Ирина Коблова - Властелин Сонхи Страница 16

– Вот беда-то, что Дирвен этакую неслыханную власть над городом взял, – пробормотал Шнырь, опять пригорюнившись.

– Здесь Ложа виновата, – презрительно фыркнул маг. – Светлейшим олухам надо было использовать технику манипулирования, а они вместо этого пытались воздействовать на него бюрократическими методами. Пусть теперь локти грызут. Ложа упустила свои шансы, и никто не знает, что будет дальше.

Он не сказал о том, что во время битвы посодействовал Дирвену, а Шнырь, понятное дело, ни словечком не выдал, что знает его тайну. Помешав Боевому Кругу, Тейзург устроил величайшую пакость всем волшебникам, сколько их есть в Аленде – даже себя ради этого не пожалел. Семеня рядом, гнупи порой косился на него с восторгом и благоговением: вот какой шнырёв господин, всем напакостил круче некуда, никто другой так не сможет!

2. Город битых статуй

Две дюжины мужчин, вооруженных приставными лестницами, молотками и ломиками, облепили здание, словно тараканы кухонный буфет. Случайный прохожий, глянув издали, мог бы подумать, что они ремонтируют фасад. Если бы… Стоявший в толпе Суно Орвехт, небритый, отощавший за полторы восьмицы босяцкой жизни, угрюмо наблюдал, как они под одобрительные вопли зрителей разбивают маскароны, сносят головы статуям и со всей дури колошматят по лепным карнизам.

– Сокрушайте зло, неугодное светлым богам! – хрипло выкрикивал со ступеней парадного крыльца Шаклемонг Незапятнанный. – Пусть глаза человеческие не узрят больше никакой дрянной прелести, ибо лучше я вырву ваши глаза, чем позволю глядеть на демонские извраты! Искусство от слова «искушение», а искушение происходит от демонов Хиалы, и светлые боги плюются с небес, когда люди беззаконно сотворяют что хотят! Бейте статуи голых девок, бейте окаянные каменные цветы, которые меня на мысли срамные наводят, ежели смотрю я на них своим взором младенчески невинным, потому что похожи эти цветы, демонскими прислужниками изваянные, на всем известное незнамо что! И много такового непотребного искусства развелось как гнили по всей Аленде, и много у нас впереди борьбы, а светлые боги за этот поход во имя правды вознаградят нас денежной удачей и долгой безбедной жизнью!

«Чтоб тебя, засранца, обломком статуи зашибло», – с горечью подумал Суно. И пожалел о том, что он не Грено Дурной Глаз.

Обитатели дома ничем не выдавали своего присутствия. Скорее всего, спрятались в подвале. Банда Шаклемонга покуражится, разнесет весь декор и двинется дальше, а если выйдешь к ним и попытаешься урезонить – плохо кончишь. Возле иных разгромленных особняков Суно видел подсохшие лужи крови.

Шаклемонг Незапятнанный, автор посредственных нравоучительных книжек и выдающийся скандалист, над которым до недавних пор потешалась вся Аленда, после перемены власти набрал силу: теперь это королевский советник по вопросам нравственного воспитания ларвезийских подданных.

Ради пресловутого воспитания он водил по городу толпу своих сторонников, раззадоренных и вооруженных – те громили театры, бордели, чайные с сомнительной репутацией, книжные лавки и салоны красоты, уничтожали скульптуры, сбивали со зданий барельефы. Случалось, кого-нибудь поколачивали, вволю поглумившись. Все это называлось «избавлением города от демонской скверны».

Зато нового короля Незапятнанный восхвалял истово и самозабвенно. На второй день после переворота он пришел на Оружейную площадь в рубище и со слезами на глазах прилюдно покаялся в том, что «вовремя не разглядел величайшего легендарного героя наших дней» и «позволил себе по скудоумию поносить его в своих писаниях грешных», о чем всей душой сожалеет. Наглый конопатый поганец, лузгавший семечки на дворцовом балконе, его извинения благосклонно принял и тем же вечером подписал указ о назначении Шаклемонга главным нравоучителем Ларвезы.

Сокрушители демонской скверны отправились дальше, а Орвехт свернул в проулок. Встретив их, он на некоторое время прибился к толпе, чтобы не выглядеть жертвой, которая старается поскорее прошмыгнуть мимо: они набрасывались на всех, в ком чуяли «не своих».

У него был немалый опыт полевой работы под прикрытием, который в нынешних обстоятельствах весьма пригодился.

Плохо одетый, грязный, опасный обитатель городского дна. Заварушки любого толка он одобряет: больше возможностей поживиться. Борьба за нравственность против городской архитектуры – это игры для сытой публики, втайне мечтавшей о насилии, а для практичного оборванца на первом месте шкурные интересы.

