Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть вторая Страница 14

Поверьте, лезущая дама, и тем более девица, ужасна. И чем нежнее чувства, которая она к нам питает, тем трудней не быть съеденным заживо. Женщинам легче, они могут сказать «нет», а если их не поймут, закричать.

– Не всегда. – Этери не поленилась встать и подойти, впрочем, Матильда с Бонифацием сошлись точно за спиной Ворона, который продолжал дразнить ночь струнным звоном. – Наше «нет» что-то значит, лишь когда нас не предают и не продают. И если за нас не прячутся.

– Ну не понимает он, – махнула рукой алатка, – и ладно. Лет через десять поймет…

– Женщин? – деловито уточнил Валме, восхищаясь ловкостью кагетки. Возражала Этери ему и на него же смотрела, но обращалась-то к Рокэ.

– Женщин предавать грех! – поднял палец кардинал. – Женщин. Но ведь встречаются и иные… создания. Побывав в Сагранне, я не унижу сравнением с ними ни козу, ни выдру.

– Я тоже не стану называть кое-кого… козлом, – вскинулась Матильда, – жирно будет!

– Есть еще тергачи, – припомнил Марсель. – То же самое, но громко и без пролития крови.

– Господа, – поднял голову от гитары Алва, – вы друг друга не поймете, пока не определитесь с дамами и созданиями. Итак, вы отмели коз и выдр…

– Может быть, лисица? – предложила Этери.

– Лисица? – повторил Рокэ. – Ум, изящество и хитрость в одной шкурке. Это, вне всякого сомнения, женщина. Более того, это идеал.

3

Мэллит кормила огненного коня; грива и глаза его были пламенем, по золоту тела пробегали багровые сполохи, но гоганни не чувствовала жара, даже когда огнегривый касался ее лица.

Приближалась гроза, однако девушка не боялась, ведь она ждала того, кто повелевает молниями. Ждал и жеребец, они были вместе посреди широкой поляны, за которой золотился бескрайний парк. Клены, буки, каштаны горели на солнце, но головы их упирались в клубящиеся тучи. Золото, бронза и медь врастали в свинец, не так ли сгорала ара, и не грозовые ли твари тянули из нее лапы? Теперь гоганни их бы не испугалась, теперь она знала цену и лживым розам, и несущему правду пламени.

Напоминая о себе, фыркнул конь, и Мэллит взяла новый кусок пирога – первого, испеченного ею, темного и сладкого, как ночь наслаждений. Девушка протянула лакомство скакуну, но тот не взял. Громко и коротко заржав, словно пожаловавшись, конь стал гаснуть, потянуло холодом и полным тоски дождем. Мэллит поежилась и поняла, что обнажена и не помнит, ни где оставила одежду, ни дороги к дому, ни самого дома.

Становилось все холоднее, из-за облетевших в одночасье деревьев пополз, припадая к самой земле, туман – он охотился на Мэллит, как змея охотится на птицу. Девушка попятилась к сердцу поляны, чувствуя, как тяжелеют ее ноги. Где-то заплакал младенец, и в голосе его слышался гнев, затем плач перешел в рычание; гоганни вздрогнула и открыла глаза среди знакомой, пропахшей лавандой тьмы. Осень и туман оказались скверным сном, Мэллит вернулась в Акону, в дом, который подруга не захотела оставить. Крик раздался снова, и девушка улыбнулась – детский плач и кошачьи песни так схожи. Черно-белый рвется на улицу, но кто встанет из теплой постели ради одержимого страстью кота?

Мэллит села в кровати, она слушала крики охваченного вожделением зверя и вспоминала другую ночь, которой могло и не быть. Если бы не пришли убивать Селину, подобный Флоху не навестил бы их дом и не остался бы до утра… Утомленная невозможным, гоганни не проснулась, когда он уходил. «Герард уехал с Монсеньором», – сказала позже подруга, она ничего не знала и думала лишь о брате, который хотел забрать их в другой дом.

Селина решила остаться, Мэллит с ней согласилась и, сменив повязки, спустилась на кухню, это пришлось кстати, потому что потянулись гости. Любопытные, они качали головами, много спрашивали и говорили сами. Одни желали помочь, другие искали выгоды, надеясь перешагнуть порог Проэмперадора. Глупцы, разве можно чеканить монеты из молний?

