Стивен Эриксон - Память льда. Том 2 Страница 21

Солдаты сомкнули щиты, перегруппировались, потрёпанным квадратом выстроились вокруг Итковиана. Кованый щит знал, что строй сомнут, как это было всего несколько мгновений назад, но, если его безмолвные солдаты смогут повторить то, что уже однажды сделали, строй вновь поднимется из моря тел, расчистит себе путь, отбросит врага и вновь взберётся на только что воздвигнутый холм из костей и плоти. Если Кованый щит удержится в седле, он будет рубить направо и налево, убивая всех, до кого дотянется, а раненые погибнут под железными копытами коня.

Никогда прежде Итковиан не участвовал в такой бойне, она отравляла его, переполняла сердце ненавистью к Провидцу – сотворить такое с собственными людьми. И к септарху Кульпату за нечеловеческую жестокость – бросить беспомощных крестьян в пасть отчаявшейся армии.

Но страшнее всего – эта тактика, похоже, сработает. Пусть и чудовищной ценой.

С рёвом тенескаури бросились в атаку.

Первых врагов, которые добрались до ощетинившегося строя, порубили на куски. Полумёртвых, вопящих, их потащили назад собственные соратники – в голодную, ненасытную толпу, куда более жестокую, чем враги, что ждали тенескаури впереди. Другие рвались вперёд, только чтобы повторить судьбу первых. Но им на смену подходили всё новые и новые крестьяне, карабкались на плечи соратников, а по их спинам уже взбирались следующие. На короткий миг перед изумлённым взором Кованого щита предстала трехъярусная стена из обезумевших людей. Затем она рухнула, погребла под собой «Серых мечей».

Строй прогнулся под неимоверной тяжестью. Клинки ломались. Щиты падали наземь. Шлемы срывали с голов, и везде, куда бы ни взглянул Итковиан, была кровь.

Из груды тел начали выбираться отдельные фигуры. Тесаки, топоры и ножи взметнулись и опустились, но их главной целью был Кованый щит, и он это понимал. Командир перехватил поудобнее палаш и щит. Конь гарцевал на месте, чувствуя лёгкую дрожь в ногах седока. Жеребец вскинул голову, затем опустил пониже, защищая глотку. Доспех, закрывавший лоб, шею и грудь скакуна, был покрыт вмятинами и грязью. Копыта рыли землю, готовые обрушиться на живую плоть.

И вот первый крестьянин оказался достаточно близко. Итковиан взмахнул мечом, отрубленная голова отлетела прочь, тело ещё несколько мгновений судорожно дёргалось, затем рухнуло. Конь взбрыкнул задними ногами, позади раздался глухой хруст, затем скакун выровнялся и встал на дыбы, ударил подкованными передними копытами и повалил воющую женщину. Один из тенескаури прыгнул, попытался ухватить жеребца за переднюю ногу. Итковиан подался вперёд и вогнал клинок в спину врага с такой силой, что перерубил хребет.

Конь развернулся, сбрасывая труп. Качнул головой вперёд, вонзил зубы в голову крестьянина, расколол череп, рванул обратно, во рту остались спутанные волосы и обломки кости.

Чьи-то руки сжали левое бедро Итковиана. Тот обернулся, ударил наискось по-над холкой жеребца. Клинок рассёк мышцы и ключицу. Окровавленный кусок плоти полетел прочь.

Конь снова взбрыкнул. Он кусался, лягался, крутился на месте, но руки, тела, тяжеленная масса тенескаури были теперь со всех сторон. Меч командира мелькал, рубя вслепую, но каждый раз безошибочно находил цель. Кто-то забрался на круп жеребца сзади. Итковиан выгнулся дугой, забросил за голову правую руку в латной перчатке, метя в незваного наездника. Почувствовал, как лезвие меча прокладывает себе путь сквозь кожу и плоть, задевает ребра, а затем опускается до самого живота.

Поток желчи и крови окатил заднюю часть седла. Тело скользнуло вниз.

Конь пригнул голову, повинуясь команде наездника. Итковиан, широко размахнувшись, ударил сплеча. На всём своём пути палаш рвал, резал, разрубал. Жеребец повернулся, и Кованый щит взмахнул клинком в обратную сторону. Снова поворот, и снова удар.

Так всадник и его скакун совершили полный круг, оставляя за собой ужасные раны. Сквозь обжигающий жар под забралом шлема Итковиан видел лишь разрозненные фрагменты происходящего.

«Серые мечи» не поднимутся. Не в этот раз. Он не видел ни одной знакомой форменной накидки. Тенескаури окружили Итковиана со всех сторон, стоя на холмах из тел, высотой в человеческий рост. И где-то под этой колышущейся поверхностью погребены его солдаты. Погребены живые, умирающие и мёртвые.

Сотни алчных безумных взглядов устремились на всё, что осталось от отряда – Итковиана и его коня.

Подобранные пики передавали вперёд. Ещё немного – и длинные копья начнут колоть со всех сторон. Такого не выдержат доспехи – ни Итковиана, ни его скакуна.