Орвехт вжился в эту роль, и у встречных не возникало сомнений на его счет. Хуже пришлось тем из коллег, кто не захотел поступиться своими привычками. Над иными из магов горожане устраивали самосуд. Правда о Накопителях вышла наружу, но при этом подверглась некоторому редактированию – с правдой, которая выходит наружу, это иной раз бывает. Якобы пищей для Накопителей становились не «древние маги», а кто угодно. И якобы заклятые пирамиды – изобретение Тейзурга, который в действительности ушел из Сонхи за сотни тысяч лет до того, как был создан первый Накопитель. Вряд ли Дирвен сам додумался переврать факты, определенно тут не обошлось без подсказок Лормы и Чавдо Мулмонга.

Спору нет, Накопители – зло, и хвала Госпоже Вероятностей, что прежняя система рухнула. Суно втайне этому радовался, не вступая в дискуссии с коллегами, сожалевшими о «золотом веке». Но те, кто нынче клеймил и поносил Ложу за Накопители, вовсе не были святыми людьми. Ежели кто-то добрался до чужого шкафа и демонстрирует потрясенным свидетелям вывалившиеся оттуда скелеты, это еще не значит, что у него нет своего такого же шкафа.

Обезображенные фасады смотрели друг на друга с тоскливым недоумением, улица выглядела, как после землетрясения. Повсюду битое стекло, куски штукатурки и кирпича, обломки скульптур – не зевай, запнешься. И безлюдье: горожане обходили пострадавшие кварталы стороной.

Было и еще кое-что. Оно не бросалось в глаза, но знающему человеку сразу ясно, что дела обстоят хуже некуда: нарушены обережные орнаменты, защищавшие жилье от нечисти.

Орвехт перешел по Лисьему мостику, оставшемуся без гипсовых лисиц, на ту сторону Водопойного канала. Незатейливые кирпичные дома в три-четыре этажа под красными черепичными крышами, погромщикам здесь делать нечего. Впрочем, коли захотят – найдут, на что ополчиться. Кое-где в верхней части окошек витражное разноцветье, да и кованые держатели для дверных колец в виде звериных голов и цветочных бутонов неровен час вызовут у Незапятнанного «срамные мысли».

Жизнь вроде бы текла, как в недавние времена: люди шагали по своим делам, заворачивали в лавки и чайные, делали покупки, здоровались, ругались, улыбались, останавливались поболтать со знакомыми. Но все же ощущалось тревожное дыхание смуты: больше нервозности, и одеты все попроще, и корзины с продуктами тащат тяжеленные, потому что запасаются впрок – а то мало ли, что будет дальше.

В глубине квартала, под горкой, пряталась аптека папаши Винсойма. Так и было написано на вывеске, старой и потемневшей, зато подвешенной на узорчатом кованом кронштейне дивной работы – эх, не добрались бы до него шаклемонговы молодчики.

Суно уже не в первый раз приходил сюда и предлагал пурпурную плесень рофу, наскобленную в катакомбах. Рофу используют для приготовления лекарств, и стоит она недешево, но он приносил свою добычу в замызганной тряпице, вперемешку с мелким мусором, поэтому папаша Винсойм плевался в сердцах и гнал его прочь.

– Опять ты! Я тебе, глянь, гостинец припас! – крикнул с порога, потрясая дубинкой, сухопарый седой аптекарь в очках с толстыми линзами и заштопанном вязаном жилете. – Так отхожу по бокам, что тебе, дармоеду, самому пилюли понадобятся!

– Жмот очкастый, не хошь покупать, найду, кому толкнуть, а палку свою кой-куда засунь, пока я об твой загривок ее не сломал! – огрызнулся маг Ложи, слывший среди коллег безупречно воспитанным человеком.

– Убирайся отсюда, кому сказано!

– Подкинь сколько не жалко на хлебушек, тогда уберусь с превеликим почтением.

– Работать иди, бездельник!

Это у них был своего рода ритуал. Порой Орвехту думалось: может, папаша Винсойм догадался о его маскараде и попросту ему подыгрывает? Когда балаган закончится, можно будет спросить за кружкой вина. Когда закончится. Если закончится. А пока – не выходить из роли.

Помощники лекарей, приходившие за покупками, шарахались от оборванца-вымогателя. Один, чтоб отвязаться, кинул ему пару медяков – вот и славно, хватит на горсть пользованной чайной заварки.

Они появились, когда начало смеркаться: лекарка в просторном серо-зеленом плаще с капюшоном и сопровождавшая ее хромая девушка с корзиной.

Суно заступил им дорогу на обратном пути из аптеки:

– Госпожа, у меня для вас плесень рофу! Не плесень – чистое золото, для вас приберег, по дешевке отдаю!