Юрий Погуляй - Месть Ледовой Гончей Страница 21

И мышцы послушались. Грудь оторвалась от шерсти, острый угол компаса перестал терзать ребро. Руки дрожали как в лихорадке, глаза заливал пот, но я старался. Изо всех сил старался. Локти ломило от боли, пресс как окаменел и грозил растрескаться от напряжения. Еще чуть-чуть! Совсем чуть-чуть!

«Нет».

Я плюхнулся обратно на пол и выругался от боли в ребрах. Торос хмыкнул, Буран повис на турнике у стены и, не сводя с меня взгляда, принялся подтягиваться. У него это получалось с такой легкостью, будто крепкий воин состоял из воздуха.

По-моему, он делал это назло.

Я лег поудобнее, чтобы снизить боль от компаса, и вновь попытался отжаться.

– Хватит, – сжалился надо мною бородач. Под разгоряченной щекой приятно кололся холодный ковер, перед глазами плыли черно-красные круги, сердце колотилось так, будто я пробежал пару миль.

В такие моменты время исчезает. Прекращает быть тем, к чему мы привыкли. Здесь и всегда. Мне кажется, я мог бы пролежать так вечность. Мне казалось, будто я так и сделал. Что прошли годы и века, и мир растаял, а я так и лежал на шкурах в каюте Неприкасаемых, приходя в себя после «испытания».

– Будем работать, юнга, – спустя тысячи лет донесся до меня голос Тороса. – Может, хотя бы из тебя выйдет толк. Может, Торос хоть что-то сделает в этой жизни.

– Как же ты доморозил меня, брат, – простонал на окраине вселенной Буран. – Во всей Пустыне не найти большего нытика, чем ты, честно.

– И еще. Не приноси сюда то, что ты там прячешь под одеждой, – отвернулся Торос. – Здесь ты должен быть занят только одним. Обучением.

«И что ты теперь будешь делать, Эд?»

Требование Тороса показалось мне странным. Чего такого плохого случится, если компас будет лежать в груде моей одежды, невидимый для случайных глаз? Оставить артефакт на второй палубе, где его могли украсть (конечно, за это на борту существовали жестокие наказания, но поди найди виновника), я не мог. История с Эльмом тоже не давала мне покоя. Поэтому я просто спрятал компас в верхней одежде, которую свалил грудой в углу комнаты.

Торос проследил за моими приготовлениями, хмыкнул и сказал:

– Сначала завтрак.

И не позволил мне забрать вещи, а после еще и оставил дверь в каюту полуоткрытой, будто издеваясь. Темный бог, как я переживал все то время, что невыносимо долго текло, пока мы сидели на камбузе. Мне думалось, что Волк уже проник в каюту Неприкасаемых и выкрал компас. Конечно, с чего бы ему так поступать, но мысли панически крутились только вокруг артефакта. Я представлял, как поднимаюсь наверх, бросаюсь к одежде, перетряхиваю ее и понимаю, что дар Одноглазого исчез. Я не заметил, как прокусил губу от переживаний.

Торос чувствовал мое волнение и ел степенно, медленно, будто издеваясь. Буран не умолкал ни на миг, нисколько не смущаясь, что приятель ему не отвечал. Вокруг стучали по мискам ложки, команда с интересом поглядывала на стол, за которым завтракали Неприкасаемые и я. Для них такое зрелище было в диковинку.

Фарри на завтраке появился лишь на пару минут, чтобы забрать блюдо для капитана, перекинуться со мною взглядами и исчезнуть в провале трапа. Новоиспеченного стюарда распирал энтузиазм, и я ему позавидовал.

Стоит сказать, что блюдо он опрокинул при входе в каюту Грома. Везение моего друга никуда не делось.

Все мои мысли занимал проклятый компас. Чудовищная одержимость. Я не знал, что с ним делать, не знал, на что он указывает, не знал, чем он поможет инструментарию Лунару. Да вообще ничего не знал и, если честно, ловил себя на мысли, что и не хотел выяснять истинного предназначения артефакта. Но при этом боялся потерять. Боялся повторения истории Снежной Шапки.

Потому первым делом, как только мы поднялись наверх, я бросился к одежде, нашарил в ней коробочку и успокоился.

– Ты должен думать об обучении, – прокомментировал это Торос. Буран с интересом смотрел на меня.

– У него там сокровища Айронкастла, не иначе. Что там, Торос?

– Неинтересно.

– Дай-ка посмотреть. – Буран шагнул ко мне, и я сжался, готовый драться за ненужную и бесполезную игрушку, притянул сверток с компасом к груди.

Неприкасаемый нахмурился:

– Ребенок, ты глуп, как волокун, и безумен, словно оголодавший волчонок. Если в твоей маленькой головке вдруг зародилась куцая мыслишка, что ты сможешь меня остановить, – то должен тебя разуверить. Не сможешь.

