Екатерина Дей - Амир Страница 14

– Давно началось?

– Сразу, как только Амир почувствовал Рину.

– Это он при ней был и …

– Он держится.

– Да как он мог с его силищей, он же постоянно рядом был, а если убил…

– Он держится.

Фиса даже не смогла слово выговорить, только открывала рот и махала кулачком в сторону Вито. Почему-то именно кулачок Фисы помог мне понять, что Амир хотел меня съесть, а Вито ему не позволял.

– Ты по глазам определял, что Амир готов меня съесть?

– Он тебя не хочет съесть.

Вито опустил глаза, желваки прошлись по лицу, но он справился с собой и объяснил:

– Амир чувствует твою кровь везде, на любом расстоянии. И сейчас чувствует. А я всегда знаю его состояние.

– Это и есть жажда?

– Да.

– Ты это уже …

– Нет.

И такая тоска в глазах, что я не смогла смотреть на него и опустила взгляд, спросила первое, что пришло в голову:

– А зачем он пакет носит с собой?

– Мы питаемся донорской кровью.

– А почему он сказал, что …

– Так было. Сейчас весь наш клан питается только донорской кровью.

– Значит, он только меня хочет…

– Он не хочет тебя убить.

А какая разница, убить или забрать жизнь? Быстро или медленно, результат один. Но Вито вдруг встал на колено и взял меня за руку:

– Все происходит не так, очень быстро. Закон изменился, обычно жажда наступает позднее, не во время встречи. Сначала чувствуешь человека, что это именно он, через какое-то время, у всех по-разному, но проходит время, прежде чем настигает жажда, Амир сразу почувствовал жажду твоей крови.

– А королева?

Вопрос Фисы застиг меня врасплох, при чем королева? Она смотрела на Вито ясным жестким взглядом и требовала ответа.

– Она же человек, а ее муж нелюдь.

– Её спасла любовь.

5

И я вспомнила свой сон или видение в бреду. Глаза просили о любви, любви Бабы-Яги. Судя по воспоминаниям, кто я – понятно, а вот глаза, теперь получается, что глаза – это Амир.

– Ему меня сначала расколдовать надо.

– Девонька, да о каком колдовстве ты речь-то ведешь?

– Я плохо помню… в Пустоте этой…

– Пустоте?

Почему-то Вито сразу вскочил и побледнел, когда услышал это слово, а какое ему дело до моей Пустоты, ему ее никогда не узнать, не почувствовать. Я не знаю, как я на него посмотрела, но он сразу опустил глаза, спрятался весь, даже голову странно набок наклонил.

– В Пустоте… нет, после звука уже…

И тут Фиса подскочила:

– Какого звука?

– Звук такой … сначала тонкий, а потом что-то … он изменился, громче стал, и одна Пустота ушла, нет, сначала была Пустота черная, совсем-совсем, а серая Пустота… и звук изменился, а потом все взорвалось. Да, это еще до зеленых глаз, они потом появились. Там такие странные глаза были, только цвет не помню, они у Бабы-Яги просили о любви, ее любви, она сначала удивилась, а потом сказала, что он пока ее не расколдует и душу свою не изменит, то ее ему не видать. И сила ему не поможет, только… через мои боль и страдания… через мою кровь. Иначе сам погибнет и меня погубит. А почему сам погибнет, если он уже свои шестьсот лет получил?

– Он без тебя погибнет.

В моем взгляде было столько иронии, что я сама ее почувствовала, но глаз опускать не стала, пусть Вито знает мое отношение к его хозяину. Если я и обрадовалась вчера его появлению, это еще ничего не значит, просто устала от лежания и боли, от постоянной борьбы за свою жизнь. Многодневной борьбы. Да и сам хозяин тоже должен знать, раз камеры везде навешал, то явно видит и этот разговор. И мою красоту неземную, когда Фиса меня в гуттаперчевую куклу превращала в обнаженном виде.

– Ты мне, Витек, откровенно скажи, а она, королева ваша, как этого нелюдя полюбить смогла?

– Полюбила. И Глеб ее любит.

– Муж?

– Да.

– Ну, это ты мне сказки не рассказывай, вы, нелюди, любить не можете, этого нет в ваших черных душах, любовь – чувство человеческое, она может его и любит, дур много на свете, а уж он-то любить не умеет, не дала вам Матушка-земля права такого, любить. Не всем людям это дано, а уж вам-то и подавно.

Фиса смотрела на Вито строгим взглядом праведника, абсолютно уверенного в своей правоте. Но он не смутился под ее взглядом, глаза посветлели, и легкая улыбка тронула губы.

– Любит, я видел.

– И что ты такого видел, чтобы знать? Вы все что угодно придумать сможете, маску скоморошью наденете, все змеиные головы под ней спрячете, да и крутитесь вокруг человека, пока всю жизнь из него не выпьете.

– Он пошел против Амира, победил Хранителей, к Собирателям за помощью обратился, только чтобы жизнь ей спасти.

