Василий Горъ - Игрушка Двуликого Страница 17

– Смотри-ка, а мальчишка-то растерялся и пошел не к своему старшему отцу, а к Крому! – очередной раз дернув меня за рукав, еле слышно выдохнула баронесса. – Та-а-ак! А что это он сейчас творит?!

Я торопливо открыла глаза и удивленно уставилась на айти’ара, зачем-то протягивающего Крому свой правый наш’ги.

– Если я не ошибаюсь, то он должен был встать на одно колено перед аннаром своего рода и смиренно ждать, пока тот решит назвать его Имя…

Леди Этерия не ошибалась – вчера и позавчера в сарти Оноирэ и Усмаров мальчишки вели себя именно так: дотаскивали до белой кошмы свою добычу, делали пару шагов назад, ждали, пока их соперники[103] расскажут сородичам об Испытании Духа, потом подходили к аннарам, занимали предписанное традициями положение и превращались в статуи.

Пока я пыталась понять мотивы поведения Максуда, к Крому подошел Тарваз Каменная Длань и что-то тихо сказал ему на ухо.

Меченый нахмурился, задумчиво оглядел с ног до головы стоящего перед ним мальчишку и, презрительно усмехнувшись, принял его Волчий Клык.

С губ стоящих вокруг хейсаров сорвался облегченный вздох. А какая-то из женщин, кажется, старшая мать рода Ширвани, не удержалась и нервно облизнула губы:

– Взял левой рукой… Значит, поединок душа в душу…[104]

Сообразив, что бой мог быть и на мечах, я вспыхнула от бешенства – мелкое хамло, еще не заслужившее право считаться ро’ори, имело наглость вызвать Крома на поединок! Прекрасно зная, что тот еще не оклемался от ран!

Видимо, эта мысль посетила не только меня, так как аза Нита, стоявшая в первом ряду, развернулась ко мне лицом и принялась ожесточенно жестикулировать.

За точность формулировок я не ручаюсь, но, как мне показалось, суть ее телодвижений можно было выразить тремя предложениями: «Он – Максуд. И в своем праве…», «Ты – женщина и не можешь вмешиваться в разговоры мужчин…» и «Кром – воин, каких поискать…»

Первое утверждение было понятно и без слов – раз ни один из аннаров даже не нахмурился, значит, поступок айти’ара не противоречил хейсарским традициям. Со вторым – необходимостью молчать, когда говорят мужчины – я уже практически смирилась. А вот третье… от третьего меня затрясло: в отличие от старшей матери рода Аттарк я не отходила от Меченого ни на шаг ни днем ни ночью, вместе с ним тренировалась и знала, что до полного выздоровления ему ой как далеко!

– М-да… – словно услышав мои мысли, мрачно вздохнула баронесса Кейвази. – Мальчишка легок, быстр и наверняка вынослив, как скарец[105]. Если его не положить в первые пару минут, то…

«…то Кром выдохнется!» – мысленно закончила я и заскрипела зубами.

Тем временем собравшаяся во дворе толпа раздалась в разные стороны и без всяких там колышков с веревками образовала круг. Расколотая Скала, аннар рода Максудов, буркнул что-то по хейсарски, и его сородич, шагнув к Крому, вытянул вперед сжатые кулаки.

Разминаться[106] Меченый отказался – протянул свой посох Каменной Длани, неторопливо разделся до пояса, вошел в круг и замер.

Несколько долгих-предолгих мгновений, пока хейсары потрясенно рассматривали как еще не зажившие, так и старые, исчерчивающие почти все тело шрамы, во дворе было тихо. А потом справа от меня раздался презрительный возглас:

– Ты – о’вери[107], Изгир! И я никогда не буду твоей!!!

Я встала на цыпочки, увидела пунцовое от негодования личико девчушки лиственей эдак тринадцати-четырнадцати, которая смотрела на Изгира, как на коровью лепешку, и мстительно усмехнулась – не знаю, что именно хотел приобрести мальчишка, вызывая Крома на поединок, но эту девушку он потерял.

Айти’ар дернулся, как от удара, затравленно посмотрел в ее сторону, потом злобно оскалился и, тряхнув головой, скользнул вперед, в круг…

…Вопль «у-уэй» Изгира получился громким и звонким. И почти заглушил глухой и низкий рык моего мужа. Зато первое движение у мальчишки не получилось вообще – когда Кром перетек в стойку песочных часов и выставил перед собой правую руку, предлагая начать поединок с качания маятника[108], «поединщик», как раз начавший двигаться по кругу, остановился и задумался!

– Ха!!! – насмешливо воскликнула леди Этерия. И, тряхнув волосами, повысила голос. По моим ощущениям, намеренно. – Испугался! И правильно сделал – чтобы начинать бой на ТАКОЙ дистанции, надо быть Мастером!

