Ник Перумов - Хедин, враг мой. Том 2. «…Тот против нас!» Страница 22

У брата Хедина могли иметься свои причины оставить здесь эту тварь. Быть может, он хотел сохранить и наблюдать её как след, ведущий к устроителям всего этого безобразия. Быть может, провидел какие-то катастрофы и бедствия, если пуповину просто взять и разрубить. Но Владыка Тьмы не допустит, чтоб у Кипящего Котла открылись бы ещё какие-то хозяева.

Он давил и давил, разжимая, казалось, намертво сомкнувшиеся челюсти. Тьма кипела и плавилась, алые пузыри вспухали и лопались, сама суть Ракота изнемогала, подобно человеку, подлезшему под неподъёмный груз – но клыки бестии, тем не менее, постепенно расходились.

И, наконец, не выдержали.

Словно туго натянутая струна, пуповина загудела. Стремительное изменение в самой ткани Сущего, в его метрике – тёмная вена, отводившая кровь от Кипящего Котла, стремительно сокращаясь, унеслась прочь, в единый миг пропав из виду, то есть сделавшись необнаружима для всех магических чувств той формы силы, что была сейчас Ракотом.

Межреальность схлопывалась за ней, так что даже ему, Владыке Тьмы, не удалось бы проследить, куда она вела.

Ну и пусть её. Враг перестанет получать силу Кипящего Котла, уже хорошо.

Теперь – охранные чары, и он, Ракот, будет готов к новому штурму Обетованного. Или, вернее, к штурму лагеря тех, кто непосредственно атакует их с Хедином владение.

Жаль, что отец не оживил – или не создал заново – крылатых коней, тех самых, что верно служили валькириям до Боргильдовой битвы. Райне придётся сражаться пешей; впрочем, она привыкла.

Она выскользнула из невысокой и узкой боковой двери у подножия крепостной стены.

– Сестра! – взвыл Фенрир.

Сын Локи уже не пытался добраться до ведьм. Он отчаянно тряс исполинской головой, скрёб нос и морду лапами, пытаясь сбросить жгучие путы.

Валькирия замерла. Бока Фенрира покрывали дымящиеся полосы, оставленные огненными сетями; с полсотни женщин в просторных лохмотьях, совершенно скрывавших их фигуры, развернулись широким полумесяцем.

Воительница Райна никогда б не сделала подобной глупости – на открытой и голой, как тарелка, равнине, выходить одна-одинёшенька против нескольких десятков колдуний. Их надлежало брать поодиночке, внезапными ударами, желательно – в спину; потому что меч и умения валькирии, даже при наличии каких-нибудь охранных амулетов – не самое лучшее оружие против огнешара.

Райна вышла победительницей из множества дуэлей с чародеями. Её пытались поразить уже упоминавшимися огнешарами и молниями, ледяными иглами и каменными глыбами. Натравливали скелетов и ходячих мертвецов, пытались заставить расступиться у неё под ногами саму землю. Выпускали на неё облака ядовитых газов, обращали сам воздух в смертельную отраву; она справилась со всем, но никогда, ни разу не оказывалась в одиночестве против такого скопища.

– Держись! – крикнула она волку.

Альвийский меч трепетал, словно уже успел соскучиться по бою.

Лезвие рассекло огненное вервие, разрубило узел; Фенрир встряхнулся, сбрасывая с себя жгучую паутину.

Над рядами ведьм взмыли первые огнешары. Запел, тонко и высоко, альвийский меч, задрожал, потянув за собой руку валькирии.

Нет, даже не огнешары, скорее – капли огня, тянущие за собой длинный истончающийся след, словно выплеснутые из некоей чаши.

Альвийский клинок, будто подсказывая Райне, что делать, тянул и тянул её за собой. Остриё пронзило летящий клубок пламени, огненные языки заплясали вдоль лезвия, шипя и опадая. Через эфес и перчатку в ладонь Райны устремился колючий, жгучий, кусающий поток силы, который она тотчас и вернула, не в состоянии сотворить с ним что-то ещё – настолько чужд он был природе Древних Богов.

Её тело словно пронзило молнией; сила текла от плеча и до плеча, описывая круг; будто дракон волочил шипастый раскалённый от пламени хвост по внутренностям валькирии.

Она сумела развернуть его, сумела направить обратно, в сверкающий альвийский меч, и сквозь него – обратно, потоком фиолетового пламени.

Райна не испытывала к ним ненависти. Может, потому, что Асгард Возрождённый напоминал ей скорее подъятого из могилы мертвеца, чем с любовью и заботой отстроенный после пожара родной дом?

Фиолетовое пламя взмыло и опало, размётывая колдуний в разные стороны. Гортанные крики; Райна вновь поймала остриём меча огненную каплю; клинок поглотил её и изверг обратно – и вновь струёй лилового огня.

