Михаил Гуськов - Дочка людоеда, или приключения Недобежкина Страница 19

— Где появляетесь вы, меня преследуют неудачи.

— Неправда! Вы же стали победительницей!

Элеонора протянула ему руку. Если бы Недобежкин поцеловал только эту руку, то на нем, как на ее будущем любовнике, был бы поставлен крест. Поэтому Аркадий не сделал этого, вместо этого он обнял Элеонору за талию и поцеловал девушку в губы. В толпе раздался вздох изумления не только от наглости долговязого, но и оттого, что от их объятий словно молния пробежала по всем присутствующим. Элеонора вдруг залилась краской и смутилась, чего от нее никак невозможно было ожидать после того, как все видели ту невозмутимость, с которой держалась танцорка, когда пес содрал с нее платье. Вырвавшись из рук москвича, она побежала к выходу, туда, где победительницу ждал правительственный автомобиль. Артур с перекошенной от злобы физиономией поспешил вслед за партнершей.

Поведение Недобежкина не привело к новой драке, так как все устали от эмоций, переполнявших публику в этот вечер. Но каждый сделал для себя вывод, откладывая решение до завтрашнего дня. Завтра вечером сумасшедшего молодого человека должна была ждать страшная кара, если только он посмеет сунуть нос на конкурс, — так решили моряки Тихоокеанского флота.

Бросив шелковое платье Завидчей под одной из лестниц, бульдог поскорее треснулся мордой об стенку, и на этот раз превратился в маленького кривоногого англичанина с зонтиком и в котелке, приобретя лицо с огромным ртом и ослепительно белыми зубами. Толпа преследователей пыталась было разузнать у иностранца, куда подевался пес, но тот твердил только „Но" и „Уев", так что пришлось оставить его в покое. Кто-то выволок из-под лестницы платье, а „англичанин" чинно по лестнице выбрался на крышу спорткомплекса.

Там он сделал несколько попыток удариться лицом о брандмауэр.

— Ну, давай, Джон! Не малодушничай! Приложись посильнее, Джон, и ты снова пес, иначе тебе не успеть домой раньше хозяина, — по-английски упрашивал себя коротышка.

Англичанин прошелся туда-сюда по бордюру возле купола, собираясь с духом.

Прячась за стеной вентиляционной камеры, за его манипуляциями украдкой наблюдала некая пожилая женщина, в которой из-за плохого освещения трудно было узнать контролера билетов Агафью, тем не менее это оказалась она. Рука ее комкала сеть.

Наконец англичанин собрался с духом, присел на корточки и лицом ударился о кирпичный парапет крыши. В тот же миг, как только он превратился в пса, Агафья с криком торжества бросилась к нему из своего укрытия, накидывая на него сеть.

Псу в самый последний момент удалось выскользнуть из-под сети, он прошмыгнул к краю крыши и совершил гигантский прыжок, перелетев с крыши спорткомплекса на крышу дома, стоящего на Фрунзенской набережной, того самого, в котором помещалась Малая сцена Театра им. Моссовета. Агафья, не теряя ни секунды, побежала по железной кровле к блестящему цилиндрическому предмету, похожему на медный стакан, из которого торчало длинное помело. С неожиданной для своего возраста легкостью Агафья впрыгнула, словно танкист в люк своего танка, в медную ступу и, помелом оттолкнувшись от крыши, как в лодке поплыла по воздуху, взмах от взмаха набирая скорость. А пес между тем то прыгал с крыши на крышу, то, стуча лапами, бежал по железным кровлям, пытаясь спастись от преследовательницы. Агафья, как летчик-ас, стремительно проносилась над ним, пытаясь поймать его то сачком, то сетью, но пес каждый раз успевал или спрятаться за трубой, или нырнуть в слуховое окно и, переждав ее полет, снова прыгал на очередную крышу, все ближе, ближе приближаясь к дому на Палихе.

— Ну, Ивашка, дрянной Полканишко! Попадешься ты мне! Все равно я вас обоих с Аленой испепелю! — кричала Агафья псу, пытаясь поймать его на лету. Но пес, делая не вообразимые сальто, падал в пропасти между домами, каждый раз успевая захватиться то за карниз, то за балкон, то ныряя в раскрытые окна квартир, до смерти пугая своим видом их обитателей. Наконец он влетел в окно комнаты на Палихе.

Агафья, взмыв в своей ступе к звездам и погрозив псу кулаком, улетела за горизонт…

Завидчая с Артуром сели в первую „Чайку", седой с несколькими такими же представительными мужчинами средних лет, среди которых особо выделялся замминистра рыбной промышленности Шлыков, разместились во второй „Чайке" и трех черных „Волгах". Кортеж двинулся к набережной и повернул налево. Поклонники бальных танцев, кто на своих автомобилях, кто пешком, быстро покидали площадь перед спорткомплексом, и через каких-нибудь пять-десять минут после того, как исчезла Завидчая, площадь опустела. На ней остался только помрачневший Недобежкин и его „секретарь".

— Хорошо было бы поесть! — деликатно намекнул обладатель золотого зуба. — Я узнал, куда они поехали, в гостиницу „Пекин". Какой-то восьмой подъезд со двора, номера „люкс" на третьем этаже.

— Ты прав, нам тоже куда-то надо заехать поесть. Найди такси! — приказал аспирант своему „секретарю", взглянув на часы. Было пять минут одиннадцатого. — Заедем в „Ландыш", чтобы не привлекать внимания. Он как раз работает до одиннадцати и тут недалеко, там и перекусим.

Недобежкин еще боялся шикарных ресторанов, к тому же ему хотелось поскорее оказаться дома, среди своих бриллиантов.

Шелковников понимающе кивнул, сделал несколько вихляющих движений, долженствующих означать лихорадочные поиски такси, но, так как на этом пятачке их не было, бросился к набережной, однако вспомнил что-то, остановился посреди черного асфальта и хитро сощурился.

— У меня проблема. Я забыл дома свой кошелек, как же я смогу ловить такси? Таксист сразу поймет, что я не при деньгах, и не остановится. Не будете ли вы так любезны, Аркадии Михайлович, одолжить мне под залог моего недвижимого имущества сколько-нибудь по текущему курсу? — скопировал „слуга" чью-то очень деликатную речь. Шелков ников в своих университетах искал культурных людей, а найдя, учился у них светским манерам. В кино он мечтал, как минимум, играть графских лакеев.

— По текущему курсу ты получишь… — Недобежкин заглянул в свой кошелек и вынул оттуда пять сотенных бумажек. — За причиненный ущерб, за любовь к прекрасному, за твои будущие заслуги. Пятьсот рублей. Без отдачи. На мелкие расходы.

Шелковников, услышав такую цифру, затрясся. Это была сумма! Он захрустел деньгами в пальцах, и ему захотелось завтра же сбежать от Недобежкина, чтобы посидеть с ребятами в одном культурном подвальчике, где, как он знал, собираются сантехники, электрики и дворники ДЭЗа номер шестнадцать. Он вообразил их восторг, когда он, появившись, начнет из портфеля выставлять на стол одну за другой поллитровки с надписью „Пшеничная".

— Шелковников, ну, ты даешь, в натуре!.. — крикнет электрик Бархоткин.

— Витенька, ты что остолбенел? Давай зайчиком, зайчиком, а то съедят. Я тебя съем, дорогой.

Шелковников осоловело открыл глаза и не узнал своего хозяина С Недобежкиным произошло что-то странное. Аркадий Михайлович словно стал гораздо выше ростом, между ним и Шелковниковым пролегла непроходимая пропасть; Недобежкин отныне был для него человеком дающим, а он — Шелковников — берущим. Недобежкин давал мертвое, а получал — живое, душу берущего. Единственное, что связывало их теперь через эту бездонную пропасть, были руки, протягивающие и берущие деньги. Слезы навернулись у юного бомжа, он мечтал о дружбе со своим покровителем. Но какая дружба может быть между богачом и нищим, соглядатаем и его жертвой?

Глава 10

МУХИ СЛЕТАЮТСЯ НА МЕД

Как только такси остановилось во дворе строений 7/9 по Палихе, Витя Шелковников попытался пулей вылететь из него, чтобы, как в иностранных фильмах, успеть открыть противоположную дверцу перед своим хозяином. Но быть вечером таким же проворным, как поутру, после того, как в течение дня тебя столько раз кидали на пол и били об стенку, оказалось делом затруднительным. Все-таки юный бомж силой духа преодолел мольбу тела о покое и побежал открывать дверцу, но Недобежкин вылез из такси без его помощи.

— Где же ты будешь спать? — вслух задумался аспирант. Ведь нельзя же было приглашать Витю в кладовую сокровищ, в которую превратилась его комната.

— Не волнуйтесь, Аркадий Михайлович, у меня есть апартаменты, прямо над вашими, в мансарде. Раз уж я ваш секретарь, то должен жить в мансарде.

— В мансарде?! — повторил аспирант. — Зачем же в мансарде? Теперь, с твоими деньгами, ты можешь устроиться хоть в гостинице „Россия". Зачем же ты будешь лишать себя человеческих условий.

— Клянусь вам, Аркадий Михайлович, у меня там абсолютно человеческие условия! — испугался Шелковников, что Недобежкин захочет отделаться от него. — Совершенно человеческие условия: тихо, много места, свежий воздух. У меня там в уголку, в укромном местечке, матрасик, газелей, я даже ночничок провел — люблю читать на сон грядущий. Клянусь вам, там хорошо, а чуть что — палкой мне в потолок постучите, и я к вашим услугам.