Наталья Резанова - Странник Страница 10

– Пусть так.

Затрещали под копытами сухие ветки, валявшиеся на земле. Всадники ехали неторопливой рысцой, глядя вперед. Отъехав на значительное расстояние, Визе снял рог, висевший у пояса на серебряной цепочке, и затрубил. Мгновение спустя издалека отозвалось еще несколько рогов. Звук был слышен слабо, но явственно.

– Туда! – указал Визе в направлении звука. И они поскакали напролом, пригибаясь под ветками, хлещущими по головам. Пение рогов утихло, но вскоре они услышали отдаленный лай. И вновь началась бешеная скачка. Визе не подозревал, что он еще способен так увлекаться. Он не забывал ни о чем, но и соперник его, Великий приор, и богатый город Вильман, и ненавистный тезка – король Генрих – все это был один олень, убегавший олень! А лай все ближе, ближе, и вот уже он различает бегущего оленя, закинувшего назад голову с тяжелым венцом рогов, и почти повисающих у него на ногах гончих.

Лай звенел не умолкая, а сзади рыцари подбадривали себя громким гиканьем, и эта музыка горячила кровь лучше вина. Визе несомненно опередил Герната, и почетный удар должен был достаться комтуру.

В лицо ударил свежий ветер – значит, река рядом. За кустами боярышника шла небольшая прогалина, дальше берег круто обрывался. Добежав до обрыва, олень повернулся, нагнул голову, выставив вперед рога. Теперь это был уже не венец, а оружие. Зверь был еще силен и готов продолжать борьбу. Собаки припадали к земле, бросались с лаем вперед и, рыча, отскакивали. Визе вытащил меч из ножен, готовясь нанести удар – меч был его излюбленным оружием, он владел им в совершенстве, но внезапно уловил близкий шорох и увидел между деревьями высокую фигуру Герната. Мгновенный холод коснулся души комтура. Он опустил руку и сделал своим спутникам знак не двигаться.

Гернат метнул дротик, вонзившийся оленю в голову. Тот тяжело рухнул на землю. Собаки заливались. Гернат спешился, вынув кинжал, подошел к оленю, чтобы собственноручно его добить, но этого не понадобилось. Подождав, пока не соберутся люди Герната – они наперебой славили силу и меткость своего сеньора, – Визе выехал из-за кустов, слегка склонив голову.

– Ты и вправду, как сказано в Писании, великий охотник перед Богом.

Гернат устало огляделся – псари растаскивали собак, слуги собирали хворост для костра. Он утер пот со лба.

– Ну, дьявол с этим Вильманом… Думаешь, я тебя не заметил? Мы, Гернаты, умеем ценить благородство и благородны сами. Пусть будут Восточные земли.

Возвращались в лагерь уже к вечеру. После обильной закуски соревновались в стрельбе из лука, многие отличились, но героем дня оставался, естественно, граф Гернат. Он уже успокоился, и, сидя в седле, ругал сегодняшнюю жару, вспоминал прошлые охоты и радовался предстоящему ужину. Визе ехал за ним и улыбался. Всего лишь одно движение, даже отсутствие движения, выгода же огромна. А гордость? Гордостью можно и поступиться. Разве не бежал он когда-то от аскеловской конницы? Приняв бой, он бы непременно погиб, а так – он жив, и силен как никогда. Впрочем, Гернат был ему пока что нужен, и Визе не собирался высказывать свои мысли вслух.

Их встретили радостными криками. Тут же поднялась беготня, любопытствующие разглядывали огромные рога, ахали, восхищались. Гернат, уже уставший рассказывать о своем подвиге, поискал взглядом Визе и неожиданно увидел, что тот, все еще верхом, остановился у своего шатра и куда-то смотрит. Гернат подъехал поближе.

– Эй, что с тобой, комтур? – крикнул он и осекся. Штандарт с изображением солнца валялся на земле. Рядом на коленях стоял стражник.

– Я не виноват! – с ужасом в голосе повторял он. – Здесь никого не было, только я! Никто не проходил! Собака не пробегала! Ветер…

– Упал… – прошептал Гернат. Как многие богохульные на словах люди, он был суеверен. – Плохое предзнаменование, – сказал он несколько громче и перекрестился. Визе сошел с коня, отпихнул ногой стражника, приподнял край полотнища, молча выпрямился. Он увидел то, в чем был уверен, – витые шнуры не перетерлись и не оборвались – они были перерезаны.

