Александр Домовец - Кукловод

Александр Домовец

Кукловод

Современное политическое фэнтези (Книга 1)

Часть первая

Охота на журналиста

Пролог

Вечером неожиданно отключили свет, и последние страницы рукописи Иван Ильич достукивал на машинке уже при свечах.

Слегка дрожащими руками он разложил листы по экземплярам и закурил. Ну, вот и всё. Десять лет жизни, десять лет размышлений, тысячи вечеров и ночей над бумагой… Получился роман-фэнтези, куда там «Властелину колец». Но все эти годы в нём ознобно жила мысль: а если – не фэнтези? Если он в самом деле правильно связал концы с концами, грамотно разложил факты и верно проанализировал их, словом – вычислил ситуацию?

По мере продвижения работы уверенность в своей правоте росла, ужасая Ивана Ильича. И вот теперь, глядя на три внушительных стопки отпечатанных листов, он окончательно понял: ошибки нет, всё так. Беда, страдания, безысходность – это навсегда. И для всех.

– Зачем мне это знать? – спросил он себя вслух, еле шевеля губами. – Что мне с этим делать?

В маленьком городке отставного учителя-историка Ивана Ильича Захарова считали чудаком. А как не считать? Выйдя на пенсию, продал квартиру в центре Москвы и купил домик в дальнем Подмосковье. Ну, положим, на старости лет потянуло к земле. Бывает. Но привычки-то, привычки! Ни с кем, кроме жены, не общался, в гостях у соседей не бывал и никого не приглашал, из дома выходил редко и только в магазин. При этом шёл по улице с лицом усталым и хмурым, глядя под ноги и что-то рассеяно бормоча под нос. Правда, газет и книг покупал и выписывал много, а по вечерам из-за оконной шторы лился свет настольной лампы и доносился стук пишущей машинки. Одевался чисто, брился каждый день, водку не пил. Одно слово – чудак. И жена такая же.

О том, что в городке над ним хихикают, Захаров знал, но ему было всё равно. Работа, которая взяла за горло десять лет назад и подошла к концу только сегодня, отдалила его от мира и людей.

С чего всё началось? Наверное, с того далёкого майского вечера, когда праздновали его пятьдесят пять. Погода была отменная, настроение и того лучше. Страна, тогда ещё СССР, уже трещала по швам, будущего президента Мельникова только что избрали главой российского парламента. Произнеся положенные тосты и выпив, заговорили, как водится, о глобальном. Один из гостей, по фамилии Гордеев, пристал к Захарову:

– Ты, Иван, историк, вот и объясни мне, тёмному: что за страна такая – Россия? Почему у нас вечные войны и смуты? Почему за тысячу лет истории буквально ни одного светлого пятна? Сидим голой задницей на боеголовках, сами по-людски не живём и всему миру не позволяем…

– Ты ещё вспомни про империю зла, про Верхнюю Вольту с ракетами, – хмыкнул Захаров, разливая коньяк по рюмкам.

– Умом Россию не понять, – глубокомысленно заметил кто-то.

– Ерунда, – отмахнулся Гордеев. – Понять можно всё. Должно же быть какое-то рациональное объяснение. Допустим, что мы глупее всех. Или хуже… Но опять – почему? Может, нас пришельцы тысячу лет назад сглазили на генетическом уровне? Или Россия и впрямь полигон сатаны?

В тот вечер Захаров был в ударе. Ему вдруг стало интересно, захотелось блеснуть игрой ума и эрудицией.

– Ну-у, зачем же так, – протянул он. – Не полигон. И не сатаны. А вот, например…

И он в течение трёх минут сымпровизировал такое, что Гордеев побелел. Установилось молчание, все смотрели на Захарова. Он почувствовал неловкость и непонятное волнение, словно среди застольного трёпа прозвучало что-то неожиданно-важное.

– Ладно, мужики, – сказал он, вставая. – Пойдём, покурим. И вообще, хватит о глобальном. Давайте лучше о бабах, пока они на кухне.

Тут очень кстати вернулись женщины с горячим. Выпили за именинника, заговорили о детях и футболе, потом стали танцевать, и в итоге день рождения удался на славу.

Однако наутро Иван Ильич проснулся с ощущением, что в голове сидит заноза. Вспомнив свою вчерашнюю импровизацию, он даже фыркнул: «Что за бред, вроде и выпили немного». Но… задумался всерьёз.

Захаров был человеком незаурядного ума. Историческое образование, полученное в МГУ, развило привычку системно мыслить, усилило врождённую потребность думать и анализировать. Всё непонятное он расценивал как интеллектуальный вызов и не жалел сил, чтобы докопаться до решения. Диссертацию он когда-то не защитил из одного лишь отвращения к сопутствующим бюрократическим процедурам, руководить школой отказался по той же причине. Работа рядовым учителем вполне устраивала Ивана Ильича, потому что оставляла достаточно времени для книг и письменного стола.

