Павел Шмелев - Истории Дальнего Леса Страница 42

Трубка выпала из рук Джона. Как бы он хотел вернуться назад и все изменить! Как бы ему хотелось, чтобы все это осталось лишь ночным кошмаром, а его мечта о домике на берегу моря и деньгах так бы и осталась мечтой, прекрасной и недостижимой! Он почувствовал резкую боль в груди, и ему захотелось, чтобы все скорее закончилось. Но боль отпустила, только смех незнакомца раздавался в комнате. Рядом лежал мешок с ассигнациями, напоминая о реальности трагедии.

А в окне неожиданно появилась далекая звезда, посылающая свой холодный блеск на эту богом забытую землю. Давно Джон не смотрел на звезды, а тут показалось, что это последний привет, который передавал ему сын…

С тех пор Джон не появлялся в баре, и никто не знал, как он поступил с неожиданно свалившимся на него богатством, за которое заплатил непомерно высокую цену.

А в небе над Ноттингемом, несмотря на густой фабричный дым, с тех пор стала появляться яркая одинокая звезда. Она поражала своим таинственным светом и на протяжении многих лет продолжала сводить с ума романтические натуры поэтов и влюбленных. Но никому из них эта далекая и таинственная звезда не сулила счастья на бренной и неласковой земле…

Норка вздохнула, отложила написанные убористым почерком совы Василисы листочки и повторила еще раз:

— Вот такая история. Может, и придумано все, но смысл-то понятен — надо точно знать, что именно мы хотим и какую цену за это готовы заплатить. Запомни, что я говорила, и загадай что-нибудь хорошее.

— Какую цену? Детей у меня нет, да и деньги в нашем мире не всё решают. Но за такую возможность исполнить желание тебе, конечно, спасибо. Но сказку твою я не понял — ведь получил же деньги старик тот, не обманули его.

— Ничего ты не понял, — вздохнула норка, — ну и ладно. Только подумай хорошо. Жаль, если у тебя ничего не получится.

— Все у меня получится. Не переживай.

Вылетел Гун от Анфисы. А она налила в корытце воды, добавила тирольского масла и экстракта сока никонии. Потом налила немного ахрихонского масла и долго-долго перемешивала все это, пока не увидела отражение в воде. «Так тому и быть, — подумала Анфиса. — Каждый волен сам выбирать свою судьбу. Посоветовать можно — нельзя ни за кого ничего решить». Вздохнула она тяжело и решила, что теперь самое время для стаканчика березового сока…

А попугай Гун меж тем вылетел на улицу и подумал, что надо бы что-то большое загадать, но торопиться он не будет. Вдруг и в нем тоже какой-нибудь талант невиданный спит. Но сколько ни ждал, ни один талант в нем не подавал признаков жизни. Не тюкнул в темечко, не проклюнулся, не прокукарекался. Да и бог с ним, с этим талантом. Такое это хлопотное дело, просто напасть. Ему же просто хотелось гулять по лесу.

И вообще, ему очень не нравилось, что даже в сказке приходится трудиться. В его представлении, на то она и сказка, чтобы не работать. Если норка не обманула с исполнением желания, на что он искренне надеялся, то надо что-то придумать значительное, только бы не промахнуться. А то загадаешь что-нибудь мелкое — и всё, живи с этим дальше. Еще и работать придется. А хочется радоваться солнцу и погожему деньку, освежающему ветру и веселому дождю. И еще он подумал, что так много в нем всего заложено, причем немало совершенно лишнего. Наверно, поэтому и не может он остановиться на чем-то определенном. Вот пусть останется только то, что нужно. Так думал он, сидя на вращающемся колесе. Никто из обитателей Дальнего Леса не знал, откуда эта скрипящая металлическая круглая штуковина взялась и зачем она нужна.

«Вот ведь удовольствие какое, — подумал Гунн. — Так бы и катался по ветру». Ведь люди научили его чувствовать, откуда дует ветер или, как они сами говорят, «нос по ветру держать». Понял он, что много у него ненужных чувств и переживаний. И невольно пожелал, чтобы ушло из него все лишнее. Подумал он об этом просто так, забыв на минуту о предостережении норки Анфисы.

Его желание исполнилось, как и обещала норка. Может, он и не думал об этом всерьез, но чувства и навыки, показавшиеся ему лишними, ушли от него. А он так и остался сидеть на странной железяке и показывать направление ветра. Так попугай Гун превратился во флюгер. А потом и говорить перестал, ведь это умение тоже оказалось лишним в его нынешней жизни. Зачем оно ему, одни ненужные усилия и волнения. Проходили дни и ночи, сменялись ветра, а попугай Гун все сидел на своем дребезжащем колесе. Так бы и закончилась эта история, если бы не Дионисий, помощник бога по исполнению желаний. Просматривал он ежемесячную сводку и наткнулся на историю попугая Гуна. Думал он думал да и вызвал попугая к себе.

