Евгений Щепетнов - Монах. Шанти Страница 25

– Да что такого-то?! – оскорбилась Беата. – Все девчонки все про мужчин знают! Целыми днями обсуждают…

– Они дуры! Но ты-то не дура?! Впрочем, тоже дура, только по-своему, – вздохнула Адана. – Ладно, не важно. Расскажи Андру, что знаешь о перевертышах, отец пока поест. Он с вашими делами с обеда не ел, проголодался.

– А что рассказывать-то… – пожала плечами Беата. – Все просто. Есть такие люди, которые при желании могут перевертываться из человека в зверя. Какого зверя? Никто не знает. Говорят, он похож на помесь волка и медведя. Опасное существо. Убить его невероятно трудно, если вообще можно. По книжке, перевертыши живут сотни лет, никогда не болеют, их раны заживают – если вовремя перевернуться в зверя и обратно. Когда перевертыши принимают облик человека, то этот самый человек обладает завидными преимуществами перед обычными людьми – перевертыш очень силен, просто невероятно силен. При желании, не принимая облик зверя, он может ускоряться в несколько раз против скорости обычного человека. Ну что еще… перевертыши имеют большой успех у женщин. Они как-то притягивают к себе внимание, влюбляют их в себя, а кроме того, славятся как неутомимые и очень желанные любовники. Ну не надо так на меня смотреть, мам! Я взрослая и уже шесть лет как могу иметь детей! И…

– Вот что, избавь меня от подробностей твоего женского дела, – хмуро проворчал Урхард, – ближе к теме давай.

– Да я вроде все сказала… – Беата задумалась. – Забыла! Вот почему ты есть хочешь! Вернее, так есть хочешь! Когда ты ускоряешься, твое тело начинает сжигать силу, и, если тебя вовремя не покормить, ты можешь умереть. Ты просто сжигаешь себя, как сухую ветку в костре. И чтобы восстановиться, тебе нужно много есть. И еще – ты очень горячий, будто у тебя лихорадка. А это главный признак, по которому можно узнать перевертышей. Они всегда горячие. Я не знаю, что бы это значило, но в книжке так и сказано. И еще кое-что сказано… но я это повторять не буду! – Беата покосилась на родителей. – К делу особого отношения не имеет.

– Почему во время боя я не стал зверем? – задумчиво спросил Андрус. – Это было бы разумно. Я не помню, кто я. Организм работает без моего участия – ведь я же не хотел ускоряться, но все-таки ускорился, это случилось само по себе. Почему тогда я не стал зверем, не поубивал всех, кого можно, и не убежал в лес?

– Мне кажется, это из-за раны на твоей голове, – вмешался Урхард. – Она что-то повредила, и ты не можешь перекидываться. Но это и к лучшему. Я слышал, что перевертыш в образе зверя теряет человеческий разум и, если попасться у него на пути, может убить даже близких родственников. Он попросту забывает человеческую жизнь. Хотя рассказывали и о таких, что могли перекидываться по своему желанию, сохраняя человеческую сущность. Обычно о них говорили как о великих воинах и следопытах.

– А почему же тогда перевертыши не остаются зверями? – Андрус засунул в рот очередной кусок пирога. Прожевал и добавил: – Ведь так было бы правильно – принял облик зверя и бегай себе по лесам. Они же забывают, что были людьми!

– А кто сказал, что такое не случается? – хмыкнул Урхард. – Кто знает, сколько таких зверей бегает по Лесу?

– Вот как… – вздохнул Андрус, отваливаясь от стола и опираясь на спинку кресла. Ему стало хорошо. Он был почти сыт. Почти… Похоже, это «почти» будет преследовать его всю жизнь. Он всегда будет голоден, ведь организм, сжигающий запасы, накопленные в теле, постоянно требует топлива.

– А в книжке не сказано, откуда берутся перевертыши? И еще – почему ты хочешь скрыть мои способности? Чем это может мне навредить?

– Правда, чем это ему навредит? – кивнула Адана. – Ты считаешь, что его примут за тварь?

– Верно. – Урхард отпил из большой кружки, утер рот чистой тряпочкой и поднял взгляд на Андруса. – Народ здесь не очень умный, необразованный, для них все едино, что перевертыши, что твари. А тварей у нас очень не любят. Вдруг посчитают Андруса за тварь, укрывшуюся за обликом человека?

– Ну и посчитают! – пренебрежительно фыркнула Беата. – Андр всех их убьет!

– Кхе-кхе… – закашлялся Андрус. – Я не хочу никого убивать! Зачем мне убивать? Придумала тоже! Урхард, скажи, а откуда берутся твари? Кто-то выяснил их происхождение? Вы все время говорите о них, но сколько я тут живу, ни разу не видел ни одной твари.