Сев за этот стол после дня рождения, Захаров сам себе сформулировал задачу.

Дано: огромная страна, объём несчастий которой, начиная с исторических пелёнок, адекватен её величине. Требуется: найти корень бед. Понять закономерность, объясняющую чудовищный переизбыток войн, эпидемий, социальных катаклизмов, «прописавшихся» на гигантской территории.

С этой минуты прежняя жизнь Ивана Ильича закончилась. Началась новая, о чём он тогда ещё не подозревал.

Несколько месяцев он сначала в голове, а затем и на бумаге выстраивал известные факты, в поисках новых просиживал в библиотеках, рылся в книгах. Но – не выстраивалось. Гипотеза, позволявшая рациональным путём объяснить существующую ситуацию, не складывалась. Постепенно Захаров приходил к мысли, что такой гипотезы не может быть, потому что её не может быть никогда. «Умом Россию не понять…».

На его месте любой давно уже махнул бы рукой. Но Захаров был упорным человеком. Однажды его осенила простая вроде бы догадка, требовавшая, впрочем, немалого мужества. Раз нет рационального решения, значит, есть решение иррациональное. Если угодно, лежащее за гранью существующих представлений об окружающей действительности. Просто вместо вопроса «Почему?» надо спросить иначе: «Кто?» И тогда он с невольным страхом вернулся к апокалиптическому видению, мелькнувшему в голове среди праздничного застолья.

«Чушь, бред, шизофрения,» – говорил себе Захаров. «Мистика!» – вторил сидящий в нём историк-материалист. Но в широком смысле гипотеза Ивана Ильича понятию «материализм» не противоречила. Просиживая ночами за бумагой и книгами, листая в голове исторические эпохи, мысленно присматриваясь к личностям в париках и камзолах, суконных кафтанах, военных френчах и строгих костюмах, Захаров неторопливо строил теорию, которая объясняла всё: от татаро-монгольского ига до умопомрачительной инфляции, вмиг догола раздевшей страну, только что объявившую себя суверенной. Теперь всё складывалось.

Порой он сам отказывался верить в то, что выходило из-под его пера. Семибоярщина, пугачёвский бунт, союз императора Павла I с Наполеоном, казнь Александра II народовольцами, позор Цусимы – всё получало шокирующе-новое, но логическое объяснение. Иногда Захаров ощущал себя художником, который взялся отреставрировать банальный натюрморт и вдруг обнаружил, что верхний слой краски маскирует полотно гиганта Возрождения…

Неожиданно из комнаты жены донёсся какой-то звук. Иван Ильич тряхнул головой, отвлекаясь от воспоминаний. Наверное, Маша что-то уронила в темноте. Когда же дадут свет? Маша… Бог не дал им детей, и всю жизнь они прожили друг для друга. Маша всегда была для него не только женой, но и самым верным, всё понимающим товарищем.

Когда Захарову пришло время уходить на пенсию, он решил перебраться из Москвы в Подмосковье. В провинции жизнь тише, спокойнее, дешевле: здесь не стреляют из танков по зданию парламента и не штурмуют телецентр; здесь ничто не будет отвлекать от переполнявшей его работы. Коренная москвичка, Маша тем не менее безропотно приняла решение Ивана Ильича, и эта безропотность навсегда вселила в Захарова чувство какой-то вины перед женою. Она занималась хозяйством, развела сад, выращивала огурцы с помидорами и тихо старилась рядом с мужем, ни о чём не спрашивая и во всём помогая. В свою работу Иван Ильич её не посвящал. Не то, чтобы он сомневался в её уме или способности понять его… В конце концов, она закончила тот же МГУ (там, кстати, они и познакомились в 54-м), только училась на другом факультете – романо-германской филологии. Но сначала инстинктивно, а потом уже вполне осознанно, Иван Ильич решил, что крест чудовищного открытия будет нести один.

Все эти года о его работе никто не подозревал. Но теперь, когда она подошла к концу, когда Иван Ильич вычислил, наконец, злой рок, висящий над Россией, молчать он больше просто не мог. Найденное знание и потребность поделиться им переполняли Захарова. Вот почему третьего дня он отправил письмо человеку, который когда-то был его любимым школьным учеником и стал известным журналистом. Серёжа остался одним из немногих, с кем Иван Ильич поддерживал отношения, выйдя на пенсию. Они изредка переписывались, и даже пару раз встречались, когда Захаров приезжал в Москву поработать в Ленинке. У Серёжи всегда была светлая голова и живой интерес к истории. А главное, вдвоём они, быть может, решат, что теперь делать со всем этим. Положить под сукно и пусть всё идёт своим чередом? Но это значит перечеркнуть десять лет жизни. И не только это… Или попытаться обнародовать? Но это всё равно, что выписать самому себе пропуск в психушку…