Мария Семёнова - Славянское фэнтези Страница 54

— Ты чего тут делаешь?

— Сижу, — ответил Дмитрий, поддерживая лоб ладонью.

— А чего сидишь? Воскресенье же…

Дмитрий слегка подпрыгнул. Бутерброд шлепнулся на пол маслом вниз, хорошо, что не на джинсы. И тут Славка увидел синяк на братцевом лбу.

— Ой, — поразился Славка, — Ты где это так приложился?

— Я-а?! Это всаднички твои приложили!

Установилась тишина, в которой потрескивали электрические искры. Искры исходили от Дмитрия. Славка намочил кухонное полотенце и обмотал брату лоб. Было это делом безнадежным, но Славка не мог покинуть Дмитрия в беде.

— Ой, Димка, — вздыхал он. — Хорошо, что тебе в институт сегодня не надо…

— Издеваешься, да?

Славкины глаза обиженно раскрылись.

— Пятница сегодня, — горестно произнес Дмитрий и утер полотенцем лицо.

— Не ври! Я же уроки не сделал!

Дмитрий вздохнул и сказал, что ему бы Славкины заботы. Подумаешь, уроки какие-то…

Славка сильно удивился и подумал, чем же Димыча так стукнули, что он вдруг поумнел и перестал считать уроки главным занятием.

— Дим, а Дим. — Он потерся ухом о братнино плечо. — Ты только не злись, чем тебя звезданули, а?

Дмитрий вскочил, отшвырнул полотенце и, как раненый лев, заметался по кухне, выдавая на одном дыхании:

— Р-распускают киношников, чтоб они сгорели со своими копьями! Чтоб их…

Он поскользнулся на бутерброде, взмахнул руками и сел верхом на табуретку.

— Ну, ты талант, — оценил Славка, сияя восторгом. — Я бы точно на него грянулся.

— Сги-инь! — заорал брат.

ГЛАВА 3

В низине чуть слышно пофыркивали кони, полз, собираясь, туман и монотонно квакали лягушки. Вверху, над головами, плыли по звездному небу черные кроны сосен.

Но и кроны, и звезды были видны, только если уйти в темноту от костра. Славка сидел скорчившись, поджав под себя ноги и хлопая ладонью по плечам и голым коленкам, — комары угрызали, даже дым их не спугивал. Да и ветра тут, среди деревьев, почти не было.

Над костром в котле булькало варево. Есть хотелось страшно. Только Славка не уверен был, что накормят. Не потому, что не дали бы. Просто уж очень компания странная. «И комары их не едят», — прошептал он сердито, озираясь. Люди сидели поодаль, за кругом света, Славка все пытался сосчитать их и сбивался. Много, в одинаковых грубых плащах с капюшонами на лицо, а может, и лиц-то там не было. Только руки кое-где видны из-под плащей — тяжелые большие ладони на рукоятях кордов, на луках, рядом еще мечи, самострелы, непонятные круглые штуковины с шипами. (Когда шарик один — это кистень, а когда много?) Из-за темноты Славка этого не видел, просто знал. И ему делалось неуютно.

На свету оставалась одна женщина — в холстинной сорочке, с надетой поверх разрезной юбкой, щекастая и простоволосая. Две тяжелые косы на голове красно-золотой короной взблескивали в свете костра. Женщина наклонялась над котлом, помешивала в нем большой деревянной ложкой, пробовала, подсыпала что-то, то морщась, то улыбаясь. Поглядывала на Славку. Лицо у нее было широкое и доброе, и когда он смотрел на повариху, почему-то становилось легче. А попробуй она положить ему руку на затылок, сказать: «Ну что ты, болезный…», Славка бы ткнулся ей в колени и расплакался. Но она только взглядывала искоса и опять поворачивалась к костру. Воины в плащах сидели, словно каменные. Славка вздохнул. И вдруг почувствовал движение. Повариха оглянулась. Тогда решил повернуться и он. И когда глаза привыкли к темноте, понял, что она не такая уж непроглядная. Сосны на холме высветил иззади месяц, и от них к костру протянулись тени, а трава между тенями серебрилась, и в ней мерцали какие-то цветы. И от сосен совсем бесшумно и плавно шел человек — не шел, скользил на ходу, лишь крылья плаща приминали травы. А за его спиной небо было совсем голубое.

Человек подошел к кругу света и опустился на траву, точно надвое разделенный светом и тьмой. Застыл, подтянув к подбородку колени. Край плаща сполз случайно, и Славка разглядел худую босую девичью ногу, по щиколотке перечеркнутую черным от запекшейся крови шрамом. И тут сзади что-то тихо стукнуло.

— О господи!

Это были первые живые слова, услышанные тут. Славка даже вздрогнул от неожиданности. Повариха стояла закаменев, уронив ложку.

— Да как же это они, по живому? — Грудной теплый голос звучал испуганно.

