Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть первая

Вера Камша

Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Рассвет. Часть первая

Автор благодарит за оказанную помощь Ирину Андронати, Александра Бурдакова, Егора Виноградова, Александра Гинзбурга, Ирину Гейнц, Марину Ивановскую, Дмитрия Касперовича, Александра Куцаева (Colombo), Константина Линника (Штырь), Даниила Мелинца (Rodent), Елену Цыганову (Яртур), Игоря Шауба, а также Донну Анну (Lliothar) и Mrs. Colombo

А что нам играло, когда небесапротрубили отбойи чаша весов опустилась до самого дна?Веселого мало, но нас удержала собоймелодия, зла и сильна.

А что мы поднимемнад миром, где не состоится покой,где все-таки можновернуться в оставленный дом?Над черной равнинойобычный скворец городскойупорно свистит о живом.

Война – область недостоверного: три четверти того, на чем строится действие на войне, лежит в тумане неизвестности.

© Камша В. В., 2017

© ООО «Издательство «Э», 2017

I. «Рыцарь Мечей»[1]

Плохое действие – лучше бездействия.

Глава 1

Талиг. Хексберг

Кагета. Гурпо

400 год К. С. 7-й день Летних Молний

1

Скелет выходил на загляденье. Если б не пиратская ухмылка – хоть сейчас в анатомический трактат! Руппи не забыл ни единой косточки и теперь сосредоточенно рисовал стрелочки для будущих подписей, то и дело отпихивая лезущую под руку Гудрун. Кошка урчала, а лейтенанту хотелось рычать, потому и череп получился злющим и не слишком мертвым: смерть, она ведь бесстрастна, как мороженое мясо.

– Умолкни, – велел Руппи кошке. – Надоеда…

Гудрун, томно вякнув, опрокинулась на спину и принялась елозить по непросохшему рисунку, размазавшиеся чернила казались то ли шерстью, то ли вуалью. Выглядело это странно, но плотоядный мертвецкий оскал кошка стерла, правда, слегка посинев. Ничего, вылижется…

Блудный лейтенант отложил перо и отправился к окну созерцать лужи. На душе было скверно, главным образом от неопределенности. Руперт фок Фельсенбург всегда знал, что делать, даже когда не представлял как, а теперь цель отсутствовала. Напрочь. Выхваченный из Рассвета Олаф читал за стеной Эсператию, Бермессер вместе со своими мерзавцами уплыл в Закат, а война, в которой радостно плескался Фридрих, Фельсенбургу не нравилась крайне.

Кесария не должна проигрывать, это Руппи впитал с молоком кормилицы, жены отставного сержанта. Хильда баюкала будущего «брата кесаря» солдатскими песнями, услышав которые мама отослала «кровожадное животное» прочь, но дело было сделано. Наследник Фельсенбургов хотел воевать, он учился воевать, он, побери Леворукий урода-регента, неплохо воевал, только победы Фридриха ведут к поражению… нет, не Штарквиндов с Фельсенбургами – Дриксен.

Застрявший в Хексберге Руппи не представлял, чем занята бабушка Элиза, но грозная дама не могла не учесть в своих расчетах морских неудач. Чем больше пакостят фрошеры, тем меньше на побережье любят Фридриха и его лосиху. Чем меньше любят Фридриха, тем больше шансов на корону у дяди Иоганна. О рыбаках и прочих торговцах герцогиня Штарквинд думает не больше, чем парой месяцев раньше – об Олафе, но человека еще можно отбить, увезти, спрятать, города и деревушки – только защищать.

Устав уже от дождя, лейтенант перебрался к холодной печке, открыл поддувало и принялся выгребать золу, ну и думать заодно. Послав к… Гудрун ударившегося в эсператизм Ледяного, послав к кошкам всех, он смог бы удрать, было б куда! Откажись Бруно выполнять приказы регента, фрошеры об этом уже бы знали, так что старик лоялен Эйнрехту и при этом осведомлен о выходке наследника Фельсенбургов из его же письма. Значит, дорога в армию окончится либо в замке Печальных Лебедей, либо, что вернее, в Штарквинде. Родственники упрячут «этого невозможного мальчишку» под замок, а ждать, когда бабушка съест регента, можно и в Хексберге. Тот же полуплен, но Вальдес хотя бы не глядит с укоризной.

Возвращаться к волосатому скелету не хотелось, однако Руперт еще на «Утенке» дал себе слово каждый день повторять вызубренное. Кости были переписаны, и лейтенант принялся вспоминать названия мышц – и вспоминал, пока вернувшийся из порта фельпец не привел Клюгкатера. Гудрун, будто понимая, что шкипер на нее положил глаз, взлетела на бюро и забилась за здоровенные часы – виднелся только кончик хвоста.