Плечи начали зябнуть – странно, обычно тепла хватало до утра. Спать Мэллит не хотела, верней, не хотела возвращения тумана. Кот вновь взвыл, и что-то в этом вое было странным. В вое, в холоде, в чем-то еще, чего прежде не ощущалось. Девушка юркнула под одеяло, натянув его на голову, лавандовая тьма была теплой и безопасной, она глушила кошачьи крики и обещала защиту. Только не нужно вставать, касаться ступнями пола, отворять дверь, спускаться… Один раз недостойная уже спасла подругу, сбив до крови ноги, она поступила верно, но сейчас лучше не выходить! Не выходить, не слушать зверя, не мешать…

Нельзя мешать тем, кто забирает свое, так что зря она проснулась. Чем плох туман? Он не сожжет и не задушит, а Мэллит никому ничего не должна! Она не просила лживых цветов и чужой серебряной звезды. И крови Повелевающего Волнами тоже не просила, так зачем вставать? Двери стерегут бергеры, это их дело, ничтожная и так уже сделала больше других…

Искать туфли и юбку гоганни не стала, было не до того. Схватив подсвечник потяжелее, девушка рванула засов, вылетела на лестницу и понеслась по осклизлым ступеням.

– Мелхен! – закричали снизу. – Осторожней! Теперь тут скользко…

Наспех одетая Селина держала кота, его уши были прижаты. Свет лампы падал на кучу тряпья в конце лестницы, пахло гнилой водой и несвежим бельем.

– Я проснулась, – сказала Мэллит. – Что это?

– Половики, – подруга отпустила Маршала, и тот, выгнув спину, медленно двинулся к куче. – Я их собрала. Хорошо, что ты встала, нужно прибраться, пока никто не видит.

– Ничтожная не понимает…

– Это от выходца. Я бы тоже не поняла, но когда папеньку и Циллу забрали, у нас в Кошоне много чего сгнило. Вообще, чтобы выходцы переступили порог, их надо позвать по имени, но на этом самом месте убили бедного господина Густава. Остался холод, а они ходят от холода к холоду.

– Выходцы? – повторила Мэллит.

– Девушка, которую расстреляли, вернулась за мной, но у нее не получилось. Понимаешь, я немного странная, меня нельзя забрать. Давай вынесем половики в сад, там яма есть. Только одеться надо, а то застудимся.

– Но… нареченная Гизе… Гизелли не там?

– Нет, что ты! Ее Маршал прогнал, то есть не только Маршал. Я объяснила, что кошачьи царапины у нее никогда не заживут, а я все равно грязная фульга. Она поняла. Вынесем тряпки, и я лестницу помою, чтоб не пахло, а ты на кухне приберись, там почти все протухло. Хуже всего капуста, ее тоже придется в яму.

– Я уберу, – пообещала Мэллит. – Почему никто не идет?

– Так всегда бывает. Выходцы умеют держать тех, кто им не нужен, во сне. Послушай, как вышло, что ты встала?

– Кричал кот и ничтож… я проснулась и сидела, полная нечистых мыслей. Они были подобны этим половикам, теперь их больше нет.

4

Гостей собралось куда меньше, чем в Агарисе на приснопамятной прощальной пьянке, но и семеро многое могут. Особенно если не ызарги.

– Ызаргиня? – весело, теперь уже весело искала имя для мерзавок Этери. – Или… ызаргинья?

– Не сходится, – протестовал Валме. – Ее высокопреосвященство полагает, что противоположность мужчине, достойному женской любви, есть не гайифцам подобный ызарг, но хряк. Хряк и ызаргинья – не пара, а должны быть парой, значит, должна быть хрякинья. И хрякинья хрякинью видит насквозь, ибо что сделает одна, сделает и другая.

– Хрякинья женщину не поймет никогда, – Бонифаций поднимает не только палец, но и бровь. Как Алва. – Зато разъяснит для себя, приведя к своему пониманию. И обругает.

– Женщина хрякинью не поймет и не захочет понимать, – Этери улыбается и ждет, когда все уйдут. То есть, конечно же, не все… – Женщина поймет, что перед ней хрякинья, и пройдет мимо.

– Это может быть опасно… – Робер вспомнил что-то свое и поморщился.

– Женщина женщину поймет так же, как и мужчину. – Алва смотрит на Эпинэ сквозь бокал с вином. – То есть не всегда, не всякого и не до конца.

– Мужчина всегда поймет женщину и не поймет хрякинью, – теперь супруг машет только пальцем, – но по наивности может принять ее за женщину.

– Зато мужчину мужчина поймет всегда. – Развеселившийся Дуглас чокается с Валме.

– Убивать понимание не мешает, – пожимает плечами Ворон.

– И убивать, и уважать.

– Хряка мужчина тоже поймет. И для хряка это кончится плохо.

– Хряк никогда не поймет мужчину, но поймет, что это мужчина, и постарается или укусить, или удрать…

– И укусить, и удрать. А хряк хряка всегда поймет, все они одинаковы.

Голоса сливаются в веселый гул, не оскверненный надорским сапогом козел смотрит со стены на тех, кто уедет, и ту, что останется. Шестерым пора, но один вернется, этого не понимают разве что Дуглас с Робером, да что они вообще понимают?! Седина – это еще не опыт.

– Так и замыкается круг…

– Но разве не бывает, – Этери широко распахивает глаза, свет розовых свечей превращает их в аметисты, – что мужчина принимает женщину за то, чему мы сейчас ищем название?