Сергей Лукьяненко - Дозоры. От Ночного до Шестого (сборник) Страница 21

– Где ее участок, Ольга?

– Здесь, вокруг. Включая этот самый дом. К ней частенько заходят больные.

– Прекрасно. Тогда я пойду как пациент.

– Тебе требуется помощь с наложением ложной памяти?

– Справлюсь.

– Шеф одобряет, – через паузу ответила Ольга. – Работай. Твоя маска – Антон Городецкий, программист, холост, наблюдается три года, диагноз – язвенная болезнь желудка, проживает в этом же доме, квартира шестьдесят четыре. Она сейчас пустая, в случае необходимости обеспечим тыл.

– Три года я не потяну, – признался я. – Год. Максимум год.

– Хорошо.

Я посмотрел на Ольгу, она на меня – своим немигающим птичьим взглядом, в котором все же было что-то от той грязной аристократичной женщины, пившей коньяк у меня на кухне.

– Удачи, – пожелала Ольга. – Попытайся снизить воронку. Хотя бы десяток метров… тогда я рискну.

Птица взлетела и мгновенно ушла в сумрак, куда-то в самые глубокие слои.

Вздохнув, я пошел к подъезду. Хобот вихря заколебался, пытаясь коснуться меня. Я протянул навстречу ладони, сложив их в Ксамади, знаке отрицания.

Вихрь дрогнул и откатился. Без страха, скорее принимая правила игры. При таких размерах рвущееся инферно уже должно обрести разум, стать не тупой самонаводящейся ракетой, а скорее свирепым и опытным камикадзе. Смешно звучит: опытный камикадзе, но в отношении Тьмы этот термин оправдан. Вломившись в человеческий мир, вихрь инферно обречен погибнуть, но это не более чем гибель одной осы из огромного роя.

– Твой час еще не настал, – сказал я. Инферно все равно не ответит, но мне хотелось это сказать.

Я прошел мимо черенка. Вихрь казался сделанным из иссиня-черного стекла, обретшего резиновую гибкость. Внешняя поверхность его была почти неподвижна, а вот в глубине, где темная синева переходила в непроглядную тьму, угадывалось бешеное вращение.

Может быть, я и не прав. Может быть, час как раз таки настал…

Подъезд оказался даже без кодового замка, точнее, замок был, но разломанный и выпотрошенный. Нормально. Маленький привет от Тьмы. Я уже разучился обращать внимание на ее мелкие пятнышки, замечать надписи и следы грязных подошв на стенах, битые лампочки и загаженные лифты. Но сейчас я был на взводе.

Узнавать адрес нужды не было. Я чувствовал девушку – вряд ли стоит отказывать ей в праве называться девушкой на основании замужества, это скорее категория возраста, – я знал, куда идти, я уже видел ее квартиру, точнее, не видел, а воспринимал всю целиком.

Единственное, чего я не понимал, как мне убирать эту проклятую воронку…

Я остановился перед дверью, обычной, не стальной, что очень странно на первом этаже, да еще с выломанным в подъезде замком. Глубоко вздохнул и позвонил. Одиннадцать. Поздновато, конечно.

Послышались шаги. Никакой звукоизоляции…

Глава 7

Она открыла дверь сразу. Никакого вопроса, и в глазок не посмотрела, и цепочку не накинула. Это в Москве! Ночью! Одна в квартире! Вихрь пожирал последние остатки ее осторожности, той самой, что позволила девушке продержаться несколько дней. Вот так обычно они и погибают – люди, на которых наложено проклятие…

А внешне Светлана пока оставалась нормальной. Разве что тени под глазами, но мало ли как она ночь провела. И одета… юбка, нарядная кофточка, туфельки, словно ждала кого-то или почти собралась уходить.

– Добрый вечер, Светлана, – сказал я, уже замечая в глазах намек на узнавание. Конечно, она смутно запомнила меня со вчерашнего дня. И этот миг, когда она уже поняла, что мы знакомы, но еще не вспомнила как, надо было использовать.

Я потянулся сквозь сумрак. Бережно, потому что вихрь как приклеенный висел над головой девушки, и реакция могла последовать в любую секунду. Бережно, потому что мне не хотелось обманывать.

Даже желая ей только добра.

Это интересно и смешно только в первый раз. Потому что, если интересно будет и дальше, тебе не место в Ночном Дозоре. Одно дело – менять моральные императивы, причем всегда в сторону Добра. Другое – вмешиваться в память. Это неизбежно, это приходится делать, это часть Договора, и сам процесс нашего входа-выхода в сумрак вызывает у окружающих секундную амнезию.

Но если однажды ты получишь удовольствие от игры с чужой памятью – тебе пора уходить.

– Добрый вечер, Антон. – Ее голос слегка поплыл, когда я заставил ее вспомнить то, чего никогда не было. – У тебя что-то стряслось?