Священные Клыки, я ваш. В этот последний миг.

– Прорыв!

Боевой конь ждал этой команды. Животное ринулось вперёд. Копытами, грудью и плечами пробивалось сквозь толпу. Кованый щит рубил направо и налево. Раненые люди падали, исчезали в месиве под копытами. Пики били, скользили по доспехам и щиту. Одну справа Итковиан отбил мечом.

Что-то воткнулось всаднику в поясницу, разорвало звенья кольчуги, провернулось, взрезало кожаную подкладку и войлочный поддоспешник. Боль пронзила Итковиана, когда зазубренный наконечник пронзил кожу и царапнул по нижнему ребру рядом с позвоночником.

В тот же миг закричал конь, наткнувшись на остриё другого копья, железный наконечник глубоко вошёл в грудь справа. Жеребец, пошатнувшись, наклонился влево, склонил голову и перекусил древко.

Кто-то прыгнул на щит Итковиана и ударил сверху топором для дров. Клиновидное лезвие вошло в тело между плечом и шеей, застряло.

Кованый щит ткнул мечом в лицо крестьянки. Клинок вошёл в одну щёку и вышел через другую. Итковиан провернул палаш, его собственное лицо, скрытое забралом, было на расстоянии нескольких дюймов от лица жертвы, когда меч изуродовал её юный облик. Издав булькающий звук, девушка завалилась назад.

Он чувствовал вес оставшегося в спине копья, оно клацало по доспеху на крупе, когда конь скакал и поворачивался.

Рыбацкий нож нашёл незащищённое место под его левым коленом, впился в сустав. Итковиан слабо ткнул нижней кромкой щита, сил едва хватило, чтобы оттолкнуть врага. Тонкий клинок треснул, шесть дюймов осталось в колене, разрезая сухожилия и хрящи. Кровь залила полость между икрой и войлочной стёганкой.

Кованый щит не чувствовал боли. Жестокая ясность правила его мыслями. Его бог был с ним сейчас, в этот последний миг. С ним и с храбрым, неукротимым боевым конём.

Копьё вышло из раны на груди, жеребец выпрямился, несмотря на хлещущую кровь. Прокладывая дорогу, он прыгнул вперёд, сминая тела и нанося удары, и нашёл то, что Итковиан считал невозможным: свободную улицу, где лежали только неподвижные тела.

Осознав наконец, что именно видит, Кованый щит воспрял духом. Врагов вокруг становилось меньше с каждым шагом. Крики и лязг металла гулким эхом отдавались в шлеме.

Тотчас жеребец остановился и поднялся на дыбы, молотя копытами воздух, – на этот раз не в ярости, а празднуя победу.

Когда Итковиан прильнул к шее скакуна, его пронзила боль, такая, какой он никогда не испытывал. Пика глубоко в спине, сломанный нож в самом центре левого колена, топор в ключице. Стиснув зубы, всадник утихомирил гарцующего коня и смог развернуть его, чтобы ещё раз взглянуть на кладбище.

Не веря своим глазам, Кованый щит смотрел, как из кургана трупов поднимаются безмолвные, словно призраки, «Серые мечи», расчищают себе дорогу резкими движениями, будто они только что проснулись от ужасного ночного кошмара. Было видно дюжину солдат – ровно на двенадцать больше, чем мог надеяться их командир.

Послышался топот сапог. Моргая от едкого пота в глазах, Итковиан попытался разглядеть фигуры, которые приближались к нему отовсюду.

«Серые мечи». Грязные и порванные накидки, бледные молодые лица капанских новобранцев.

Одной из фигур оказался закованный в воронёный доспех Смертный меч на боевом коне. Его заляпанные кровью чёрные волосы спутались и напоминали гриву, огромная рука в латной рукавице сжимала священный клинок Фэнера.

Брухалиан поднял забрало. Тёмные глаза пристально смотрели на Итковиана.

– Прошу прощения за задержку, сударь, – громко произнёс Смертный меч, подъехав к Кованому щиту.

Только сейчас Итковиан заметил за спиной Брухалиана торопливо подходящего Карнадаса. Несмотря на осунувшееся и белое, точно у покойника, лицо соратника, Кованый щит был как никогда рад его видеть.

– Дестриант! – задыхаясь, позвал Итковиан, шатаясь в седле. – Мой конь… мои солдаты…

– Фэнер со мной, сударь, – дрожащим голосом ответил Карнадас. – И потому – отвечу.

А затем мир померк. Итковиан неожиданно почувствовал руки под собой, как будто упал в объятия. В мыслях снова всплыло – мой конь… мои солдаты… – а затем всё погрузилось в небытие.

Они разбили хлипкие ставни, прорвались через комнаты на втором этаже. Проползли по забитому трупами тоннелю, который когда-то был лестничным пролётом. «Клыки» Остряка стёрлись, покрылись трещинами и зазубринами. Затупились, превратились в дубинки в руках. Он захватил главный коридор, медленно и планомерно сооружал баррикады из остывающих тел и сломанных костей.