— А как же иначе? — отозвалась незнакомка с усталой насмешкой, прикрывая рану плащом. — Только по живому и надо. Иначе разве почувствуешь?..

У Славки по спине пробежали мурашки. А повариха уже суетилась, позабыв, что вскипевшее варево вот-вот выльется в огонь. Вытащила откуда-то чистую тряпицу, склонилась над раненой.

— Эй, поди воды принеси! Оглох, что ль? Збанок не забудь!

Славка вдруг понял, что это к нему. И обрадовался, и испугался…

Женщина безразлично смотрела, как повариха смывает с ее ноги кровь, обматывает тряпицей. Потом глянула на Славку. Глаза у нее были черные, совсем мертвые. Он не успел испугаться. Незнакомка протянула руку. Понял — за збанком. Там еще оставалась вода. Отпила немного, вернула посудину.

— Надия! Щи твои, гляди, убегут.

Повариха охнула, кинулась к котлу. А женщина без улыбки вновь обернулась к Славке:

— Ну, здравствуй, отрок. Говори.

— Чего говорить? — не понял он.

— К нам с пустяками не ходят, Лихослав.

Славка так поразился расшифровке своего имени, что не нашелся, что ответить. И вообще, по правде говоря, ему было страшно. Славка попытался припомнить свои беды. Ну с Димкой разругался. Йоська в дневник записала. Все это были мелочи, внимания не достойные.

— Я сюда случайно попал, — честно сознался он.

Женщина глядела на него снизу вверх, запрокинув голову.

Славка смутился под ее взглядом, уронил збанок и стал сосредоточенно тереть исцарапанный локоть. И пока тер, вдруг сообразил, где слышал ее голос. На мосту. И после…

— Это вы Димку копьем по голове шандарахнули?

Славка прикусил язык. Мамочки, что он несет? В траве вдруг блеснуло вороненое ложе самострела. Женщина задумчиво погладила его рукой.

— Странно ты выражаешь свои мысли, отроче. Но по сути ты прав.

Славка почти успокоился: если не убили за дерзость сразу, то уже не убьют, — и попросил:

— Не зовите меня отроком, пожалуйста.

У костра рассмеялись:

— Хороший мальчонка, зубастый!

Славка вдруг увидел вокруг себя лица — усатые и безусые, веселые и мрачные, но все славные, живые. От костра вкусно потянуло щами, Надия громко стукнула ложкой. Мальчик почувствовал себя здесь почти своим. И только у той, что с ним говорила, лицо было мертвое.

Надия налила Славке полную миску, и он глотал, обжигаясь, а повариха смотрела, подперев щеку ладонью, и сердобольно вздыхала. Другие тоже ели, подсмеивались, нахваливали щи, и Славка удивился, что навь ест, как люди. Только та отказалась, опять была не как все. Сидела на плаще, гладила самострел, а где-то высоко над ее головой висела острая звезда. Потом Славка, кажется, задремал. И сквозь сон пробилось к нему: Карна — как удар надтреснутого колокола. Он с трудом разлепил веки. Навье воинство седлало коней. Кто-то, встав на колени, помогал женщине натянуть сапоги. Она вдруг застонала.

— Останешься? — спросил мужчина тихо, помогая ей встать.

— Нет.

Славке показалось, что он видит недозволенное. Он старательно прикрыл глаза.

Снилось ему кладбище — то, где похоронили деда. Старое, которых теперь почти не осталось вовсе. Дорожка между бревенчатых, без окошек, стен, крытые тесом крыши, а за ними холм, высокие редкие сосны с черными кронами и между сосен кресты. Обомшелые, почерневшие от непогоды, наклоненные, а то и вовсе поваленные. Даже не кресты, каплички — столбики под двускатными крышами, в нишах иконы. На перекладинах качаются выцветшие ручники, засохшие венки, пучки бессмертников. На земле под крестами слежавшаяся иглица, сквозь нее проклюнулась трава, в низинке темное озерцо воды. Иглица глушила шаги, и он почти не боялся, что идущая впереди женщина его услышит.

Взойдя на холм, она остановилась.

Полоска зари догорала справа, за частым лесом; небо там было светло-голубое, почти бесцветное, а левей, к востоку — густо-синее, и на нем проступали звезды. А одна, давно знакомая, огромная, стояла над ее головой. Мерный шорох сосен убаюкивал, а очнувшись, Славка вдруг заметил, что вместо крестов стоят на холме всадники — тени на высоких конях, и их тяжелые плащи опадают по обе стороны седел, и месяц блестит на копейных остриях. И тогда Славка услышал ее голос:

— Не могу. Вы мертвые, а я живая. Я даже не знаю, встретимся ли мы потом.

И наступило молчание.

— Не могу! Не могу без вас! Возьмите…

Где-то ударил надтреснутый колокол.