Андрей Белянин - Сотник и басурманский царь Страница 3

Пробежался он по мраморным ступеням, растолкал челядь дворцовую лизоблюдствующую, развеял перед собой дым вонючий кальяновый и на одно колено перед султанским троном упал:

– Повелитель звал меня?

– А? Что? Кто эта, я не понял, э…

– Твой верный воевода, о владыка! Я прибыл по твоему первому слову! Прикажи мне убить всех врагов, и я залью их кровью все города, на которые падёт тень твоего гнева!

– А-а… это ты. – Султан выплюнул мундштук кальяна, зевнул и с трудом сосредоточился на деле. – Слушай, такое дело… Абидели меня.

– Кто посмел?!! – вскочил воевода, как бы в порыве праведной ярости хватаясь за рукоять ятагана. Тоже, видать, театральщиной не брезговал, перед вышестоящим себя показать всегда умел ненавязчиво…

– Значит, так. Бери своих лучших воинов и сабирайся в поход. Казаки савсем стыд потеряли, напали на мой караван! Новых рабынь отобрали, представляешь?

– Они пожалеют об этом, повелитель!

– Э, канечно, пожалеют, мы же им отомстим страшной местью! Ты меня знаешь, я такие вещи не спускаю. Но! Как только закончишь там всех убивать, не забудь набрать мне их женщин. Много не нада, штук десять – двадцать. Ну там пасимпатичнее посмотри, на свой вкус. Гаварят, в казачьих станицах очень красивые девушки…

– Приведу всех до единой, – гнусно усмехнулся воевода, но султан его поправил:

– Не-э, всех не нада. Ты пасматри, чтоб не было там толстый-молстый, кривой-мривой и чтоб бюст не нулевого размера, да? Всё понял? Иди давай, не томи, у меня и так гарем пустой…

Пока владыке подносили новый кальян, воевода тихо, с поклонами, начал сваливать, пятясь к дверям. Восточная традиция, если у тебя неуправляемое начальство с психическим креном на всю чалму, задом к нему не оборачивайся, мало ли…

– Я исполню приказ величайшего!

– Маладец, маладец, – пробормотал султан Халил и вдруг, вспомнив что-то важное, хлопнул себя по лбу: – Эй, визирь! Напомни точно, когда мы изволили казнить свой гарем?

– Ровно неделю назад владыка дня и ночи раскрыл заговор недостойных женщин, помышлявших о смене очерёдности и недозволительном женском оргаз…

– Да, да, харашо, дальше я сам! Вот слышал, дарагой мой воевода, неделю назад! А две недели уже будет савсем-савсем вредно для маего организма. Так что у тебя есть шесть дней. Нет, лучше пять. Ну ты всё панимаешь, да? Если не успеешь, или девушек не найдёшь, или что-то там не так пойдёт, не знаю, э-э… Ты тагда лучше сам себя где-нибудь тихо зарежь.

– Да, владыка. Я всё понял, – покорно кивнул опытный воин, и впрямь прекрасно понимая, что за этим толстым волюнтаристом не заржавеет…

А султан басурманский поудобнее на широком троне улёгся, всех разогнал, вроде придремнуть собрался, да как-то всё не убаюкивался. Поэтому решил он позвать своего верного убаюкивателя, главного придворного льстеца и восхвалителя, ибо сладкие слова великой силой обладают. Хоть хвала и не халва, но действует безотказно: и настроение поднимает, и самооценка не падает…

– Бирминдулла! Бир-мин-дулла!!!

В одну минуту из-за ковров да занавесей выбежал ловкий старичок в дорогом халате и чалме – сам с седой бородой до пояса, глаза хитрые, и хоть прихрамывает этак на левую ногу, но двигается быстро.

– Я здесь, о властитель Вселенной и всех межгалактических планетарных систем!

– Вай, какие мудрые слова… Давай скажи уже про меня что-нибудь, никак уснуть не могу.

– Все знают, что даже солнце на небе, рыбы в воде, звери в лесу, люди и животные – все они существуют в этом мире лишь благодаря неизмеримой милости нашего повелителя! – звонким и торжественным голосом начал старичок, а недовольные морщинки на лбу султана Халила быстро разгладились. – Им любуются луна и звёзды, ибо они от рождения лишены такой неземной красоты! Да и есть ли кто, могущий сравниться с величайшим и уникальнейшим в уме, в силе, в храбрости, в богатстве и красноречии, спрашиваю я? И не нахожу ответа! Ибо как же можно объять необъятное, постичь непостижимое, оценить неоценимое и осознать неосознаваемое…

В общем, и пяти минут не прошло, как под водопадом лести тиран Халил положил подушку на подлокотник трона, устроился поудобнее, скинул тапки с загнутыми носами и задремал, сладко посапывая, как избалованный ребенок.

