Алла Несгорова - Я, дракон (сборник) Страница 33

– Зато мальчики чаще становятся солдатами и гибнут, защищая девочек, – парировал я. – Так себе метод. Нечто вроде вируса, с той лишь разницей, что пораженные клетки не погибают. Происходит лишь копирование вирусных клеток, причем не слишком эффективное.

– Как показала практика, достаточно эффективное, – англичанин криво усмехнулся. – Драконы не вымерли. Теперь они рождаются среди людей. Они выглядят как люди, живут меж ними, и отличить дракона от человека непросто, даже если знаешь признаки, по которым следует искать. Однажды число носителей вирусного гена достигнет критического порога, и тогда…

«Сюжет для фантастического романа, – подумалось мне. – Что-то вроде апокалиптики. Или антиутопии?»

– Ты задумывался хоть раз, зачем она тебе? – вдруг спросил Ланс. – Ты ведь не можешь любить по-человечески. Твоя холодная кровь запрещает привязанность к теплокровным.

– Ты бредишь, – сказал я ему спокойно и проникновенно, хотя внутри у меня все сжалось от странной ледяной ярости. – Ты слишком увлекся своими сказками. Ты просто псих.

– Не-ет, – покачал головой англичанин, но это было вовсе не возражение, он лишь развивал свою мысль: – Нет, приятель, это не чувства. Это инстинкты. Тебе нужно продолжиться, передать свои холодные гены следующим поколениям летающих ящериц. Генеральная родовая программа. Высший императив.

У него был взгляд абсолютно уверенного в себе человека. С искорками торжества, какие бывают у того, кто долго шел к заветной цели, и наконец-то видит ее перед собой. Буквально в паре шагов, буквально руку протянуть… Взгляд охотника, настигшего неуловимую дичь.

– Шел бы ты… приятель, – сказал я ему, гоня прочь неприятные ассоциации. – Мне твои фантазии, уж извини, по барабану. Можешь жить в них сколь твоей душе угодно, но меня ими больше не донимай. И Римму донимать не смей. Станешь ей голову морочить… – я подумал немного и закончил: – Морду тебе набью. И не посмотрю, что иностранец. Понял?

Кажется, прозвучало неплохо. Веско. Не дожидаясь ответа, я повернулся к Лансу спиной и пошел обратно в лагерь, мимо скалы, так похожей на медведя. Шагов с десяток успел сделать, прежде чем в затылок ударило брошенным копьем:

– Эй, ты уже с нею спал?!

Он меня провоцировал – грубо, нагло. Напрасная трата пороха – я просто промолчал, не замедлив шаг.

– Иди к лешему.

– Ха, дракон, мы же в горах!

– Иди к горному лешему.

Под ногой качнулся надежный с виду камень, вниз по склону загрохотал сорвавшийся булыжник.

– Черт.

Не люблю горы. Не люблю высоту. Не люблю сумасшедших теоретиков и их сумасшедшие теории. И что я здесь забыл – совершенно мне не понятно. Впрочем… это все нервы. Нервы. Да и чертыхнулся я больше машинально, чем от испуга.

Демон из ночного сна беззвучно хохотал мне в спину.

Фил колдовал над примусом, прячась за массивным каменным валуном, где его с горелкой не мог достать вездесущий ветер.

– Кофе будешь?

– Где Римма? – я заглянул в палатку. Пусто.

– Черный. С мускатным орехом и корицей, по-мзареуловски. Язык проглотишь.

Феликс облизнулся в предвкушении. Я присел перед ним на корточки и заглянул в глаза.

– Фил, где Римма?

– Ну, ты и зануда, Ростик, – он вздохнул, страдальчески закатывая глаза. – Да откуда ж мне знать? Упорхнула твоя голубица минут пять назад. Куда – не доложила. Я так подозреваю… отправилась поискать укромное место и малую толику уединения.

И Феликс заговорщически мне подмигнул.

– Шут, – констатировал я. – Балаганный.

Но по существу он был, пожалуй, прав. И чего я, спрашивается, завелся? Ланс со своими мозговыми тараканами выбил меня из колеи с той непринужденной легкостью, с которой обычно я сам доставал отца… Мы с родителем вообще ссоримся часто. Не то чтобы кто-то из нас эти ссоры намеренно затевает, все как-то выходит само собой: мне достаточно просто пожать плечами на любой его вопрос и равнодушно молчать, когда он начинает злиться…

– Так ты будешь мой кофе пить или где?

– Буду, – пить, на самом деле, не хотелось, но мне нужно было чем-то себя занять. Я с отвратительной ясностью понимал, что если откажусь от угощения, то наверняка пойду искать Римму. Как бы глупо и алогично такой поступок ни выглядел. До встречи с психом-англичанином я никак не подозревал в себе неврастеника. Открытие меня неприятно озадачило.

Сквозь прореху в тучах выглянуло солнце. Луч света небрежно мазнул по плато, воспламенив влажную от росы траву мириадами желтых искр. Испугавшись собственноручно порожденной феерии, луч метнулся к Провалу, канул в него и угас.

