Владислав Русанов - Братья крови Страница 10

Мы покинули богатую гостиную и вошли в кабинет, не уступавший ей по размерам. Панели из мореного ореха оттенялись бежевыми с позолотой шпалерами. Нет, не обоями, искусно стилизованными под старину, какие сейчас можно увидеть в доме любого более-менее состоятельного человека, а именно шпалерами. Тяжелое, плотное полотно покрывали изящные, тонкой работы цветы и листья. Я не впервые входил в святая святых огромного особняка, стоящего за трехметровым бетонным забором в центре Рублевки – загородного поселка, облюбованного московской элитой, но всякий раз проникался восхищением. Если бы мне удалось обставить свою берлогу на Андреевском спуске хотя бы на четверть так же роскошно! Но, несмотря на возраст и принадлежность к кровным братьям, мне такое не по карману. Скажем, небольшое бюро в углу от «Отто и Гамбса» стоило… Да, впрочем, стоимость его я оценить не берусь – специалист не в этой области. Одно могу сказать – посещая императора Павла Петровича в Михайловском замке, я видел точно такое же. И не исключено, что бюро это было то же самое.

А на стенах кабинета, закрепленные на бронзовых и дубовых позолоченных кронштейнах, покоились мечи. Не новоделы, коими полны художественные, с позволения сказать, салоны любого городка, мало-мальски отличающегося от деревни, а подлинники, чьи рукояти помнили прикосновения ладоней давным-давно умерших людей: скифов и гуннов, франков и саксов, шотландских горцев и рыцарей-крестоносцев. Эдакая усыпальница клинкового оружия. Коллекция, которая способна вызвать слезы бессильной ярости у любого директора археологического музея. Валентин Валентинович собирал ее истово, не жалея сил и средств, и немало в том преуспел. При первом же знакомстве с его собранием я обнаружил несколько клинков, описанных в работах Лоранжа и Вегели[18], что заставило меня взглянуть на заказчика со всей серьезностью.

К сожалению, как это часто бывает в наше время, Валентин Валентинович почти ничего не понимал в старинном оружии. Ничего удивительного… Мне доводилось сталкиваться с собирателями живописи, не отличавшими Моне от Дали и Сикейроса от Пикассо, с владельцами элитных скакунов, называвшими вороных коней черными, а гнедых – коричневыми, и с коллекционерами антикварной посуды, путавшими дрезденский и мейссенский фарфор. Тут уж ничего не поделаешь. Деньги есть, тяга к прекрасному тоже присутствует. А вот начальных знаний не хватает и учиться некогда – нужно ведь новые деньги зарабатывать, чтобы твоя коллекция стала единственной и неповторимой, самой полной и законченной в мире. Для того и существуют эксперты, помогающие богатеньким собирателям. Потому и приглашал меня Валентин Валентинович, простой российский миллионер – а может и миллиардер, кто ж его знает доподлинно? – с завидным постоянством.

Я всегда, сколько себя помню, любил холодное оружие. Должно быть, рыцарское прошлое цепко держало за сердце и не собиралось отпускать. А из всех видов холодного оружия больше всего я любил мечи и сабли. Европейские. О восточных я знаю пускай и побольше среднего эксперта, но не считаю их интересными и достойными пристального изучения. Пусть с их цзянями и дао разбирается какой-нибудь Чжоу Вэй.[19]

– Мне нравятся люди, влюбленные в свое дело, – елейным голосом проговорил Валентин Валентинович.

Он просто стоял чуть в стороне и наблюдал за мной. На лице миллионера читалась нескрываемая гордость.

– Я восхищен вашим собранием, – я слегка пощекотал перышком его самолюбие.

Но особо лукавить не пришлось, если признаться честно. Стену прямо напротив входной двери занимали клинки Древней Руси. От так называемых варяжских мечей до сабли времен Минина и Пожарского. Тяжелые клинки, изъеденные временем и сыростью, – даже самая лучшая сталь не выдерживает нескольких веков, проведенных в земле. Само собой, над оружием потрудились опытные реставраторы – осторожно сняли чешуйки ржавчины, загладили изъязвления металла и грубые царапины, – но работали они очень аккуратно, не добиваясь впечатления совершенно нового клинка. Мечи и сабли выглядели готовыми к бою, сохраняя благородство старины.

Без ложной скромности должен заметить, не менее десятка экспонатов прошли через мои руки. Валентин Валентинович не гнушался пользоваться услугами черных археологов, которые откуда только не притаскивали оружие, а мне приходилось определять век, место изготовления, школу кузнечных дел мастеров. Обычно у меня получалось. Шесть веков опыта – не две-три бегло прочитанные книжки, как у большинства экспертов-людей.

– Думаю, у меня найдется чем вас удивить, Анджей, – проворковал клиент.

Он подошел к столу и театральным жестом сорвал батистовое полотнище, скрывающее лежащие на столешнице продолговатые предметы.

Да, он произвел на меня ожидаемое впечатление. Меня всегда охватывает дрожь при виде оружия минувших эпох, как охотничий азарт охватывает гончака, почуявшего свежий след оленя. А уж если я вижу мечи старше себя самого…

– Ну как, Анджей? Что скажете?

Я благожелательно улыбнулся и, не говоря ни слова, вытащил из кармана жакета пару белых нитяных перчаток. Неторопливо надел их, расправил складки между пальцами, сжал и разжал кулак. Валентин Валентинович молчал, наблюдая за мной со скромным самодовольством. Это был наш общий ритуал, освященный временем. Очень медленно я подошел к столу. Взял в руки первый меч, лежавший ближе к краю.

Кто-то мог подумать, что перчатками я пользуюсь из почтения к древности. У кого-нибудь могла зародиться мысль о брезгливости и боязни пораниться о заусеницу и занести в кровь ржавчину. Все они оказались бы правы, и ни один не догадался бы об истинной причине. Конечно, я ценил работу давно умерших мастеров, но не настолько, чтобы опасаться повредить ее отпечатком пальца. И уж точно не умер бы от заражения крови. Хотя бы потому, что умер шесть веков назад. Просто однажды я случайно наткнулся на серебряную инкрустацию, почерневшую от времени, а потому незаметную для глаз, сильно обжегся и долго регенерировал кожу. С тех пор не работал без перчаток.

Взяв меч в руки, я внимательно оглядел его.

Прямой клинок, слегка сужающийся к острию. Длина и баланс вполне соответствовали раннему Средневековью. На рукояти – растительный орнамент. Ветви и листья причудливо изгибались, переплетаясь между собой. По всей видимости, это – стилизованное изображение древа жизни. Мотив очень распространенный как в скандинавской, так и в славянской, дохристианской, мифологии. Кажется, я узнал этот меч.

– Итак, господин Анджей! – Коллекционер чуть ли не подпрыгивал от нетерпения. На этот раз ему не удалось сохранить невозмутимость до конца – слишком велико желание узнать подлинную историю клинка.

– Просто Анджей, – буркнул я скорее по привычке и приступил к разъяснениям:—Узор на клинке несколько напоминает изображения, обнаруженные при исследовании фресок Софии Киевской. Следовательно, я датирую изготовление этого меча первой половиной одиннадцатого века. Материал и манера изготовления рукояти весьма похожи на мечи, описанные Гжегожем Леньчиком в статье «Три викинговских меча из собрания Краковского археологического музея». Там шла речь о так называемом киевском мече, рязанском мече и карабчиевском мече. Бронзовое литье с черневым узором. Видите? Вначале бронзу чернят – погружают в раствор купороса, а после нагревают. Поверхность окисляется, приобретая стойкий и, самое главное, немаркий черный цвет. Потом на изделие наносят просечной узор, или, попросту, глубокие царапины, через которые красиво проглядывает естественный красноватый цвет металла. Я не слишком перегружаю вас ненужными подробностями?

– Нет, что вы, Анджей! Все, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно и поучительно.

– Тогда продолжу. Судьба киевского и рязанского мечей мне известна. Они оба хранятся в Киевском историческом музее, в запасниках. Изредка экспонируются, но в последние годы не слишком часто – в независимой Украине ученые не очень-то хотят афишировать схожесть оружия их предков и предков великороссов. История карабчиевского меча сложнее и, я бы сказал, трагичнее. Его нашел в окрестностях села Карабчиева некий каменец-подольский любитель-археолог Пулавский. Он подарил меч графу Красинскому, в чьем домашнем музее оружие заняло достойное место. Правда, его светлость почему-то снабдил экспонат табличкой, что найден он поблизости от Варшавы. Очевидно, из патриотических соображений. Русское происхождение меча доказала археолог Ванда Сарновская. Она же описала его. К сожалению, ее работы пропали в тысяча девятьсот тридцать девятом году, когда гитлеровская Германия оккупировала часть Польши. Тогда же исчез и сам карабчиевский меч. С тех пор он считался безвозвратно утраченным.

Я замолчал, внимательно посмотрел на коллекционера. Он невозмутимо выдержал взгляд и даже не моргнул.