Роберт Харрис - Фатерланд Страница 16

Мир с американцами в сорок шестом – торжество научного гения фюрера! Когда США одержали победу над Японией с помощью атомной бомбы, фюрер направил ракету «Фау-3», которая разорвалась над Нью-Йорком, продемонстрировав, что в случае американского удара он может нанести ответный удар. После этого война выродилась в кровопролитные стычки с партизанами на окраинах новой германской империи. Возник ядерный тупик, названный дипломатами «холодной войной».

Но заявления по радио делались и в дальнейшем. Когда в пятьдесят первом умер Геринг, до объявления о его смерти весь день играли серьезную музыку. Того же удостоился Гиммлер, погибший в шестьдесят втором, когда взорвался его самолет. Смерти, победы, войны, призывы к жертвам и реваншу, бесконечная тяжелая борьба с красными на уральском фронте с непроизносимыми названиями мест боев и наступлений – Октябрьское, Полуночное, Алапаевск…

Марш следил за лицами окружавших его людей. Вымученный юмор, отрешенность, страх. Люди, у которых на Востоке братья, сыновья и мужья. Они продолжали бросать взгляды на экраны.

«Германцы, приготовьтесь к важному сообщению!»

Что их ожидает на этот раз?

Столовая была наполнена почти до отказа. Марша прижали к колонне. В нескольких метрах от себя он видел Макса Йегера, перебрасывавшегося шутками с полногрудой секретаршей из ФА1 – юридического отдела. Макс через плечо девушки разглядел его и расплылся в ухмылке. Раздался барабанный бой. В помещении установилась тишина. Диктор сказал: «Мы ведем прямую передачу из Берлина, из министерства иностранных дел».

На телеэкранах заблестел бронзовый барельеф. От нацистского орла, держащего в когтях земной шар, расходились яркие лучи, напоминавшие детский рисунок восходящего солнца. Перед ним стоял человек с густыми черными бровями и тяжелым подбородком – представитель министерства иностранных дел Дрекслер. Марш подавил смех – можно подумать, что во всей Германии Геббельсу не удалось найти человека, который не был бы похож на закоренелого преступника.

– Дамы и господа, у меня для вас краткое заявление имперского министерства иностранных дел. – Дрекслер обращался к журналистам, остающимся за камерой. Надев очки, он начал читать:

«В соответствии с давним и обоснованным желанием фюрера и народа Великого германского рейха жить в условиях мира и безопасности со странами мира, после обширных консультаций с нашими союзниками по Европейскому сообществу имперское министерство иностранных дел от имени фюрера сегодня направило приглашение президенту Соединенных Штатов Америки посетить Великий германский рейх для личных переговоров с целью способствовать лучшему взаимопониманию между двумя нашими народами. Приглашение принято. Нам стало известно, что американская администрация сегодня утром предварительно сообщила: господин Кеннеди намерен встретиться с фюрером в Берлине в сентябре. Хайль Гитлер! Да здравствует Германия!»

Изображение постепенно исчезло, и после барабанного боя зазвучала мелодия национального гимна. Присутствующие в столовой запели. Марш представил мужчин и женщин в этот момент по всей Германии – на верфях в металлургических заводах, в учреждениях и школах грубые голоса сливались с высокими в одном вздымающемся к небесам оглушительном радостном реве:

«Германия, Германия превыше всего! Превыше всего на свете!»

Его губы шевелились согласованно с другими, но не издавали ни звука.

– Нам от этого только ещё больше долбаной работы, – сказал Йегер. Они вернулись в свой кабинет. Положив ноги на стол, Макс пыхал сигарой. – А ты ещё считаешь, что день рождения фюрера – кошмар для службы безопасности! Можешь себе представить, что будет, когда в городе появится ещё и Кеннеди?

Марш усмехнулся.

– Думаю, Макс, ты упускаешь из виду исторические масштабы этого события.

– Да положил я на исторические масштабы события! Я думаю о том, что спать мне не дадут. Бомбы уже теперь рвутся, как шутихи на фейерверке. Погляди-ка. – Йегер убрал ноги со стола и стал рыться в куче папок. – Пока ты забавлялся на Хафеле, нам здесь пришлось кое над чем потрудиться. – Он отыскал конверт и вытряхнул содержимое. Это были ЛВП. Личные вещи покойного. Из кучи бумаг он достал два паспорта и передал их Маршу. Один из них принадлежал офицеру СС Паулю Хану, другой – молодой женщине, Магде Фосс. – Хороша, правда? – начал Йегер. – Они только что поженились. Ехали с праздничного приема в Шпандау. Собирались в свадебное путешествие. Он ведет машину. Сворачивают на Навенерштрассе. Их обгоняет грузовик. Из кузова выпрыгивает парень с пистолетом. Наш эсэсовец теряет голову. Дает задний ход. Трах! Въезжает на тротуар, врезается в фонарный столб. Пока он пытается включить первую передачу – бах! – выстрел в голову. С женихом покончено. Крошка Магда выбирается из машины и бежит. Бах! Покончено и с невестой. Конец медового месяца. Конец, твою мать, всего. За одним исключением – родственники и друзья новобрачных за свадебным столом все ещё пьют за здоровье молодых, и никто в течение двух часов не удосуживается сообщить гостям о случившемся.

