Коллин Хоук - Пробужденный Страница 10

Я вскрыла упаковку ибупрофена и принялась крутиться перед зеркалом, пока не убедилась, что выгляжу отвратительно со всех мыслимых ракурсов.

– Три ведьмы были правы. Ну и видок у тебя, Лилиана! Будто подралась с кошкой.

Взмолившись, чтобы ибупрофен как можно скорее оказал свое волшебное действие, я нырнула в огромную ванну и принялась яростно тереть кожу мочалкой. Только погрузившись в горячую пенную воду, я поняла, как же устала. Замотанная в полотенце голова сама откинулась на мраморный бортик ванны, и я не заметила, как уснула. Впрочем, мое забытье вряд ли длилось дольше нескольких минут: вскоре я проснулась, будто от толчка.

Окна в комнате были затонированы таким образом, чтобы в комнату свободно проникали свет и тепло, но никто не мог увидеть меня снаружи. Инистое стекло, окружавшее ванную, так же пропускало свет, но надежно скрывало того, кто принимал душ. Придя домой, я не стала включать люстру, чтобы насладиться теплотой закатного солнца – дорогое удовольствие в городе, застроенном высотками. Пожалуй, в этом заключалось одно из немногих достоинств жизни на пятьдесят втором этаже. Даже сидя в ванной, я могла любоваться тягучими медовыми лучами, которые медленно стекали по стенам и полу, пока не гасли совсем. На какую-то секунду я уловила движение в тенях веранды – но, присмотревшись, решила, что в этой иллюзии виновны облака или растущие тени зданий по другую сторону парка.

– Только паранойи мне и не хватало, – пробурчала я, снова пристраивая затылок на бортике ванной.

Я постаралась успокоиться и расслабиться, но горячая вода, вопреки чаяниям, взбодрила меня. К этому времени сумерки окончательно захватили комнату, слизнув последние крохи солнечного света, и я неожиданно почувствовала себя в ванне, как в саркофаге. В нос ударил сильный аромат благовоний, смешанный с медным запахом крови. Сознание на мгновение рассеялось, и я услышала отдаленные рыдания, а затем вопль.

Я распахнула глаза, судорожно втянула воздух и выпрямилась так резко, что вода плеснулась через бортик, залив мраморную платформу.

Я в ужасе выбралась из ванны и замерла посреди лужи, тяжело дыша и пытаясь успокоить отчаянно бьющееся сердце. Да что со мной такое?! Я никогда не слышала, чтобы мигрень вызывала галлюцинации, – но именно это, надо понимать, со мной и произошло. Если, конечно, я снова не заснула и не увидела кошмар.

Должно быть, во всем виноват низкий уровень сахара в крови. Перед выходом из дома я выпила только чашку чая. Да-да. Дело именно в этом. Мне просто нужно съесть немного шоколада… Но даже найдя своему наваждению более-менее рациональное объяснение, я не могла отрицать, что происходит нечто очень странное.

Наскоро высушив волосы и предоставив горничной Марселле прибирать затопленную ванну – совершенно немыслимый для меня поступок, за который, как я знала, мне еще предстоит поплатиться, – я натянула махровый халат и отправилась к письменному столу.

Первым делом я достала кучу брошюр и проспектов, безнадежно помятых при бегстве из музея. После того как я их разгладила и аккуратными стопками разложила на краю стола, мне стало намного лучше. Вычеркнув из календаря прошедший день, заполнив ежедневник на завтра и разобрав испещренные маркером рекламки университетов, я наконец-то снова почувствовала, что контролирую собственную жизнь.

Возможно, я походила на родителей сильнее, чем мне хотелось бы. Они исподволь меня выдрессировали, дисциплинировали, сделали настоящим маленьким солдатом, который так удачно вписывался в их организованную жизнь. Постепенно я тоже начала понимать прелесть рутины – повседневности, в которой нет места хаосу и беспорядку. И даже если душа моя страстно желала свободы и приключений, поведение никогда не выходило за рамки ежедневника с золотым обрезом.

В конце концов я вытащила из рюкзака блокнот и открыла на той странице, где начала рисовать Амона – не более чем смутный контур, прообраз будущего профиля. Я попыталась закончить набросок по памяти, но после нескольких неудачных попыток расстроилась и все стерла.

Когда это он успел завладеть моими мыслями? Я покрутила в пальцах карандаш, сосредоточилась и все-таки обозначила абрис его головы.

В прихожей, возвещая о возвращении матери, звякнул лифт. Следом по коридору процокали каблуки – четкое, уверенное стаккато. Должно быть, я увлеклась рисунком и потеряла счет времени. Мать заглянула в комнату, и моего обоняния коснулся знакомый цветочный аромат.