Я посмотрел на Тороса, ожидая поддержки, но тот, прищурившись, лишь наблюдал за нами и поглаживал бороду. Вмешиваться воин не собирался. Буран же шагнул ко мне, ловко, легко, стремительно. Я взмыл в воздух, почувствовав, как сжал шею ворот вязаной телогрейки. Неприкасаемый одной рукой поднял меня за грудки, заставив вцепиться в его локоть. Затрещала ткань. Лопатки врезались в стену, выбив дыхание из груди. Воин подмигнул, встретив мой взбешенный и испуганный взгляд, и извлек из моих рук компас.

– Коробочка, – с глупым видом прокомментировал он спустя пару секунд. Повертел компас в руках, щелкнул крышкой, и его лицо озарилось голубым сиянием. – Коробочка с компасом Цитадели. И что это, ребенок? Неужели твоя жалкая жизнь и покой стоят меньше вот этой игрушки? У нашего хозяина их была истинная прорва, хотя это ему и не помогло.

Торос вздрогнул при этих словах, бросил возмущенный взгляд на товарища. Тот с пренебрежением еще раз покрутил артефакт в руках, захлопнул крышку и бросил на одежду. Сердце екнуло. Вдруг разобьет? Вдруг сломает?

«И что тогда, а?»

– В следующий раз Торос выбросит ее за борт, – прогудел Торос. – Потом скажешь спасибо. Нельзя ходить по льду с опущенным якорем.

Он не шутил, я понял это так же четко, что снег холодный, а Темный бог существует.

– Да, ребенок весь завтрак словно на черном льду сидел. Маленький, глупый, сумасшедший, – скривился Буран. – Что ты в нем нашел, Торос? Среди палубников есть ребята, на которых можно потратить время, раз уж у тебя так неожиданно появилось светлое, несомненно, желание подготовить Дувалу бойца. Вон взять Рэмси и сделать из него убийцу. Парень давно просится.

Торос не ответил.

Думаю, ничего интересного в том, что было дальше, нет. Скажу лишь, что ближе к вечеру я, едва способный двигаться и думать, тихо спросил Тороса, почему за весь день мы ни разу не взяли в руки оружия или не учили ударов.

– Ты слишком торопишься, – сказал бородач. – Научись терпению.

Это же он повторял многие дни после, когда уже учил меня обращаться с оружием. Но с каждым разом в его голосе все больше и больше проскальзывало сожаление – воин из меня не получался.

А потом «Звездочка», преодолев многие мили суровых льдов, добралась наконец до Приюта. Торгового форпоста купеческой гильдии «Киты и броненосцы».

Глава восьмая

Приют и чай «по-приютски»

Приют находился на небольшом пологом холме, окруженном валом льда. Отсюда, с пристани, я видел только выстроенную из ледяных блоков стену вокруг поселения и главные ворота с прохаживающимися часовыми. Хотя сложно сказать «видел». Небо в этом месте казалось мне еще ниже, чем обычно. Тяжелое, мрачное, обтекающее мир и стирающее грани между Пустыней и облаками. Серая масса без конца и края, с едва угадываемыми контурами. Пределы Приюта и примыкающие к ним склады и ангары казались мне нарисованными.

Не знаю, но я ожидал большего от столь манящей корсаров цели. Приют оказался очень маленьким городком, размером, наверное, с центральный рынок Снежной Шапки. И кораблей вокруг было очень мало. Стояла пара шаппов с гербом «Китов и броненосцев», на котором над черным силуэтом ледохода парил снежный кит. Почти утонул в сугробе ржавый остов полуразобранного экспедиционника, да ждали работы припорошенные снегом портовые тягачи. И все.

Хотя на отшибе, у торосов, торчал довольно странный ледоход, похожий на однопалубный лайар путевиков, только более изящный и надежный одновременно. Маленькая кабинка гнездилась на удивительных гусеницах, которые словно обнимали неровности льда, а не растирали их в снежную крошку.

Я наблюдал за разгрузкой «Звездочки» с технического трапа второй палубы, наслаждаясь привилегированным положением. Там внизу трудилась наша палубная команда, сгружая на лед добычу, и я искренне радовался тому, что мне не нужно таскать со склада тяжеленные ящики и мешки. Хотя, признаться честно, немного скучал по простой работе. Ежедневные изнуряющие тренировки под пристальным надзором Неприкасаемого мне успели надоесть. Тем более что я не видел в них никакого проку, и, как я уже говорил, мой учитель и сам уже успел пожалеть о своем решении.

Один раз Буран, наблюдающий со своего топчана за тем, как Торос учит меня обращаться с клинком, сказал:

– Мои глаза не выдерживают твоих стараний, брат Торос. Они хотят забраться ко мне в голову поглубже и спрятаться, а еще лучше лопнуть и осесть красивыми брызгами. Ребенок, пожалей старого Неприкасаемого, сходи на вторую палубу как бы по делам и разбейся на ступенях трапа, а?