Я глотал обжигающе-горячую жидкость, не чувствуя ни вкуса кофе, ни запаха пряностей. Мой взгляд поневоле возвращался к каменному «медведю». Ланс все не шел. Так и стоит на продуваемой насквозь площадке, смотрит на скалу с другой стороны?

Неожиданная мысль заставила меня подойти к палатке англичанина. Утром его шикарный ледоруб лежал под тентом при входе. Сейчас там было пусто. Ланс убрал свою игрушку или унес с собой? За каким лядом вообще этому психу ледоруб в здешних невысоких горах?

– Пойду, прогуляюсь, – я встал, отложив недопитую кружку. – До ветру. Куда, говоришь, Римма ушла?

– Э-э-э… – Феликс посмотрел на меня так, как, должно быть, врач-нарколог смотрит на пациента с запущенным геморроем: «По лицу вижу, батенька, что вам худо, но мое лечение вам едва ли впрок пойдет. Специализация не та, уж извиняйте.»

– Рост, ты… э-э-э… кажется, вон туда она ушла. За тот вон утесик.

И ткнул пальцем в направлении Провала. Что ж, по крайней мере, сумасшедший англичанин шляется где-то с другой стороны плато.

Она стояла у самого края обрыва, смотрела вниз. Стройная, спортивно сложенная, с торчащим из-под пятнистой панамы хвостом длинных медно-красных волос. Воздушная парка скрадывала очертания фигуры, которую у меня язык не повернулся бы назвать ни хрупкой, ни тяжеловатой. В самый раз фигура. Для меня – в самый раз.

Римма, определенно, была красива. Нет, не той красотой, что блистает худосочными прелестями на обложках глянцевых журналов. Иначе. В ней чувствовалась особая женская сила. В ней ощущались живость и скрытая до поры бурная энергия. И что-то еще… кажется, именно это называется «стать».

Услышав мои шаги, она обернулась. Протянула мне руку. Я сжал ее горячие пальцы, заглянул за границу между надежной каменной твердью и пустотой. Поморщился, отворачиваясь. Бездна под ногами манила, кружила голову, звала шагнуть в никуда… Нет, серьезно, что я здесь делаю?

– Рост, – негромко позвала Римма, – что ты здесь делаешь, а?

И ты туда же, девочка моя. И ты о том же.

– Тебя ищу, – прикинулся я недоумком. – Вернулся в лагерь, а Фил твердит: «Ушла куда-то, ничего не сказала». Он там кофе сварил. Будешь кофе?

– Рост, я не про то спрашиваю. Что ты вообще тут забыл? Со мной, с Филом… Ты ведь не любишь горы. Тебе здесь не в кайф, я ведь не слепая. Так на кой тебя сюда понесло?

– На той, что сюда понесло тебя. Честно хочу понять, чем тебе нравятся эти груды камней.

– Три года мои увлечения с твоими не больно-то пересекались. Почему сейчас стало иначе?

– Все когда-нибудь случается впервые, – я пожал плечами.

– Не с тобой, – Римма покачала головой. – Если мне за три года что-то и стало понятно, так это то, что ты постоянством готов поспорить с горами. Наверное, именно постоянство я в тебе и люблю.

– Только его?

– Не только, – сказала она и вдруг задумалась, а потом вздохнула и добавила: – Но ты лучше не проси уточнить, что именно еще.

– Ладно, не буду, – разговор начал меня утомлять. – Пойду к Филу, кофе пить. Нагуляешься – возвращайся.

Ее пальцы выскользнули из моих, я отступил от обрыва, повернулся и пошел прочь.

– Рост, – позвала Римма требовательно, но видя, как я ухожу от нее все дальше, сменила тон на просительный: – Рост, послушай.

Я остановился. И услышал вновь, как давеча ночью:

– Рост, Ростик… ну, почему, почему ты такой холодный?

Она молчала несколько секунд, я ждал.

– Рост, я должна… хочу тебе что-то сказать. Это важно…

Римма шагнула ко мне от каменной кромки. Шагнула всего лишь раз – прямо на плоский, удобный и такой безопасный с виду серый камень…

– Ри…

Возглас примерз к моим губам. Нет, она не упала – покачнулась, всплеснула руками, ойкнула. И попятилась назад к обрыву. На лице ее полыхнула грозовой зарницей сложная гамма эмоций: испуг, облегчение, удивление…

– Ланс!

Англичанин вышел совсем не оттуда, откуда я ожидал бы его увидеть. Он двигался по тропе, но не со стороны лагеря, а вдоль кромки плато, обрывающегося в Литский провал. Как парень там оказался? Пробежался по нагромождению скал с другой стороны хребта?

Легкой скользящей походкой Ланс приближался к девушке. Сосредоточенный, целеустремленный, со слабой улыбкой на губах и своим удобным, чертовски удобным ледорубом в руке.