Я, кисло улыбнувшись, похлопал себя по животу. В памяти Светланы сейчас бушевал ураган. Не такой я мастер, чтобы наложить ей сконструированную ложную память. К счастью, тут можно было дать лишь два-три намека, а дальше она обманывала себя сама. Она собирала мой образ из какого-то давнего знакомого, с которым мы были похожи внешне, другого, еще более давнего и недолгого, но симпатичного ей характером, из двух десятков пациентов моего возраста, из каких-то соседей по дому. Я лишь легонько подталкивал процесс, подводя Светлану к целостному образу. Хороший человек… неврастеник… и впрямь часто болеет… слегка флиртует, но только слегка – очень неуверен в себе… живет в соседнем подъезде.

– Боли? – Она чуть собралась. Действительно, хороший врач. Врач по призванию.

– Немного. Выпил вчера. – Всем своим видом я выражал раскаяние.

– Антон, я же вас предупреждала… проходите…

Я вошел, закрыл дверь – девушка этим даже не озаботилась. Раздеваясь, быстренько огляделся – и в обычном мире, и в сумраке.

Дешевые обои, истрепанный коврик под ногами, старые сапожки, лампа под потолком в простом стеклянном абажуре, радиотелефон на стене – паршивая китайская трубка. Небогато. Чисто. Обычно. И дело тут даже не в том, что профессия участкового врача много денег не приносит. Скорее – в ней самой нет потребности в уюте. Плохо… очень плохо.

В сумрачном мире квартира производила чуть лучшее впечатление. Никакой гнусной флоры, никаких следов Тьмы. Кроме черной воронки, конечно. Она царила… я видел ее всю, от черенка, крутящегося над головой девушки, до раскинувшегося на тридцатиметровой высоте соцветия.

Вслед за Светланой я прошел в единственную комнату. Тут все-таки было уютнее. Теплым оранжевым пятном светился диван, причем не весь, а уголок у старомодного торшера. Две стены были закрыты книжными полками, поставленными одна на другую, семь полок в высоту… Понятно.

Я начинал ее понимать. Уже не как объект работы, не как возможную жертву неведомого Темного мага, не как невольную причину катастрофы, а как человека. Книжный ребенок, замкнутая и закомплексованная, с кучей смешных идеалов и детской верой в прекрасного принца, который ее ищет и непременно найдет. Работа врачом, несколько подруг, несколько друзей и очень-очень много одиночества. Добросовестный труд, напоминающий кодекс строителя коммунизма, редкие походы в кафе и редкие влюбленности. И вечера, похожие один на другой, на диване, с книжкой, с валяющимся рядом телефоном, с бормочущим что-нибудь мыльно-успокоительное телевизором.

Как много вас до сих пор, девочек и мальчиков неопределенного возраста, воспитанных родителями-шестидесятниками. Как много вас, несчастных и не умеющих быть счастливыми. Как хочется вас пожалеть, как хочется вам помочь. Коснуться сквозь сумрак – чуточку, совсем несильно. Добавить немножко уверенности в себе, капельку оптимизма, грамм воли, зернышко иронии. Помочь вам, чтобы вы смогли помочь другим.

Нельзя.

Каждое действие Добра – соизволение проявить активность Злу. Договор! Дозоры! Равновесие мира?

Терпи или сходи с ума, нарушай закон, иди сквозь толпу, раздавая людям непрошеные подарки, ломая судьбы и ожидая, за каким поворотом выйдут навстречу бывшие друзья и вечные враги, чтобы отправить тебя в сумрак. Навсегда…

– Антон, как ваша мама?

Ах да. У меня, пациента Антона Городецкого, есть старушка мама. У мамы остеохондроз и полный комплект болезней пожилого возраста. Она тоже пациентка Светланы.

– Ничего, все нормально. Это я что-то…

– Ложитесь.

Я задрал рубашку и свитер, лег на диван. Светлана присела рядом. Пробежала теплыми пальцами по животу, зачем-то пропальпировала печень.

– Больно?

– Нет… сейчас нет.

– Сколько вы выпили?

Я отвечал на вопросы, выискивая ответы в памяти девушки. Вовсе не стоило выглядеть умирающим. Да… боли тупые, несильные… После еды… Вот сейчас чуточку заныло…

– Пока гастрит, Антон… – Светлана убрала руки. – Порадоваться нечему, сами понимаете. Я сейчас выпишу рецепт…

Она поднялась, пошла к двери, сняла с вешалки сумочку.

Все это время я следил за воронкой. Ничего не происходило, мой приход не вызвал усиления инферно, но и ослабить его не смог…

– Антон… – Голос шел сквозь сумрак, и я узнал Ольгу. – Антон, воронка уменьшилась на три сантиметра. Ты где-то сделал правильный ход. Думай, Антон.