Гун мгновенно слетел со своего издающего жуткий скрежет и мерно раскачивающегося безобразия и неожиданно оказался на мягком облаке напротив сердитого бородача, чей облик выбрал для себя на этот раз Дионисий.

Попугай Гун абсолютно не понимал, что с ним происходит. Он ничего не помнил с того момента, как решил, что у него много лишнего. Только осталось в памяти, что крутили его западные да восточные ветра, и всё.

— Слушай меня, глупый попугай, — сердито сказал Дионисий, — если желаешь быть флюгером, то так и будет.

— Ох нет, — взмолился попугай, — бес меня попутал. Что же я, как чиновник из мира людей, жить буду: только и способен, что нос по ветру держать да в нужную сторону поворачиваться. Не депутат же я, в конце концов, или сенатор!

— Смотри мне, — сказал Дионисий, — отправлю тебя обратно в Дальний Лес. Потому как погода шалит: несуразность на несуразности. Нет там никого, кто бы за погодой следил. И мне отчетность не порти, и слуг народных да государевых не копируй.

На том и порешили. Попугай Гун с тех пор за ум взялся, хотя и непонятно, где он его и нашел: погодную станцию оборудовал и стал прогнозы выдавать. Со временем все привыкли к прогнозам от Гуна и забыли, что он когда-то был простоватым необученным флюгером, подвластным любому залетному ветру.

Гун больше не страдал и всего за месяц работы в Дальнем Лесу излечился от скуки и меланхолии. Как бываю в Дальнем Лесу, обязательно навещаю Гуна, о погоде говорим. Он целыми днями на метеостанции пропадает: магия магией, а хочется во всем разобраться самому. Теперь он в этом деле большой специалист. За сводкой погоды все к нему идут. Он рядом, а боги — далеко, да и не резон беспокоить богов и отвлекать их от дел небесных по каждому пустяку.

Вот только, возвращаясь в наш мир и особенно посещая родину, я все поражаюсь, почему Бог оставил эту землю без всякого внимания. Ведь это же чистое наказание: на какое горделивое и пузатое существо, на государеву службу поставленное, ни посмотрю, так мгновенно флюгер вспоминаю. Разодетые в пух и прах, они с важным видом держат нос по ветру и с необычайным рвением поворачиваются в ту сторону, куда им скажут…

ИСТОРИЯ ТРИНАДЦАТАЯ

Песец и глухарь, или Гости с Командорских островов

Однажды я отдыхал в своем небольшом саду теплым весенним вечером в то удивительное время, когда летняя, почти африканская жара еще не взяла в плен все наши окрестности. Действительно, редкое время в наших североамериканских просторах, где весна столь редкая гостья.

И в этот вечер ко мне пришли два удивительных гостя.

Первый был бел и пушист до безобразия. Не поймите меня неправильно, он не был безобразен, просто чертовски бел. Имя пушистого гостя я узнал позже, и, что удивительно, стоило поменять только одну букву в его имени, как получалось слово, которым на моей далекой родине называли приятно или не очень приятно поразившее событие.

И был этот гость просто песец. И совсем не полный. Аккуратный такой, по утрам делал зарядку, чистил зубы (а иногда и по вечерам). В общем, вполне цивилизованный песец.

Второй гость был явный артист. Он все хотел меня удивить неземной песней. И это ему в конце концов удалось.

Гортанным уханьем разнеслась над нашим сонным поселком весенняя песня петуха-глухаря. Как он сам мне назвался, так я его и записал, уж не обессудьте, господа натуралисты, натуроведы, натуропаты и прочие природокопатели. Сам он не мог полностью насладиться своей неземной красоты песней, так как не слышал ничего, оглохнув от недавно посетившей его любви. Любовь, скажу я вам, и не на такое способна. Кто говорит, что она зла, кто говорит — добра. Каким боком она к вам повернется, неизвестно — дама капризная…

Ну так вот, второй мой гость, этот глухарь по имени Иннокентий, был особенно красив: разноцветные перья переливались и играли на солнце. Но, как многие истинные красавцы, он казался глупым в несколько большей степени, чем красивым. Свалились эти гости с холодных северных Командорских островов через какую-то природную аномалию прямо в мой сад. и всё удивлялись: как, и почему, и куда они попали.

Решив не испытывать терпение и не вызывать излишний интерес соседей, находящихся в сложных отношениях со всем сказочным, я решил взять своих новых гостей в Дальний Лес, куда мы и направились после того как малость перекусили. Как-никак, дорога предстояла дальняя.