Горела земля, поднимался едкий, густой, непроглядный дым, быстро отделяя валькирию с Фенриром от колдуний. Райна даже не могла сказать, зацепила ли она кого-то из них по-настоящему.

Дым – это было очень плохо. Под его прикрытием ведьмы могли подобраться ближе, ударить в упор.

Валькирия заколебалась. Она шла сюда выручить волка, и это ей удалось; может, стоит всё-таки послушаться отца и предоставить Гулльвейг вести эту битву? Едва ли великий О́дин намеревался покончить с собой и всеми только что спасёнными асами!

– Возвращаемся, – бросила она оправившемуся волку. – Ворота защищает Гулльвейг. А мне отец велел не вмешиваться ни под каким видом. Я и… не вмешалась. Только тебя выручила.

– Спасибо, сестра, – рыкнул волк. Выглядел он неважно – длинные полосы багровых ожогов, сгоревший мех… Конечно, это не могло так просто убить сына Локи, над которым не властно время, но потрепало его изрядно.

– По слову твоему. – Фенрир не стал спорить. Видимо, понял, что так просто явившихся к Асгарду колдуний на зуб не взять.

Пока жило лиловое пламя, яростно вгрызавшееся в неподатливую, не знавшую плуга землю равнин Иды, пока валил непроглядный дым, валькирия и волк отступили обратно к крепостным стенам.

– Внутрь давай, братец, давай быстрее! Прыгай!

Фенрир повиновался, одним прыжком оказавшись внутри.

Едва захлопнув за собой узкую дверь, Райна захлопотала, торопясь позаботиться о ранах и ожогах Фенрира; от главных врат Асгарда доносились тяжкие глухие удары, словно два великана бились там на огромных дубинках, из цельного векового ствола каждая.

Там сталкивалась и гасла неведомая Райне магия; над стенами вздымалось и опадало багровое зарево, сменявшееся голубоватым свечением.

Волк то и дело дёргался, пока валькирия трудилась над его обожжёнными боками и мордой; вид у него был донельзя сконфуженный.

Райна старалась, как могла, и очень, очень торопилась. Она должна скорее вернуться обратно, должна увидеть этот поединок собственными глазами; волшебница Сигрлинн, уж конечно, могла свести с небес пламенные ливни, могла обрушить вихри и заставить сотрясаться саму землю; но отчего-то ей, похоже, очень нужно было именно войти в Асгард, а не стереть его с лица земли.

Великий О́дин по-прежнему не появлялся, словно нападение чародейки его нимало не заботило.

Фенрир остался лежать под Иггдрасилем, зализывая раны; валькирия бегом бросилась обратно к воротам.

Что-то очень, очень странное творилось вокруг; почему отец не защищается? Не хочет сражаться с Хедином, до последнего уклоняется от боя? Но война уже сама явилась к их порогу, – всё, осталось только обороняться!

Великий О́дин явно имел какой-то свой собственный план и неуклонно ему следовал. Райна с обидой подумала, что уж с нею-то, ходившей ради остальных асов в самую глубь владений Демогоргона, отец мог бы и поделиться замыслами.

Валькирия ощущала, как нарастает и нарастает мощь брошенной в дело магии; казалось, сам воздух вокруг неё потрескивает, словно при грозе.

Гулльвейг держалась. Держалась, хотя, как и Фенрир, выглядела неважно.

Исчезли вычурные загнутые шипы-вибриссы с наплечников, и само золото доспехов покрылось чёрной гарью. На груди справа появилась пробоина, откуда медленно и лениво сочился беловатый дым. У Гулльвейг в руках не было видно никакого оружия, она защищалась исключительно магией; защищалась мастерски, но всего лишь защищалась.

Огненный вихрь, которым стала волшебница Сигрлинн, казалось, разделился на целое множество; пламенный полукруг охватывал зев Аврат, где, не сдаваясь, упорно держалась Мать Ведьм. Крутящиеся смерчи один за другим накатывались на пошатывающуюся фигуру Гулльвейг; с пламенного полукруга Сигрлинн срывались алые молнии, норовя оплести противницу.

Вокруг самой Гулльвейг ничего не крутилось, не мерцало, не мигало. Она с трудом удерживалась на ногах, но всякий раз врезавшаяся в неё молния рассыпалась облаком бело-голубоватых искр. Время от времени Гулльвейг с гримасой боли на лице выбрасывала вперёд руку, и с огненным вихрем – ясно чувствовала Райна – что-то начинало твориться; он темнел, его пригнетало к земле, даже откидывало на несколько шагов назад; однако, несмотря ни на что, он упрямо возвращался. Атаки Гулльвейг ничего не достигали, по крайней мере, на первый взгляд.