Йегер высморкался в грязный носовой платок. Марш снова взглянул на паспорт девушки. Она прелестна – темноглазая блондинка; в двадцать четыре года лежит убитая в сточной канаве.

– Кто это сделал? – спросил он, возвращая паспорта.

Йегер стал загибать пальцы.

– Поляки. Латыши. Эстонцы. Украинцы. Чехи. Хорваты. Грузины. Красные. Анархисты. Кто знает? Сегодня это может сделать любой. Этот дурачок повесил на доске объявлений у себя в казарме открытое приглашение на прием. Гестапо считает, что уборщица, повар или кто-нибудь ещё из обслуги увидел объявление и сообщил кому надо. Большинство подсобных работников в казармах – иностранцы. Сегодня днем всех их забрали. Бедняги.

Он положил паспорта и удостоверения личности обратно в конверт и бросил его в ящик стола.

– Как тебе это нравится?

– Съешь шоколадку. – Марш протянул коробку Йегеру. Тот открыл её. Кабинет заполнила металлическая мелодия.

– Очень вкусно.

– Что ты знаешь о музыке?

– Что? О «Веселой вдове»? Да это же любимая оперетта фюрера. Моя мать была без ума от нее.

– Моя тоже.

От неё без ума была каждая немецкая мать. «Веселая вдова» Франца Легара. Впервые исполнена в Вене в 1905 году. Такая же приторная, как венские булочки с кремом. Легар умер в 1948 году. Гитлер послал на похороны личного представителя.

– Что ещё можно сказать? – Йегер своей лапищей взял шоколадку и сунул в рот. – Откуда это у тебя? Тайная воздыхательница?

– Вынул из почтового ящика Булера. – Марш откусил конфету и поморщился от слишком сладкого вкуса вишневой начинки. – Подумай, у тебя нет друзей, но кто-то шлет тебе из Швейцарии дорогую коробку шоколада. Никакой записки. Коробка, которая играет любимую мелодию фюрера. Кто мог это сделать? – Он проглотил оставшуюся половину конфеты. – Может быть, отравитель?

– О, черт! – Йегер выплюнул остатки конфеты в руку, достал носовой платок и стал вытирать размазанную по пальцам и губам коричневую слюну. – Иногда я сомневаюсь, в здравом ли ты уме.

– Я методично уничтожаю важные для государства вещественные доказательства, – рассмеялся Марш. Он заставил себя съесть ещё одну шоколадку. – Нет, хуже того – я поедаю эти доказательства, совершая тем самым двойное преступление: подрываю правосудие с корыстью для себя.

– Возьми отпуск, парень. Я серьезно. Тебе нужен отдых. Мой совет – выбрось на помойку эти долбаные шоколадки, и как можно быстрее. Потом пошли домой, поужинай у нас с Ханнелоре. Ты выглядишь так, словно давно уже нормально не ел. Гестапо забрало дело к себе. Заключение о вскрытии направляется прямо на Принц-Альбрехтштрассе. Дело закончено. Забудь о нем.

– Слушай, Макс… – И Марш рассказал ему о признании Йоста в том, что тот увидел Глобуса с трупом. Он достал записную книжку Булера. – Здесь записаны фамилии. Кто такие Штукарт и Лютер?

– Не знаю. – Лицо Йегера вдруг напряглось. – Более того, не хочу знать.

Крутые каменные ступени вели в полутьму. Внизу с коробкой в руках Марш заколебался. За левой дверью был вымощенный булыжником центральный двор, где стояли большие ржавые баки с мусором. Справа виднелась плохо освещенная дверь в архив.

Он сунул коробку с шоколадом под мышку и повернул направо. Архив крипо размещался в лабиринте комнат, примыкавших к котельной. Из-за близости котлов и паутины переплетавшихся на потолке труб с горячей водой здесь постоянно стояла жара. Царил умиротворяющий запах теплой пыли и пересохшей бумаги. Протянувшимся между колоннами сетчатым полкам с досье не было конца.

Архивариус, тучная женщина в засаленном мундире, бывшая когда-то надзирательницей в тюрьме в Плотцензее, потребовала удостоверение. Он передал его ей, как делал это по нескольку раз в неделю на протяжении последнего десятка лет. Она, как всегда, взглянула на удостоверение, словно никогда не видела его раньше, потом на его лицо, обратно на удостоверение, потом вернула его и движением подбородка выразила нечто среднее между признанием и насмешкой. Погрозила пальцем.