Подавив смешок, Руппи поднялся навстречу гостям – он в самом деле был рад Добряку.

– А я с новостишкой. – Шкипер, не чинясь, тряханул руку Фельсенбурга. – Вроде и ждали, а все одно как веслом по башке! Помер Готфрид-то наш, скоро месяц уж будет…

– Шварцготвотрум!

– И не говорите! – Юхан словно тоже ругнулся. – Утром в Ротфогеле чудо приключилось, а вечерком наше величество и того… Регенту на радость. Дождался, потрох пластужий, теперь на трон полезет!

2

Не спать после обеда, после кагетского обеда, можно лишь из упрямства. Карло Капрас был упрям, хотя предпочитал считать себя настойчивым. Только упрямство заставляло маршала вставать в этой дурацкой стране затемно, влезать в мундир, лопать на завтрак кашу – это в Гурпо-то! – и гонять до восьмого пота кипарскую деревенщину, превращая вчерашних олухов в сносных солдат. Не для Хаммаила, для настоящей войны, в которую среди роз, застолий и тараканов верить можно было опять-таки лишь из упрямства.

Разбросанные по чужим замкам гайифские батальоны давно уже никто не беспокоил, что понемногу расслабляло и солдат, и офицеров. Было тихо, лишь где-то на севере казаронские дружинники цапались с бириссцами Бааты, однако решительных действий ни одна из сторон не предпринимала. Лисенок молчал, у Хаммаила продолжали жрать и выхваляться, тревожился разве что Курподай, становившийся все услужливей и при этом мрачнее. Капрас спрашивал, в чем дело, казарон отговаривался какой-нибудь ерундой и навязывал очередную любезность. Это не радовало – Карло, хоть и начинал в гвардии, не любил влезать в долги; корпус же больше объедал союзников, чем защищал. На казара маршалу было начхать, но перед хозяином Гурпо, если б не его просьба поднатаскать местных парней, гайифец чувствовал бы себя неловко.

Гапзис доносил, что Курподаевы «рекруты» на занятиях усердны и даже чему-то научились, но, уверял ветеран, эти пожиратели инжира способны на что-то путное лишь рядом с настоящими солдатами и под пристойным – читай, имперским – командованием. Самостоятельно воевать болваны смогут еще не скоро, хотя не трусят и не отлынивают.

В основном лагере тоже не бездельничали. Ламброс школил кагетских ремесленников и своих пушкарей, пытаясь если не повторить подмеченные при Дараме талигойские фортели, то хотя бы прибавить полковой артиллерии прыти и научить ее маневрировать на поле боя. Последние «катания» внушали надежду – во всяком случае, облегченные лафеты перестали разваливаться после второго-третьего выстрела.

– Молодцы вы с Медерисом, – Капрас разлил вино, поймав себя на том, что делает это на кагетский манер. – Если так пойдет и дальше, нам будет что сказать не только Лисенку, но и талигойцам.

– Я предпочел бы разговор с морисками. – Так и не получивший из своей Неванты ни единой весточки Ламброс хмуро взялся за украшенный толстым удодием[2] кубок. – Только мы язычникам на один зуб…

Маршал кивнул – с Ламбросом он стал почти откровенен. Невантец люто ненавидел Военную коллегию и рвался на Побережье, где у него осталась мать, а может, и женщина. О докагетской жизни артиллерист не распространялся, и это Капрасу тоже импонировало: Карло и сам предпочитал говорить о настоящем, хотя все сильней задумывался о будущем – корпуса и собственном. Последний курьер из Паоны прибыл в начале Летних Волн. За месяц в Гайифе много чего могло случиться, это в Кагете все шло по-прежнему, но ведь и яйца тоже не меняются, пока из них не полезут цыплята. Или змеи.

– Хаммаил не спешит начинать большую драку. – Ламброс разбирался не только в пушках, за что Карло его особо ценил. – Понимает, удодий эдакий, что мы за него подыхать не рвемся. У самих горит.

– Казар аж приструнил самых рьяных из своей своры, – припомнил рассказы Курподая Капрас. – Умники порывались прямо сейчас переть на Равиат. А вот с чего Лисенок тихо сидит, не пойму.

– Хаммаиловы орлы кричат, что трусит, – хмыкнул Ламброс, лишь вчера сбагривший парочку означенных «орлов» назад, в казарскую ставку. – Мол, этому ничтожеству даже до отца далеко – ни доблести, ни чести, ни мозгов. Насчет доблести не скажу, а вот с головой у сынка Адгемара получше, чем у Коллегии.