– Тьфу! Не к ночи будет сказано! – Адана сделала ограждающий от демонов жест. – Лучше и не видеть их никогда. Село окружено магической защитой. Видел там канавку, на околице? Так вот, каждый год вызываем колдуна, он обходит село, сыплет соль, над которой произнесено заклинание. Твари не могу перейти через канавку, где лежит эта соль. Пока заклинание не ослабнет или соль совсем не вымоется дождями и снегами. Раньше твари могли заходить в деревню – вон, Урхард тебе расскажет. Можно было выйти из дома и наткнуться на тварь. Правда, их тогда было довольно мало. Последние годы тварей стало огромное количество, никогда столько не было. Ночью за пределы села выходить опасно, так и рыщут, гады.

– А днем? Днем не рыщут? – с интересом спросил Андрус, чувствуя, как в желудке приятной тяжестью лег очередной кусок пирога. – Что, днем они не бродят? Я не видел, чтобы вчера появилась хоть одна тварь. А мы ведь были за околицей, на границе, у канавы.

– Днем их не видать, – вмешался Урхард, – почти не видать. Они не любят солнечного света, он как-то вредит их телам. А стоит зайти в сумрак Леса, можно легко на них напороться. Одно хорошо – бегают твари слабовато, есть шанс убежать. Или убить гадину – нож есть у каждого. Впрочем, бывают твари очень даже быстрые. Как люди.

– Так откуда они взялись? И почему меня могут принять за тварь?

– Это люди, Андр, – серьезно, со вздохом сказал Урхард. – Люди, ушедшие в Лес и вернувшиеся в виде твари. Как так вышло, никто не знает. Ведь твари не рассказывают, что с ними случилось. Да и не все твари помнят, кем они были. Но у некоторых остаются кусочки памяти. Они бормочут, пытаются что-то сказать, а одна из тварей даже поблагодарила, когда я ее убивал…

– Как – поблагодарила? – невольно передернулся Андрус. – За что?

– Не знаю, – глухо ответил Урхард. – Наверное, за то, что я прекращаю ее существование. Не хотела она быть тварью. Это была молодая девушка, не старше Беаты. Не наша, не из нашего села – я ее раньше никогда не видел. Она вышла на меня из Леса, когда я остановился на дороге – показалось, что колесо завиляло, нужно было посмотреть. Лошади вдруг начали ржать, беситься и понесли, потом нашел их дальше по дороге, все в пене были. Симпатичная девчонка… была. Лицо осталось прежним, а руки… клешни. Ноги почти прежние, только ступни как копыта. Начала превращаться в дорга. Еще немного, и от нее только убегать – дорга трудно убить, у него панцирь твердый. Спина… она нагая была… панцирь начал нарастать. Я воткнул ей нож в сердце, кровь задымилась, почернела, а девчонка так вздохнула и говорит: «Спасибо!» А глаза такие голубые-голубые, как… у Беатки. Я оттащил ее в лес и присыпал землей. Все-таки она умерла человеком…

– Ты никогда не рассказывал об этом. – Беата сидела бледная как простыня.

– А зачем вас беспокоить? Портить вам настроение? – угрюмо рявкнул Урхард. – Что было, то прошло.

– Я помню тот день, – грустно сказала Адана, – ты тогда был сам не свой. Три дня едва разговаривал. Слово бросишь, и опять молчанка. Тогда не стала к тебе лезть, подумала – захочешь, сам расскажешь. Вот и рассказал.

– Так что получается, никто так и не узнал, как обычные люди превращаются в тварей? Неужели никому не было интересно? Неужели не нашлось того, кто мог бы пойти и узнать, что там происходит? – покачал головой Андрус. – Не понимаю этого.

– Пытались. Целые отряды отправляли, – пожал плечами Урхард. – Лес – это не просто лес, это такое место… колдовское. Когда ты туда войдешь, почувствуешь. Тебе в Лесу все время кажется, что деревья живые, что они смотрят на тебя. Что Лес оценивает, какой ты. Это не передашь словами, надо почувствовать. Когда из Леса переходишь в обычный лес, будто кипятком обдает, мурашки по коже. Что касается отрядов – никто не вернулся.

– Что, совсем никто?! – Брови Андруса поднялись вверх.

– Совсем никто, – криво усмехнулся Урхард. – Из Леса возвращаются только те, кто здесь живет. Почему Лес их всех не убивает – тоже загадка. У меня есть предположение, но оно слишком бредовое, чтобы я высказывал его направо и налево. И вы никому не говорите, а то сочтут сумасшедшими… – Урхард помолчал, осмотрел сидящих за столом, будто оценивал, можно ли им доверить, и начал: – Мы животные. Как овцы. Или коровы. А Лес – наш хозяин. И он нас пасет. Когда ему нужно, Лес забирает кого-нибудь из людей, как хозяин выбраковывает из стада больных животных или же режет лучшее, чтобы насытить свой желудок.

– Гадко как звучит! – пробормотала Беата. – А как тогда объяснить, что у нас уже давно не пропадают люди, а тварей все больше и больше? Почему он не трогает наших, деревенских, и забирает чужаков? Не стыкуется как-то.