– Привет, – сказала я, не поднимая головы от блокнота.

Стаккато прервалось, утонув в густом ворсе ковра.

– Как дела? Герб сказал, у тебя выдался непростой день.

Я неопределенно пожала плечами, стараясь скрыть разочарование. Что ж, это работа Герба. Не стоит на него обижаться.

Мать пересекла комнату и, приблизившись к столу, подцепила брошюру одного из колледжей – по несчастью, именно того, который вызывал у нее наибольшее недовольство. Когда она снова заговорила, ее голос неуловимо изменился.

– Я вижу, ты обдумываешь колледж.

– Ага. Пока ничего не выбрала.

Она мягко сжала мое плечо – скорее повелительный, чем утешающий жест.

– Не сомневаюсь, ты сделаешь правильный выбор, – и она принялась расстегивать ожерелье. – Как прошло собрание по поводу выпускного проекта?

– Закончилось, не начавшись.

– Да, мне сказали.

Я развернулась в крутящемся кресле.

– Правда? Кто?

– Мама Кэсси. Та о тебе волнуется. Сказала, что ты убежала к какому-то парню на улице.

Для родителя, выступающего за максимальную самостоятельность ребенка, она была чересчур уж хорошо осведомлена о моих делах. Я безошибочно расслышала в ее голосе нотку неодобрения и поспешила успокоить мать:

– Боюсь, Кэсси несколько сгустила краски.

– Да? – вот и весь ответ. Этот единственный слог вместил в себя мириады смыслов, десятки русел, по которым могла направиться беседа. Старая телевизионная уловка, чтобы гость почувствовал себя неуютно, начал заполнять молчание первым попавшимся бредом и, возможно, выболтал что-нибудь ценное. Я прекрасно знала об этом трюке, но все равно заглотила наживку.

– Ну, про парня на улице – это правда. Только вот Кэсси, наверное, не сказала, что его сбила машина. Он был в ужасном состоянии.

– И ты решила помочь, – мать приподняла брови, предоставив мне самостоятельно добавить к этой фразе точку или знак вопроса.

– У меня не было выбора, – честно ответила я.

– А как же полиция? Кто-нибудь вызвал «Скорую»?

– Не знаю. Он ушел прежде, чем приехали медики.

– Я думала, он был в ужасном состоянии.

– Да, но он… уковылял, – мой голос предательски дрогнул.

Мать склонилась над столом и провела пальцем по странице блокнота.

– Это он? Тот загадочный юноша?

Я кивнула и будто невзначай дернула локтем, прикрыв несколько строк внизу листа. Оставалось надеяться, что этот жест не вызовет особых подозрений.

– Гм. Возможно, мне стоит сделать несколько звонков. Его найдут и окажут необходимую медицинскую помощь.

Похоже, она собиралась сделать Амона своим делом. Я не могла этого допустить. Вряд ли она стала бы ему вредить, но моя мать жила с убеждением, что каждый человек должен находиться на своем месте. Даже если это место окружено ватными стенами.

Может быть, Амон действительно сбежал из психушки. Но идея вернуть его туда почему-то вызывала у меня чувство сопротивления. Я знала, что открытый спор сделает только хуже, поэтому с трудом сглотнула и неожиданно пискляво выдавила:

– Я уверена, ее уже оказали.

Я в панике наблюдала, как мать колеблется, разглядывая рисунок. Что, если она заберет блокнот? Однако вместо этого она закрыла обложку и отодвинула его на край стола.

– Ты знаешь, как снисходительно я отношусь к твоим маленьким увлечениям, – начала она. – Я просто не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности в погоне за… удачным ракурсом. Понятно?

Последнее слово прозвучало отчасти приказом, отчасти предупреждением, отчасти просьбой. Я улыбнулась и покачала головой, показывая, что нотации излишни.

Несколько секунд она рассматривала меня в упор, словно пытаясь вскрыть черепную коробку и вытащить оттуда все секреты до единого. Я уже успела вообразить худшее – что мать запросит у музея запись аварии, – когда она ощутимо расслабилась и одарила меня своей фирменной телеулыбкой.

До тех пор пока я не переходила некие границы, я могла успешно совмещать мир родителей и свой. Происшествие с Амоном было самым опасным и одновременно волнующим, что случалось со мной за всю жизнь. Я искренне желала ему вернуться домой – и подозревала, что с помощью матери это получится быстрее, – но при этом хотела оставить события сегодняшнего дня своим и только своим секретом.