирика уступила место маршу.

— Здешние простолюды плюют тебе вслед. Князья, рек-сы и воеводы заочно приговаривают к смерти. За твою голову готовы платить серебром и даже золотом. Тебе следовало бы возненавидеть земли склавиев и все их население. А ты вместо этого… — Михась хмыкнул. — Странный ты человек, Индриг-склавий, прозванный Соловьем-разбойником. Очень странный.

— Кто бы говорил!

Боль в голове утихла, оставив едва заметный ноющий отголосок в затылке. Индриг решил, что теперь может позволить себе движение. Он осторожно сел, готовый в любую секунду встретить новый приступ мигрени. Боль не вернулась. Он выждал еще несколько минут, слушая мелодию, вернувшуюся к лирическому ключу. Затем заливисто и протяжно засвистел. Михась от неожиданности прекратил теребить струны. Индриг свистнул еще раз.

— Тебя за это Соловьем прозвали?

Индриг не ответил.

— Кто они были — эти бесы? — спросил Михась, начиная новую мелодию.

— Их зовут упырями. Очень злобные и опасные твари. Мне доводилось видеть, как волхвы ради научного интереса обращают проклятую кровь в навий и упырей. Но чтобы так! Барбуна могуч и искусен. Такие сильные кудесники, как он, — большая редкость. Зубы одного-единственного волколака превратил в толпу упырей и всех их затолкал в мешок. Могуч, зараза!

— Почему никто ничего не заметил? Мешки выглядели вполне безобидно, пока их не начали развязывать.

— В этом-то и хитрость. Я думаю, Барбуна использовал недосказанное заклинание.

— Проклятие предмета, — сказал Михась, довольный собственными познаниями в колдовской терминологии.

— Можно сказать и так. Я всегда относил недосказанные заклинания к бабкиной ворожбе, чародейству дилетантов. Простейший способ напакостить неугодному соседу. Поднимает человек на улице монетку, или картинку покосившуюся на стене поправляет, или кубок стеклянный от края стола отодвигает, чтобы не опрокинуть ненароком. А на следующий день, глядь, куры передохли, молоко у коров пропало, сам хворый стал, да еще и кошель в рыночной толчее увели. И невдомек такому человеку, что монетка на улице не случайно лежала или картина та же не сама собой покосилась. Совершил действие — докончил чье-то паскудное заклинание. Видишь, как Барбуна приспособил бабкину ворожбу?

Михась что-то промычал, теребя струны, как это обычно делают, подбирая к тексту мелодию. Затем продекламировал:

— Он упырей в мешок запряталИ заклинание состряпал.Последней строчкой узел был.Хагана узел погубил.

— Хм… Надо запомнить. Пригодится для кощуны. Только «запрятал» и «состряпал» — рифма так себе. Позже переиначу.

— Складно, — одобрительно прокомментировал Индриг.

Вдали прозвучало радостное конское ржание. Индриг встрепенулся и протяжно свистнул. Злодей откликнулся еще более радостно.

— И молвил волк в девичьей шкуре:«Когда б не хмель от сладкой сурьи,Не память о полночной ласке…»

Индриг беспардонно прервал сложение кощуны о своем подвиге. Сердце вдруг зашлось.

— Она была здесь?

— Была, — подтвердил Михась. — Ехала по тракту со своими бычками. Не спеша так, разглядывая кусочки, из которых раньше состоял Казима. У телеги остановилась и посмотрела сюда. Прямо на нас, будто видела сквозь все эти ветки.

— Сказала что-нибудь? — с неясной надеждой и сильным волнением в голосе спросил Индриг.

— Что-то по-аварски. Я не понял. А на общеславянском только одну фразу.

— Какую?

— «Ну и делов ты наделал, Соловушка!»

— И все?

— Все. Кивнула своим истуканам и дальше поехала.

Смутная надежда, зародившаяся было в душе Индрига, угасла.

— «Память о полночной ласке» — слишком избито и затаскано, — заключил Михась. — Лучше так:

Когда б не хмель от сладкой сурьи,Не шепот нежный на рассвете,Иной была б добыча смерти.

Злодей опять подал голос. На сей раз совсем близко. Уже можно было различить стук копыт. Индриг ответил свистом.

— Если бы она убила тебя, на перекрестке не случилось бы драки. Так?

Индриг молча кивнул, позабыв о том, что Михась не видит в кромешной тьме. Мысли воина целиком заняли воспоминания о Ласковой Роксани.

— Казимины гонцы беспрепятственно сунули бы нос в воеводины подарки и мешок лиха до хагана не доехал?

— Она предвидела это, — со вздохом сказал Индриг.

Злодей бодрой рысью вбежал на делянку, зафыркал, забил копытом, приветствуя хозяина. Следом появились запыхавшиеся Просто Лошадь и Черногрив. Им эта скачка далась с большим трудом, нежели породистому боевому коню. Индриг на ощупь раздвинул ветви, выбрался наружу, обнял за шею Злодея. За спиной копошился Михась, зацепившийся одеждой за сук.

— На рассвете здесь будет Турмаш. Уж точно не упустит случая поглазеть на то, что осталось от нелюбимого братца. Нам с ним встречаться резона нет. — Индриг тяжело забрался в седло. Силы, вытянутые защитной руной, еще долго не восстановятся.

— Куда направишься?

— К Веллевеллу. Надо продать остатки волколака. Заодно обо всем об этом посоветоваться. Барбуна с Турмашом так просто от меня не отцепятся.

— Позволишь с тобой? За компанию?

— Догоняй!

Андрей Валентинов

ВЫШЕ ТЕЛЕЖНОЙ ЧЕКИ

Глава первая

ХАРЛИЙСКИЕ ВОРОТА

— Кей, засада!

Велегост невольно поморщился — сторожевой кмет кричал слишком громко. Парень попал в войско не так давно и, похоже, слегка растерялся. Кей привстал в седле и поглядел вперед. Горы, седловина, узкая дорога ведет в ущелье… Если и быть засаде, то именно здесь.

— Хе? — Хоржак был уже рядом, круглое лицо улыбалось, щерились крупные зубы. Сотник напоминал голодного зверя, почуявшего дичь.

— Погоди! Остановимся…

— Стригунок! Что случилось? — Кейна Танэла, ехавшая впереди, у Стяга, возвращалась, лицо казалось озабоченным, в серых глазах — тревога. — Говорят…

— Харпы! — Велегост улыбнулся как можно беззаботнее. — Помнишь, мы все гадали, как нас встретят? Вот и встречают!..

«Стригунком» — молодым необъезженным жеребенком — он был для старшей сестры с самого детства. Она же, приемная дочь Светлого Кея Войчемира, была для него попросту «апа» — «матушка».

— Кей! Кей!

Хоржак, успевший съездить к передовой заставе, возвращался, желтоватые зубы хищно скалились.

— Говори!

Сотник спрыгнул с коня, потер руки:

— Сотни две. Копья, клевцы, луки, щитов — и тех нет. В общем — мясо! Дай мне четыре десятка…

Велегосту вспомнилось лицо отца. «Не спеши, сынок, не спеши! Харпы — они того, харпы и есть…»