Услышав ее слова, Изгир – если я правильно разобрала его имя – мигом забыл про свои колебания: скользнул вперед, уперся предплечьем в предплечье Крома и что-то прошипел.

В глазах Крома заклубилась Тьма. И я тут же вспомнила, как он рассказывал мне о Благословении Двуликого:

– …То, что я делал в мире, – только половина Пути. Или треть. А остальное мне пришлось пройти еще в Храме. Не знаю, как других, а меня поднимали за час до рассвета, давали оправиться и привести себя в порядок, а потом начинали учить…

– Учить тебя, Мастера Чекана? – удивилась я. – Чему?!

На губах Крома заиграла грустная улыбка.

– Путь Бездушного – это дорога, по которой идут в одиночку. А одиночка, даже являющийся Мастером всего, что можно использовать, как оружие, в поле не воин…

Я изумленно выгнула бровь и даже перестала ощупывать зарубки.

– Н-не поняла? Ты же путешествовал ОДИН!!!

– Не совсем… – буркнул муж, сдвинул брови к переносице, злобно оскалился и зловещим голосом процитировал мне Изумрудную Скрижаль: «В каждом Бездушном живет частичка Двуликого. У тех, кто только-только встал на путь служения Богу-Отступнику, она маленькая, чуть больше пшеничного зернышка. Бездушные, прошедшие половину Пути, несут в себе частичку с кулак ребенка. А самые сильные и преданные превращаются в один большой сосуд под божественную сущность…»

Я улыбнулась:

– Нашел кого пугать: то, что в тебе не Двуликий, а Свет, я поняла уже давно!

– Ты удивишься, но в этом Слове есть толика правды: каждый из нас, Бездушных, изредка принимает в себя Бога-Отступника. Как правило, тогда, когда Двуликий посылает нам испытание, которое невозможно пройти в одиночку…

Мне стало не по себе – Кром говорил правду. Или искренне верил в то, что говорит!

– Помнишь день, когда ты получила этот шрам? – муж прикоснулся к моему правому бедру и ласково провел пальцем по безобразной белой полоске, уродующей ногу у самого лона.

Перед глазами тут же появилось полузабытое лицо лесовика и не вызвало во мне даже тени былого ужаса:

– Помню: перед тем как вытащить наружу трупы[109], ты сказал, что Благословение Двуликого сжигает все силы, и если ты не поешь и не выспишься, то умрешь…

– Ага! Если бы не оно, с лесовиками я бы не справился…

– Так это же БЛАГОСЛОВЕНИЕ, а не сам Двуликий! – воскликнула я.

Кром опустил взгляд и пожал плечами:

– Оно так называется. Но во время занятий в храме Арл, жрец, требовал впустить Бога в себя! И почувствовать себя им…

Сообразив, о чем он думает, я возмущенно набрала в грудь воздуха и… перебралась к нему на колени:

– Бог, посылающий своих слуг на защиту слабых и обездоленных, достоин любви и уважения! Поэтому впускай его в себя сколько влезет…

…Пока я заново переживала недавнее прошлое и мысленно благодарила Бога-Отступника за то, что он откликнулся на призыв Крома, Изгир не шевелился – видимо, настраивался на поединок. А атаковал только тогда, когда вокруг начали раздаваться презрительные смешки.

Его движение я увидела целиком. И, вспомнив, как нечто похожее отрабатывали Кром и Этерия Кейвази, поняла, что именно собирался сделать мальчишка – схватить Меченого за запястье, рвануть на себя и ударить той же рукой в лицо. А потом сбить его с ног и показать удар в койе’ри…[110]

Захват получился. Рывок – где-то наполовину. А потом фигура Крома вдруг словно размазалась в воздухе и сгустилась там, где до этого стоял айти’ар. Целая и невредимая. А вот мальчишку отбросило в сторону и бросило наземь. С такой силой, как будто он попал под удар тарана!

– У-уэй! У-уэй!! У-уэй!!! – рявкнули хейсары. Видимо, увидевшие гораздо больше, чем я.

А через мгновение над двором прокатился рык моего мужа:

– Изгир из рода Максудов! Ты справился с медведем, но уступил своим соблазнам. Поэтому я, баас’ори’те Кром по прозвищу Меченый, нарекаю тебя Шакалом!

Диртас Расколотая Скала пошел алыми пятнами, его жена, аза Рагана, побледнела как полотно, а большая часть их ро’ори схватились за рукояти своих наш’ги. Кром всего этого «не заметил» – повернулся к строю Максудов и нехорошо усмехнулся:

– Воин – это Дух, Тело и Достоинство[111], не так ли? Кто виноват в том, что в этом айти’аре достоинства ни на копье?[112] А, Корен?!

Корен, наставник рода Максудов, нервно сглотнул и склонил голову в жесте признания вины: