Антон Корнилов - Урожденный дворянин. Рассвет Страница 20

– А уж на утренней зорьке расчехлю удочки – и начнем! – продолжал грезить Пересолин. – Ну, само собой, с вечера прикормить надо будет – это святое…

– Евгений Петрович, – негромко позвал Олег. – Вы прямо сейчас и поезжайте домой, выспитесь. А дела на заместителей оставьте. Они ребята стоящие, не подведут. А если что – мы поможем, не сомневайтесь.

– Да? – встрепенулся Пересолин. – Это можно. Домой – это хорошо. Выспаться – это отлично. А то жена плакаться начала: мол, семье никакого внимания…

Он обвел присутствующих влажными глазами и выговорил, слабо улыбнувшись:

– Спасибо, ребята…

Это было в начале лета. И вот теперь – очередной демарш неугомонных кривочцев. Тимохин пруд…

Раскинулся он в самом центре Кривочек, этот пруд. Если с главной площади пойти точно в направлении указующего перста ее бессменного часового – гранитного Ленина, – минуешь кольцо пятиэтажек, немного углубишься в частный сектор – и, пожалуйста, откроется тебе Тимохин пруд: площадью с футбольное поле, заросший вкруговую по берегу высоченной стеной осоки, в которой каждой весной прорубается множество коридоров, ведущих к воде. Проберешься по такому коридору, шурша осокой, чавкая илистой грязью и вздрагивая от укусов прудовых комаров, что по какой-то неведомой причине ненавидят человечество гораздо сильнее своих сухопутных собратьев, и выбредешь к неподвижной водной глади, где мирно дрейфуют островки зеленой тины, из которых торчат горлышки пластиковых бутылок, клочья целлофановых пакетов и прочая дрянь.

Впрочем, Тимохин пруд вполне можно отыскать и безо всяких ориентиров – просто по запаху. Только в окрестностях поднимается мало-мальский ветер, как по всем Кривочкам разносится непередаваемый аромат сырой гнили и, почему-то, тухлой рыбы, каковой, кстати, в пруду не лавливалось уже много лет.

История названия Тимохиного пруда, кстати говоря, небезинтересна. Котлован под этот пруд выкопали в середине семидесятых прошлого века – нужен был водоем для водоплавающей домашней птицы (в те времена Кривочки были никаким не городом, а средней руки колхозом). Причем выкопали котлован без применения какой-либо техники, а исключительно с помощью лопат, заступов, тачек и здорового социалистического энтузиазма. Этим фактом кривочцы, даже те, кто поселился в городе спустя десятилетия после появления котлована, очень гордились. Когда же колхоз развалился, а гусей и уток в больших количествах кривочцы держать перестали, надобность в водоеме отпала, и воду туда больше не качали. Месяц не качают, другой не качают, полгода не качают, год… А пруд стоит себе и пересыхать не думает! Видно, пробудились на неглубоком дне какие-то подземные источники. Местные этому обстоятельству были только рады – развлекательный водоем в двух шагах от жилья: хочешь – купайся, а хочешь – рыбачь. Удобно. Только вот как ухнул в небытие безвременья колхоз, так и присмотр за прудом прекратился. Некому стало чистить дно, выкашивать осоку, приводить в порядок берега. Безымянный пока еще пруд постепенно увязал в запустенье.

А в начале девяностых некто Тимоха, отчество и фамилия которого за давностью лет утратились, гулял в Кривочках свадьбу. Отгулял первый день честь по чести, как полагается, а на второй вздумалось ему прокатиться по пруду на рыбацкой деревянной лодке. Погрузил Тимоха в лодку самого себя, похмелившегося и веселого, невесту, гармонь в комплекте с гармонистом, пару верных товарищей и ящик водки.

Как того и следовало ожидать, лодка перевернулась на самой середине пруда. Может, Тимоха чересчур усердствовал, когда верные товарищи кричали: «Горько!», может, гармонист с излишним рвением растягивал мехи своего инструмента – правды теперь уже никто не узнает. Главное, что выплыть удалось всем пострадавшим, даже лодку вытянули, даже выволокли на берег гармонь вместе с уцепившимся за нее мертвой хваткой отчаянно матерящимся гармонистом.

Но безвозвратно сгинул где-то на илистом дне ящик водки – целых девять полновесно-полулитровых бутылок (одну Тимохина компания успела-таки употребить по назначению).

Девять бутылок водки в эпоху тотальной нищеты представляли собой немалую ценность, поэтому спасательную операцию организовали немедленно. И желающих поучаствовать в этой операции оказалось предостаточно, поскольку сам Тимоха, откашлявшись от воды, бессильно махнул рукой: «Кто найдет, того и будет…» Вполне вероятно, по горячим следам и нашли бы – если б не один товарищ. Как он попал на берег пруда, непонятно, потому что доподлинно известно: в стремлении поправить здоровье после вчерашних возлияний он преуспел настолько, что разучился ходить. Но, видно, рассудив, что по воде все-таки передвигаться легче, чем посуху, этот товарищ отважно погрузился в мутные воды пруда.

В общем, когда его хватились, было уже поздно. Хоть в самом глубоком месте от поверхности воды до дна было всего-то пару метров, товарищ утонул. Причем утонул тихо, скромно и с достоинством, безо всяких там криков, размахиваний руками и мольб о помощи. Это происшествие положило конец поисковой операции.

Правда, как скоро выяснилось, до поры до времени…

Русские пьянки (особенно в деревне) редко оканчиваются тем, что выпивохи чинно-благородно расходятся по домам, полностью удовлетворенные объемом поглощенной жидкости. Как правило, сколько бы ни было выпито, все равно кажется, что до желанной полноты ощущений не хватает чуть-чуть… Ну и, может, еще вот столечко… И еще напоследок по капельке… До Тимохиной свадьбы подобные проблемы решались традиционным способом: коллективным паломничеством к ближайшей самогонщице и последующим (часто безрезультатным) докучанием оной с целью приобретения искомого продукта в кредит.

А вот после приснопамятной свадьбы ситуация изменилась. При обнаружении нехватки горючего подгулявшие мужики и парни не направляли свои нетвердые стопы к самогонщицам и не пытались взломать сельмаг, запираемый на ночь на амбарный замок такого размера, что из-за него с трудом можно было разглядеть дверь. Кого-нибудь обязательно осеняла идея:

– О! Тимоха-то тогда ящик утопил, помните? Когда Иваныч еще утоп? Айда, ребята, на Тимохин пруд ящик доставать! Кто лучше всех ныряет? Ты, Колян?

Такие предприятия в лучшем случае заканчивались ничем. А в худшем… Через пару недель опять доносился с чьей-нибудь завалинки заплетающийся, но полный оптимизма голоса:

– Ага! Как это негде взять?.. А в Тимохином пруду?! Где Иваныч с Коляном утопли… Айда ящик доставать! Кто у нас лучше всех ныряет?

С тех пор так и повелось: Тимохин пруд, подобно мифическому дракону, ежегодно собирал скорбную дань в количестве пяти-шести пропитанных сивухой тушек…

Впрочем, дурная слава никак не мешала пруду каждое лето притягивать к себе желающих поплескаться ребятишек. Да и некоторые взрослые кривочцы не дураки были культурно отдохнуть у воды – с шашлыками, оглушительно хрипящим из автомобильных динамиков шансоном и задумчиво-заунывными песнопениями у вечернего костерка.

Но время шло, Тимохин пруд все больше затягивало тиной, все гуще наполняло мусором, оставшимся от культурно отдыхающих; рыба в пруду передохла, разносимая ветром гнилая вонь год от года напитывалась новыми будоражащими обоняние и воображение оттенками и нюансами, а от полчищ свирепых комаров страдали уже не только жители близлежащих домов и центральных пятиэтажек, но и население окраинных улиц. И Тимохин пруд из местной достопримечательности превратился в язву на теле города. А также в рычаг манипулирования сознанием кривочских избирателей – всякий новый потенциальный мэр клятвенно и с пеной у рта обещал, если его выберут, моментально избавить Кривочки от позорного и вредоносного водоема. Излишне говорить, что, получив должность, очередной правитель о своих клятвах забывал сразу и окончательно…

И Евгений Петрович Пересолин этот обычай – в смысле предвыборных уверений относительно ликвидации Тимохиного пруда – поддержал. Но в отличие от своих предшественников, все же приступил к осуществлению обещаний – сразу, как только разобрался с более животрепещущими проблемами.

– Я, значит, инженеров пригласил, еще на прошлой неделе, – с ходу принялся рассказывать мэр Пересолин, как только Женя Сомик появился в его кабинете. – Чтобы они план работ по осушению этого чертова пруда сделали. Инженеры приехали, принялись ходить, вымерять да прикидывать. Местные, само собой, заинтересовались – что такое происходит. А как выяснили, началось бурление… Да нет, не пруда. А – народное.

Евгений Петрович выглядел совершенно спокойным, да и говорил размеренно и медленно, даже с какой-то ленцой, чуть растягивая некоторые слова. Но по тому, как подчеркнуто прямо он сидел, спрятав руки под столом, по тому, как чуть заметно подергивался время от времени уголок его рта, как напряженно топорщились рыжеватые усы, Сомик догадался, что спокойствие мэра – напускное и с трудом удерживаемое.