С наступлением темноты знаменитого оленя зажарили на вертеле, выкатили бочки с вином, доставленные из ближайшего монастыря. На ужин набросились с тем же воодушевлением, с каким шли в бой или травили зверя. Гернат восседал на почетном месте и пил без передышки, остальные, расположившиеся прямо на траве, старались не отставать. Музыкантов и дураков здесь не было – это возбранялось уставом ордена, да они и не были нужны. Каждый во весь голос повествовал о своих былых приключениях, охотничьих или иных, не заботясь о том, слушают ли его. Среди общего содома задумчивость сохранял один Визе. Как и все, он потягивал вино, которое на него почти не действовало, но довольство, вызванное удачной сделкой, ушло бесследно. Подозрительность с годами стала подавлять все прочие чувства в душе комтура, и перерезанные шнуры не выходили у него из головы. Он уже успел допросить всех часовых. Никто не заметил не только постороннего, но даже слабого признака его присутствия, и все-таки он приказал удвоить охрану.

Луна светила особенно ярко, как редко бывает летом. Голоса становились все тише. Многие уже спали или просто лежали, упившись до бесчувствия. Трещали поленья в костре. У тех, кто сидел ближе к огню, лица были красные, лоснящиеся, а у тех, что в сумраке, синевато-бледными, и по всем лицам скользили неуловимо быстрые тени. Визе думал о предстоящей встрече с приором, о том, что, очевидно, придется пообещать Вильман ему, благо город все равно пока не взят. Внезапно он услышал громкий хохот, напоминающий рыдания. Смеялся Гернат, задрав голову и глядя на луну. Плечи его вздрагивали. Визе удивился, что вначале не узнал его голоса. Луна! Говорят, в такие лунные ночи люди сходят с ума или умирают, и луна будто бы в этом виновата. Глупости и ересь. Выдумки, недостойные человека, – а естественным состоянием человека Визе считал воинское и монашеское, прочие служили ему подспорьем, – все от Бога. И в лунную ночь удобнее целиться во врага. И все. Он поднялся, крикнув телохранителей, приказал провести себя в шатер.

Он не раздевался на ночь – привык спать в кольчуге. Сейчас спать не хотелось. Не спать ночами он тоже привык. У порога, подобрав босые ноги под коричневую рясу, сопел отец Рональд, но Визе не был уверен, что он спит, хотя кто его знает… Ему было известно, что духовник, как и предыдущий, следит за ним по приказу Великого Магистра, но не делал ничего, чтобы это изменить. Визе не был болтлив, не собирался изменять ордену, и старик его устраивал. Уж если орден полувоенный, то лучше иметь под рукой человека проверенного и привычного.

Сидя на постели, Визе продолжал прислушиваться. Видимо, в лагере не спал не только он. Слышались шаги, где-то фыркали кони – обычный лагерный шум. У костра несколько голосов горланили охотничью песню, – отсюда, издалека, она звучала как-то жалко. Переговаривались стражники у входа в шатер. Визе удвоил внимание.

– …и вот я его ясно увидел, как тебя вижу. Он на дереве стоял, в развилке, во весь рост.

– И голова волчья?

– Волчья, верно. А тело человечье. Только голову он повернул, – а луна светит, – вижу, уши торчком, углами, и шерсть седая на морде. Перекрестился я, и он исчез.

– Откуда ж он взялся?

– Не знаю… По лесу много всякой нечисти бродит, еще со времен язычников. А это тоже в лесу было, возле Старых болот.

– А отец Рональд говорил, будто у черта рыло, как у свиньи.

– Нет, у этого была волчья морда, я разглядел. Может, это и не черт был – оборотень, для них волчье обличье милее всего. Луна тогда тоже была, как нынче…

Они умолкли. «Вот подходящая минута, чтобы появился тот, кто сбросил штандарт, – думал Визе. – И человек это, надо сказать, чрезвычайно осторожный, раз ни один из стражи его не заметил… а если он так осторожен, зачем ему обращать на себя внимание? Если только это не дурацкая шутка кого-нибудь из гернатовцев… Сам граф вряд ли замешан, испугался, и все же… если так, он пожалеет об этом. А если без его ведома – найду и душу выбью!»

Если, если, если… Он поймал себя на том, что невольно ожидает чего-то. Дотронулся до перевязи с мечом, лежащей поверх одеяла. Прикосновение к оружию обычно успокаивало, но теперь этого не произошло, наоборот, холод металла еще больше раздражал. Тут новая мысль пришла ему в голову – если (опять если!) в лагере побывал чужой, по следу можно было пустить собак! Как же он сразу не догадался! Это просчет, сейчас следы почти наверняка затоптали. Хотя чужой еще может обнаружить себя. А если свой – и собаки не понадобятся. Мысли сделали круг. Обнаружить – как? Опять ждать? И рассвет уже скоро… Худшие часы – перед рассветом.

Странный озноб проник сквозь теплоту ночи. Он ворочался без сна, ожидая – чего? Явления? Знака? Но вот солнечные пятна, пронизав ткань шатрового полога, упали на ковер. Визе взглянул на них, потом на свою руку с кольцом. Солнце. Это и есть знак.