Фиса понимала, о ком говорил Вито, понимала и поражалась его словам, она даже подошла к нему, посмотрела снизу вверх своими праведными глазами.

– Не врешь, цвет не поменялся, голубеет… Что-то случилось в этом мире, раз нелюдь полюбить смог.

– Много всего случилось.

И улыбнулся счастливо, лицо так изменилось, что я с удивлением на него смотрела, ни разу он еще так не улыбался, всем лицом и светящимся голубым взглядом. Он опять опустился передо мной на колено и тихо проговорил:

– Амир тебя спасет, верь ему.

– А ведь кто знает, девонька, может и сможет, только вам вдвоем надо цветение увидеть.

Слова Фисы, только что убеждавшей меня, что любить они не могут, потому что нелюди, поразили меня больше, чем просьба Вито. В ее глазах уже не было строгости прокурора, почти ласковый взгляд тетеньки, которая провожает свою племянницу на свидание. Она тронула меня за руку, погладила ладошкой:

– Делать нечего, красавонька, ведь ушла твоя боль, когда он стона твоего испугался, что-то смог в себе прижать, ты ведь болью этой ему жизнь-то и отдавала, а он смог себя остановить, водопад твой прикрыл чем-то. Сам захотел и смог.

– А от чего меня расколдовать надо?

Я спросила первое, что вспомнилось, думать о возможной любви Амира, пусть даже когда-то в далеком и невозможном будущем я не хотела, дождик разочарования уже взрастил семена, разбуженные предыдущими ливнями.

– От прошлого твоего, девица-красавица.

И так на меня посмотрела, будто знала, что в моей душе сейчас уже лес стоит, вырос за мгновение, колючими елками ощетинился. Ну вот, я уже как Фиса думать начала. А прошлое мое никого не касается, раз я уже ни жива ни мертва, то есть на коротком пути ко второму, то и расколдовываться незачем. Мой взгляд Фисе совсем не понравился, но она лишь головой покачала и попросила Вито:

– Ты Витек, вот что, позови-ка Машу к нам.

А зачем Мари? Столько времени прошло, а она так и не явилась посмотреть на спасительницу своего отца. Хотя Фиса что-то там говорила о ней, но мне все равно, королевы и короли, это не про меня, принцессы тоже.

Я так и лежала весь день, никак не реагировала на попытки поговорить о жизни Фисы, сразу отворачивалась на другой бок. Вито как ушел за Мари, так и не появлялся. От обеда я тоже отказалась.

Смерти как таковой я не боялась, после Пустоты мне уже было не страшно умереть. Обида непонятно на что, именно обида поселилась в моей душе. Слез не было, да и по жизни я плакала очень редко, даже на фильмы не очень реагировала, а в своих обидах только замирала внутри, чем очень сильно раздражала бывшего мужа, который только ехидно повторял, что я не женщина совсем, статуя каменная. И этот крик Амира, такой неожиданно эмоциональный, что-то всколыхнул в моей душе, хоть и нет никакой надежды, но мне показалось, что дальнейший разговор может, а что может? Будь честна хоть перед собой, ты просто хотела его видеть, смотреть в эти глаза, просто чувствовать его рядом с собой. Это не любовь, это противостояние мужчине, которому из-за тебя плохо, так будет правильнее. Вот на самом деле чего я хочу, видеть страдание мужчины, ему отомстить за свои прошлые обиды, которые причинил другой мужчина. Я вдруг поняла, что смогу, на самом деле смогу в своей обиде за прошлую боль сыграть массу ролей, высчитать все болевые точки этого гиганта и бить по ним ежеминутно. Особенно зная, что любым своим поступком причиняю ему боль. И даже то, что я погладила его по голове, говорит как раз об этом: приласкать и, когда он расслабится, ударить во всю свою просчитанную силу. Какая может быть любовь? Только мысль, успеть бы причинить как можно больше боли до того, как он меня убьет.

– Что-то ты милочка надумала не то.

Фиса стояла рядом со мной и вдруг очень жестко схватила за руку.

– Говори.

– Ничего не надумала.

Попытка освободить руку не удалась, и я просто отвернулась от нее. Ни с кем говорить не хочу и не буду. К елкам в моей душе добавились кактусы, большие кактусы из Мексики. Вспомнился какой-то фильм с перестрелками на фоне гигантских кактусов, вот такие и выросли, даже выше, чем елки. А иголки как мечи обоюдоострые.

Фиса отпустила мою руку, легонько погладила.

– Ты, Рина, подумай вот о чем, баба она завсегда выживает, мужик уже давно бы помер, он бы от одной мысли о такой боли уже на облаке летал, а ты выжила. Ирод этот, хоть и ирод, а понимает что-то, думает. Ты ему позволь себе помочь, любовь оно, конечно, … ему она нужна, может, сильнее, чем тебе. Вот и пусть душу свою мает, ему полезно, а ты позволь, яблонька, позволь ему мучиться.