Жанна Пояркова - Отступник

Жанна Пояркова

Отступник

© Пояркова Ж. М., 2017

© Иллюстрации, Беспалова Е. Л., 2017

© Художественное оформление, «Издательство АЛЬФА-КНИГА», 2017

Посвящается Нгоо

Спасибо Елене Бычковой, Алексею Пехову, Наталье Турчаниновой за беседы, Hellstern – за талант и вдохновение и Ксану – за «Ворона и перекресток».

Прежде всего не полагайтесь на незыблемость правил.

Ибо сам человек совершает зло и сам оскверняет себя. Не совершает зла он тоже сам и сам очищает себя. Чистота и скверна связаны с самим собой. Одному другого не очистить. В небе нет пути, нет отшельника вне нас. Люди находят радость в иллюзиях, татхагаты лишены иллюзий.

Глава 1

Лагерь

Я оказался в мертвом городе потому, что Кари Годар собирала всякий сброд. Ей было совершенно все равно, кого набирать в свою армию, а мне было плевать, куда отправляться и что делать. Многие серьезные дела начинаются именно так – от отчаяния или скуки.

Слухи об армии еретиков под руководством блудницы и ее миньонов докатились даже до столицы, где я прозябал в унынии и бессмысленности, просаживая остатки монет в кабаках. Бог больше ничего не говорил мне, так что я не знал, насколько ей можно верить, руки молчали. На вид же Кари оказалась отчаянной, грубой и хитрой женщиной, коротко остриженной и одетой в мужскую одежду, что всех оскорбляло, включая и меня самого. У нее были дирижабли, динамит и стволы, также у нее хватало денег, которых мне начало сильно недоставать. Я искал наказания, божьей кары, жаждал расплаты, но, что бы я ни совершал, пустота оставалась пустотой. Подававший надежды инквизитор в армии тех, кого предали анафеме, – ниже опуститься невозможно. Мне казалось, что мы похожи: Кари ходила и думала, как полководец, но не могла избавиться от женской оболочки, а я уже стал ничем, но все еще носил черную шинель воинства Бога-отца, порядком теперь истрепанную. Может, я присоединился еще и поэтому. Меня начали привлекать люди в процессе метаморфозы.

Странно, как человеческие существа меняют этические предпочтения под давлением обстоятельств собственной жизни. Стоит потерять ногу, как начинаешь присматриваться к безногим. Еще немного – и я буду останавливать каждого безбожника, духовного калеку, спрашивая, что они чувствуют, потому что хочется расспросить самого себя.

Кари не была безногой, но редкие оставшиеся добропорядочные люди Сеаны также отводили взгляд, когда встречали ее с подручными на улицах. Ее не впустили бы ни в один приличный дом, но Кари не страдала, своими руками сотворив пародию на высший свет: сборище бунтарей, дезертиров и разбойников, изгнанных театралов, подозрительных изобретателей, стареющих стрелков, уволенных игроков и нервозных налетчиков. Впрочем, добродетельных семей в Сеане не осталось – они либо прокляли все и уехали в Радир, подальше от смуты, либо присоединились к еретикам, соблазнившись ярким блеском вольнодумства Кари Годар. Полумеры в Сеане не в ходу. И, должен признаться, спустя час после встречи я тоже горячо ненавидел ее – Кари взяла меня, пустого, ищущего потерянное человека, на место своего инквизитора.

– Я больше не чувствую правду. – Исповедь давалась трудно. – Не смогу понять, когда лгут. Я уже не инквизитор.

– Значит, придется научиться полагаться не на высшие силы, а на самого себя. На остроту человеческого ума, – передал ее мысли Каин да Коста, рослый черноволосый бугай.

Сама Кари не удостоила меня взглядом, сидя в пародирующем трон старом кресле и наблюдая бесцветными глазами за тем, как шумит лагерь. Что бы ни было у этой женщины на уме, это поглощало ее полностью.

Я – священник, потерявший веру. Избитый, никчемный персонаж. Как при потере ключей – ни за что не удается вспомнить, когда именно это произошло. Казалось, еще недавно каждый шаг был весо́м, а мир держался на миллионе невидимых струн, но все незаметно обесценилось. Мир без Бога очень одинок, в нем гораздо проще чертить маршруты. Отпадать, отворачиваться, бросать вызов – казалось, что так я узнаю о Боге больше. Что лжецы, цепляющиеся за ритуалы и обманывающие пустыми лицами, – мои враги. Но в какой-то момент я просто забыл, что враждую в шутку, шуточные доказательства стали настоящими. Я начал сомневаться, не были ли мои былые прозрения иллюзорны. В детстве я не мог понять, как люди отрекаются от своих трудных открытий, но стоило допустить возможность, что Бог никогда не говорил со мной, как жизнь начала представляться замечательно простой.

Люди говорят, что Бог их покинул. Но на самом деле это мы его покидаем, это я ушел. Сворачивая с дороги, чтобы испытать свою крепость, я забыл, как возвращаться. В погоне за опытом потерял невинность, которая позволяла обнаружить путь снова. Каждый раз я уходил все дальше и дальше, пока не исчез в бесконечном лесу. В мире Бога все обратимо, все можно исправить, мертвого можно воскресить, оступившегося – простить. В мирских же городах царит окончательность. Пустота. Необратимость.

Грубость окружения подавляла. Я не понимал, как да Косте и Лютеру удается удерживать лагерь в повиновении, почему Кари не растерзали и не выкинули в канаву, как она того заслуживает. Однако ее предложение сулило и статус, и деньги, пусть и ненадолго, так что я согласился. Даже в самовольном изгнании я не был готов устремиться дальше по карте. Без инквизиторов не бывает суда, ведь только они точно знают, солгал ли подсудимый или свидетель, но я ослеп. Еретики просили, чтобы я устанавливал правду, говоря с Богом, в которого больше не верил и которого не слышал. Или так они собирались еще сильнее раздразнить Армаду, насмехаясь над титулами духовенства и пародируя обряды? Что ж, я не видел смысла отказывать.

– А ты ведь думал, что можешь прикарманить Бога? Что он только твой, а? Ха-ха-ха! – засмеялся пьяный. – И теперь его слышат все, все, кроме тебя!

Он бредил, но лихорадочный смех пронимал. Лагерь был велик, страшен, находившиеся в нем люди – темны лицом. Они смотрели в небо и ждали, когда то взорвется и запахнет порохом; они спали, пили и задыхались от страсти прямо на краю затянутого туманом города мертвых, куда, по преданию шуай, трупы уходили, чтобы обрести покой. Но, в отличие от разбойников, воевавших лихо и весело, желающих трофеев и простой, понятной победы, здесь собрались люди, которых я до конца не мог понять. На пути сюда я встречал безбожников, видел подлецов, делил хлеб с теми, кто не может заглянуть за границы простой крестьянской жизни, видел разочарованных, потерявшихся, как и я сам.

Но армия Кари была другой. Они называли себя кхола, «людьми ясности», и хотели абсолютного неповиновения, холодной свободы без творца и без рая. Ими двигала гордость, неведомая мне одержимость. Я хотел занять этой одержимости, ража, совершить богохульство, втайне надеясь, что это привлечет внимание Бога, но никак не мог научиться.

– Тебе выделили шатер, инквизитор. – Ко мне подошел рыжий молодой бандит. – На самом краю обрыва, отличный вид.

Я молча кивнул, и мы пошли между кострами. Сбоку весело пела женщина, волосы переливались в отблесках пламени, а сидящие полукругом неторопливо отбивали ритм ладонями.

– Трудновато тебе придется, а, инквизитор? Я слыхал, такие, как ты, с детства учатся по церковным книгам, сплошные церковники рядом. Церковник за отца, церковник за мать, церковники в друзьях, повсюду святые образа – тут поневоле начнешь отбивать поклоны. Кари говорит…

Мне не хотелось ничего слушать, но рыжий продолжал. Речь вплеталась в рисунок, выложенный заревом костров, во вскрики спящих или обрывки разговоров. Что-то из сказанного я знал и сам, но из уст плохо образованного бродяги это звучало оскорбительно. Многолетнее обучение в боевом аббатстве и впрямь давало о себе знать. Что-то из его слов казалось страшной, неприглядной ересью, которую нужно затоптать и уничтожить, пока и другие люди с такими же простыми лицами не начали это повторять. Но я сдерживался, нарушая прежние запреты. Странно, что раны никак не заживали.

– Вот, инквизитор. – Рыжий довел меня почти до того места, где холм разрывала жесткая вертикальная линия; внизу расстилался невидимый город шуай. – Располагайся. Скоро начнешь вершить суд. Завтра к нам посол приедет, наверняка горазд приврать.

Когда я шел в войско бунтовщиков, то ожидал презрения, насмешек, злобы. Но, как ни странно, к изрядно истрепанной одежде дознавателя в войске Кари отнеслись уважительно. Люди здесь не соотносили способности инквизиторов с верой. Многие не раз видели, как инквизиторы с ходу отличают самую изощренную ложь от истины, и местные не ставили мне в вину несправедливые приговоры, вынесенные церковными судьями. «Определять правду – дело инквизитора, выносить приговор во благо церкви и Бога-отца – дело судьи», – любил говорить Робер Кре, но на деле судьи часто руководствовались не благом кого бы то ни было, а собственным кошельком или указаниями пастырей. Люди из войска Кари жалели, что полезное орудие побывало в плохих руках. Но теперь я, орудие, попал в нужное место, поэтому рыжий был доволен и, уходя, даже оставил кувшин вина.