Тут мы его и оставим, а усталый Бирминдулла, убедившись, что султан спит, так же тихо прихрамывая, исчез в потайной двери за пакистанским ковром. Боясь потревожить венценосный сон, все вели себя тихо, как положено. Не вовремя разбуженный повелитель страшен в гневе, так что дураков нет…

Наверное, поэтому никто и не обратил внимания на то, как из одного маленького оконца вылетел белый голубь. Да и что его замечать, мало ли голубей кружит над дворцом в синем небе? Но этот кружить не стал, полетел стрелой в сторону далёкого севера…

Много ли времени прошло, мало ли, мы в голубиной скорости несведущи. А только в свой срок и час сел голубь на знакомую голубятню не где-нибудь, а аж в самом стольном Санкт-Петербурге. И подошёл к нему специально отряженный чиновный служащий, на руки взял, нитку на лапке распутал да секретное донесение на записочке малой добыл. В тот же день побежал он с докладом к начальству, те к своему, и вот уже идёт шагами быстрыми молодой да стройный царский адъютант к нашему государю императору, важнейшую информацию с голубиной почтой под мышкой, в папочке, держит…

А русский царь в это время в своём кабинете скучал. Не то чтоб ему там одиноко было, с генералом да послом, совсем даже наоборот, просто дело уж больно неприятное – о своих же подданных гадости выслушивать. Но куда денешься, скандал-то международный! Вот и стоит перед государем французский консул, нотой протеста машет, без акцента ругается, без совести врёт:

– Вследствие вышеизложенного инцидента посольство великой Франции выражает свою крайнюю озабоченность произошедшим. Мы вынуждены убедительно просить ваше величество незамедлительно вмешаться, дабы остановить эскалацию прямого насилия в отношении свободных граждан Франции и сопредельных европейских государств!

Адъютант в двери тихонько проскользнул и к генералу седому рядышком пристроился. Сам на царя косит, а генералу на ушко шепчет:

– Из-за чего сыр-бор? Чего лягушатник так разоряется?

– Жаловаться пришёл, – так же шёпотом ответил генерал в усы.

– На кого сегодня?

– Да всё на того же… Ох, боюсь, в этот раз дело каторгой закончится!

– А-а, понятно, снова на атамана астраханского шишки сыплются.

– Так ведь он сам виноват по совести-то. Угораздило ж подраться с якобинцами…

А консул французский всё не успокаивается, свою линию гнёт, на гильотину парижскую намекает, чуть ли не военным вторжением в ответ грозит, хамло провансальское…

– Мы нижайше просим участия вашего величества в законном разрешении сложившейся ситуации и самого сурового наказания виновных! То есть, пардон, виновного!

– Хорошо, барон дю Валон, мы разберёмся, – устало выдохнул царь, краем глаза посматривая на часы.

– Не смею больше отнимать времени у вашего величества, – подчёркнуто официально поклонился француз и откланялся. – Всего наилучшего!

Вышел консул гордо, ни на кого не глядя, а государь генерала и адъютанта пальчиком поманил.

– Ну что, всё слышали?

– Ток точно, ваше величество.

– Тогда как это понимать? – начал постепенно заводиться наш царь-батюшка, ибо нервы его были на пределе. – Выходит, наш казачий атаман совсем распоясался, что послам иноземным вместо «здрасте» морды бьёт? Может, ему жить тут вольготно стало? Так я ему мозги-то быстро вправлю!

– Воля ваша, государь.

– Где этот бузотёр?

– На гауптвахте, – вытянулся в струнку адъютант. – Как и всегда…

Царь аж пятнами красными пошёл от гнева праведного, но тут двери в кабинет распахнулись, и вошла матушка царица. Адъютант с генералом сразу кланяться, она им кивает эдак приветливо. Государыня у нас в сказке происхождения австрийского, поэтому говорит чуток акцентированно, но всё понятно, чай, не первый год в России, выучилась, что к чему…

– Александер, свет мой, ты не забыть о приёме в честь годовщины моей-твоей-нашей внучка?

– Помню, душечка, помню, – нежно улыбнулся ей царь.

– И ещё, милый, ко мне на аудиенц-приём весьма настойчиво просится супруга французского посла. Право, я не знать, что там за беда? Принимать или нет, удобно ли?

– А вот это мы сейчас у генерала нашего и спросим, – опять помрачнел царь.

Надулся и смотрит скептически, дескать, давай выкручивайся, попривык на войне от международной политики прятаться, так на тебе прямо тут азы подковёрной дипломатии! А царица не отступает, хоть и смотрит ласково:

– Будьте так добры, мой друг, пролейте свет на сие пришествие. Что угодно госпоже баронессе от личный визит к нам?

Генерал и краснеет, и мнётся, а отвечать-то по-любому надо, не абы какая тётка с улицы спрашивает – сама матушка императрица!